Лосёнок

Леса больше не было. Исчез лес – будто корова языком слизала. Здоровенная такая корова, до самого неба в холке. А язык у неё горячий и шершавый: ободрал кору с сосен, и стоят они теперь бледные и голые, сгрудившись вокруг полян, как узники Бухенвальда. Было очень тихо. На кладбищах никогда не бывает так тихо. Там чирикает, стрекочет и щебечет, заливается трелями пёстрое птичье сборище. И никаких тебе воронов, уж простите, дядя Эдгар, но кладбище летним днём – светлое и мирное место. В отличие о пепелища. Влад с хрустом перекусил напополам маковую соломку и наклонился, смахнул золу с чёрного и продолговатого, похожего на корень. На утолщении в одном его конце хорошо были видны два жёлтых пятнышка. Глаз не было. Мордочка ужа запеклась в сплошную чёрно-бурую массу. Совсем немного до воды не дополз, доходяга. Вот и пожива воронью. Вот где раздолье. Но что с него взять: тоже ведь брюхо набить надо. Недавно вот птенцов вывели. Вздохнув, Маляев выпрямился и отряхнул колени, подняв облачко пепла. Пепел был повсюду, разлетался от малейшего движения воздуха. От него свербило в носу и драло горло. Оставив змеиный трупик под обугленной сосной, Влад углубился в лес. Тела стали попадаться всё чаще. Ежи, белки, крохотные лесные мыши, поджавшие лапки, желторотые слётки. Лиса с подранным хвостом, наполовину зарывшаяся в нору. Воздух был очень сухой и безжизненный, будто из него выгорели все запахи. Впереди показалась обширная поляна – хоть вертолёт сажай – с чёрным провалом посередине. Подмыло, видно, грунтовыми водами, вот и обвалилась земля от жара. У края ямы валялась груда обгоревших комков. Сперва Влад принял их за лисий выводок, но стоило ему приглядеться, как позвоночник продрало морозом, хоть день был погожий и ясный. Это была обувь. Кроссовки, сандалики, обгоревшие до такой степени, что их едва можно было распознать. Судя по размеру – детские. Вот тебе и Бухенвальд… Очень медленно, не издав ни звука, Влад приблизился к краю ямы и заглянул внутрь. С губ сорвался шумный выдох – все эти несколько метров Маляев не дышал вовсе. Скинув с плеч объёмистый рюкзак, Влад достал моток верёвки и быстрым шагом направился к ближайшему дереву. Затянув прочный узел на оголённом стволе, вернулся к яме и полуспрыгнул, полуспустился вниз. Яма была неглубокая, пара метров от силы. На язык просились могильные шуточки, но Маляев промолчал и, опустившись на колени, прижал пальцы к шее кудрявого босого парня, лежащего на дне навзничь. Пульс прощупывался поганенько, но был явно чаще, чем полагается мертвецу. – Ну и что ты предлагаешь с собой делать? – пробормотал Влад себе под нос. Вопрос, разумеется, был риторический. Походная аптечка у него была всегда под рукой, а глобально человеческий организм мало чем отличался от заячьего. – Ты не зайчик, – задумчиво протянул Влад, – Близко мы с тобой, конечно, не знакомы, так что может статься, я ошибаюсь. Только весишь ты, мой милый, как целый лосёнок, так что лучше бы тебе очнуться и немного мне подсобить. Выудив из волос пёрышко, Маляев поднёс его к сухим, растрескавшимся от жара губам. Парень дышал. Или «ещё дышал», тут уж в меру своего оптимизма. Хлопать его по щекам Влад не рискнул. Где ожоги, а где просто гарь, было решительно непонятно. Решив прибегнуть к щадящему методу, Маляев запрокинул голову парня, обхватил губы своими и сделал два выдоха. После пары минут искусственного дыхания стало ясно, что парень ни в какую не желает приходить в чувство. Зато ладонь, которой Влад поддерживал парня под затылок, стала мокрой и липкой. Похоже, стукнулся, когда вниз провалился. – Потерпи, – ласково попросил Малев, хотя парень и не думал приходить в сознание. – Это ничего, это пройдёт. В огне умирать больнее. *** – Совунья, нельзя! Сипуха заклокотала, захлопала единственным крылом, но набрасываться передумала. Отвернулась к стене с видом гордым и надменным, начисто игнорируя пыхтящего от натуги хозяина. Влад рукавом утёр пот со лба и сгрузил свою ношу на единственную кровать. Найдёныш всё ещё был без сознания, но дышал ровнее, на щеках у него появился намёк на цвет. Содержимое аптечки пошлое ему впрок. – Ты, мой милый, в рубашке родился, – отдуваясь, сообщил ему Маляев. – Уж не обессудь, но рубашку эту мы сейчас с тебя снимем. Щелкнул выкидной нож, каким только в подворотнях орудовать. Ловким движением Влад вспорол ткань на груди парня. Благо не синтетика, иначе пришлось бы с кожей отдирать. Тот заворочался, застонал, по-прежнему не открывая глаз. Через пару минут он был раздет донага, провонявшие тканью тряпки Маляев вынес во двор и вернулся в ведром и тряпкой. Вода была чуть тёплая, едва успела нагреться на солнце, найдёныш ёжился вздрагивал, но зато стало ясно, что ожогов у него немного, а те, что есть – неопасные. Густо смазав их жёлтой пахучей мазью, Влад взялся за ножницы. С сожалением глянул на светлые кудри. – Ничего, отрастут через пару месяцев, – утешил он парня и склонился над кроватью. Полчаса спустя найдёныш, чей вид навевал ассоциации с барашком по весне – человеческих ножниц в доме Владе не нашлось, только для шерсти, сам парикмахерскую проблему он решал при помощи резинки для волос – лежал с перебинтованной головой, укутанный в пару одеял. Капельницы у Маляева не нашлось, но богатый опыт общения с братьями меньшими пригодился. Присев на табурет у изголовья, он поднёс к губам парня соску, из которой обычно отпаивал лосят, и с грехом пополам сумел напоить, массируя горло под челюстью и бормоча что-то успокаивающе-ласковое. Повернув голову на девяносто градусов, Совунья косила на Влада жёлтым глазом. В старинной люльке в углу завозились и запищали, требуя молока, слепые рысята. Потрогав тыльной стороной ладони лоб найдёныша и убедившись, что температура не поднимается, Маляев отправился кормить свой детский сад.