Бабочка

      — Если ты не отойдешь в сторону, мне придется тебя убить.       — Я лучше умру, чем дам пройти убийце.       На ладонях тёплая кровь всё ещё живой, дышащей, даже находящейся в сознании лейтенанта Хинамори, а в левой руке крепко сжата рукоять занпакто. По щекам текут слёзы — обжигают, словно реки раскалённой лавы, и заставляют гореть опухшие глаза.       — Мне её… — Ичимару Гин с лисьей улыбочкой обращается к своему командиру, но Айзен лишь качает головой:       — Не нужно. Цубаса-тян, ты должна нас пропустить.       — Пособничество врагу карается смертью. — В фиалковых глазах офицера уже не осталось и искры, но пальцы, словно окаменев, всё равно сжимали катану в руке, направляя лезвие прямо в грудь любимому капитану. Убить его… Она никогда даже не думала об этом, просто не могла задуматься. Она знала его всю свою довольно небольшую для рождённой в Сейрейтее жизнь, считала своей семьёй, делила радость и горе, изо всех сил старалась отплатить за ласку и доброту всем, что имеет.       Помнится, она была ещё крошкой, когда впервые встретила Айзена Соусуке. Маленькая аристократка, едва потерявшая родителей и занявшая место главы рода как последняя из прямых потомков чистой крови клана Тёно, Тёно Цубаса, в многослойном кимоно смотрела снизу вверх на красивого мужчину с мягкой улыбкой, носившего форму шинигами. Тогда ещё лейтенант пятого отряда Готей 13, он запомнился девочке как мягкий человек с очень холодными, не смотря на улыбку, глазами. Он немного поговорил со старшими, погладил маленькую главу рода по голове, назвав её «бабочкой», и ушел, тихо ступая по татами и шелестя хакама.       Лейтенант Айзен стал частым гостем в поместье Тёно. Цубаса не знала, почему, но старшие говорили, что так нужно. Она и не была против — он учил её не только каллиграфии, но и боям на мечах и даже кидо, тогда как в остальное время девочку учили лишь тому, что обязана знать благородная леди — стихосложению, танцам, игре на музыкальных инструментах. Иногда он даже оставался на ночь в поместье Тёно.       — Приснился кошмар? — Высокий и сильный, шинигами брал девочку на руки, словно лёгкую пушинку, и поднимал на уровень своего лица — он говорил, что невежливо разговаривать с леди, глядя сверху вниз. — Хочешь рассказать?       — Я не помню… — Цубаса всхлипывала тихо, едва слышимо, и цеплялась тоненькими пальчиками за чёрное кимоно мужчины, сжимая его в кулачках. Соусуке поглаживал малышку по платиновым волосам, приговаривая на ушко нечто ласковое и убаюкивая своим спокойным бархатным голосом. Всегда срабатывало — наплакавшись вдоволь, девочка крепко засыпала и спала дальше уже без сновидений.       Спустя десять лет Цубасе выпала величайшая милость стать товарищем по тренировкам для будущего главы клана Кучики, и Айзен-сама стал первым, кто узнал об этом счастливом событии. Девочка-подросток только к нему бежала с радостью, непозволительной главе клана, и только его обнимала за шею, как родного, не думая о том, что старшие потом будут её ругать. Какая разница, что подумают они? Айзен-сама учил, что раз она глава, то не важно, насколько старше её будут взрослые, её мнение всё равно будет выше их всех. От этих слов в её фиалковых глазах вспыхивали яркие-яркие радостные звёздочки: Цубаса любила быть главной. Но, наверное, никогда бы не стала по-настоящему главой, если бы не присутствие Айзена Соусуке в её пока ещё совсем короткой жизни.       — Бьякуя-сама немного грубый, но хороший. — В те редкие дни, когда теперь им удавалось встречаться, юная глава клана Тёно болтала без умолку, сидя на коленях у всё так же непроницаемо улыбающегося Айзена-сама, сжимая и разжимая в кулачках края рукавов кимоно. — Но там мне постоянно надо следить за поведением.       — Пока ты дома, Цубаса-тян, расслабься. — Его длинные пальцы перебирали её распущенные платиновые волосы мягко, но немного сдержанно. Цубаса замечала это давно — что Айзен Соусуке всегда сдерживается, как будто чем-то скованный, но спросить об этом затруднялась: неприлично ведь распрашивать о личном.       Ещё через десять лет Айзен-сама вдруг стал капитаном пятого отряда и больше не приходил в поместье Тёно, а Цубаса решила поступить в Академию духовных искусств. Часто видеться не удавалось — дел у капитана Айзена было много, а его дополнительные занятия — очень популярны. Только сейчас Цубаса поняла, как ей повезло заниматься каллиграфией вместе с этой выдающейся личностью с самого детства.       С пятого года обучения в академии духовных искусств и до самого выпуска Цубасу почему-то брали с собой на задания. Пятый отряд… После выпуска у девушки не было выбора, где именно ей служить. Одеваться без помощи слуг было тяжело, и она делала это, как могла, случайно запахивая косодэ на неправильную сторону. Впервые перед своим новым капитаном едва завершившая обучение шинигами предстала в совершенно смешном виде.       — Тебе предстоит ещё многому научиться, маленькая бабочка. — Айзен не ругался, лишь едва заметно посмеивался над изнеженной аристократкой, и лёгкими движениями поправлял её одежду, вызывая дикое смущение.       Её комната в бараках тоже на втором этаже. Жить всего в одной комнате для главы клана Тёно было сначала действительно непривычно. Вернулись кошмары, которыми она мучилась в детстве, но теперь, когда девушка уже повзрослела, она уже не могла беспокоить других, как это было прежде. Подчинённая не имела права пойти к капитану только потому, что ей приснился страшный сон.       Зато капитан часто звал её к себе на чай.       — Вам одиноко, капитан?       Вопрос, который она желала задать с самого детства, и который застал мужчину врасплох: он даже слегка удивленно вскинул бровь:       — Почему ты так думаешь?       — Вы сами в детстве учили меня распознавать ложь. Взрослые вокруг Цубасы, ставшей главой клана так рано, постоянно пытались ей манипулировать. После уроков Айзена понимать эти попытки и пресекать их стало легко, но жизнь становилась лишь мрачнее от осознания того, как много в этом мире патологических лжецов, сколькие носят маски притворства, и что самой, ради собственного благополучия, часто приходится играть роль.       — Все вокруг видят только то, что хотят видеть. — Цубаса не любила философию, никогда ей не интересовалась, но сейчас мысли несло куда-то вдаль, и она уже не могла их остановить. — В детстве во мне видели ребенка, которому внезапно перепало слишком много власти, потом ученицу академии духовных искусств, наделенную талантом, сейчас — офицера пятого отряда и главу клана Тёно, которую не терпится выгодно выдать замуж. Никому не нужна личность, скрытая за статусами. Вы для всех образцовый капитан, которым восхищаются, но то, что снаружи, часто не совпадает с тем, что внутри. Вы сами мне об этом говорили.       — И ты действительно усвоила урок. — На мгновение, всего на одну секундочку показалось, что взгляд Соусуке немного потеплел — во всегда холодных, не смотря на мягкую и ласковую улыбку, глазах мелькнула искорка, тут же потухшая, будто её и не было вовсе. — А кого ты видишь во мне, Цубаса-тян? Наставника? Начальника?       — Я ничего не вижу. — Девушка покачала головой, в фиалковых глазах плескалась тихая печаль, не смываемая ни слезами, ни алкоголем, ни напускной теплотой чужих объятий. — Передо мной тот, кто со всеми, но в то же время ни с кем. Блуждающий в темноте и холоде… Мне бы хотелось хоть немного его согреть.       — К сожалению, лишь твоего желания не хватит, моя маленькая бабочка.       Чай уже давно остыл, но никто не обращал на это внимание. Больше эта тема не поднималась, но взгляд, которым Айзен смотрел на своего четвёртого офицера, кажется, изменился. Он чаще стал называть её бабочкой — смущающее прозвище из раннего детства, к которому она так и не привыкла — и поглаживать по шелковым прядям волос, размышляя о чем-то своем, от чего улыбка на лице пропадала, а взгляд становился задумчивым.       С их первой встречи и до настоящего момента прошло целых сто двадцать лет. Для шинигами совсем незначительный промежуток, для человека — целая вечность, за которую, кажется, можно узнать абсолютно всё, и не знать ничего. Цубаса никогда не думала, что ей придется направить оружие на своего капитана, своего наставника и самого близкого из душ в Сейрейтее, но так было правильно. Не смотря на то, что по щекам текли слезы, затуманивая взгляд, а руки, которые она так желала бессильно опустить, больше не поднимая, дрожали, она должна была сражаться, или умереть, исполняя свой долг как шинигами. Пусть разница в силе огромна настолько, что даже кончик её занпакто не сможет его коснуться, это не важно. По крайней мере, она сможет выиграть хоть немного времени… Наверняка скоро сюда заявится кто-то ещё.       — Так жаль, что я не могу забрать свою маленькую бабочку с собой. — От внезапно возросшего духовного давления даже дышать вдруг стало затруднительно. Ноги ослабели и подкосились, хватка ослабла так, что занпакто едва не выпал из рук, двигаться стало тяжело до боли, все, что можно было сделать, лишь кричать от беспомощности, но и голос не слушался. Фигура приблизившегося вплотную Айзена расплывалась в потухших фиалковых глазах, мутнела, словно в низком густом тумане ранним утром в мире живых.       Это конец? Она умрет вот так? Больно об этом думать.       — Спокойной ночи, Цубаса-тян.       Боли не было, лишь лёгкий удар по шее сбоку, едва ощутимый среди всей боли, причиненной духовным давлением бывшего капитана, ныне — предателя. Сознание стремительно ускользало: Цубаса слышала где-то вдали едва различимый голос капитана Хицугаи, чувствовала теплую ладонь на своей талии, опустившую ее на пол, мягкий поцелуй в лоб и шёпот: «доживи до нашей следующей встречи».       Когда она очнулась, всё было кончено. Лазарет четвертого отряда ломился от количества раненых. Лейтенант Хинамори не очнулась даже через неделю после ранения, отряд находился в полном беспорядке. Едва оправившаяся, Цубаса получила повышение до третьего офицера, которому совершенно не была рада.       Лейтенант в коме, капитан — предатель. Всё, что теперь она могла делать, это исполнять свои обязанности до самого конца, как хорошая девочка.       И обязательно, не смотря ни на что, выжить, чтобы снова посмотреть ему в глаза и спросить: почему это существо, которое стыдно звать человеком или душой, убив и ранив стольких шинигами, лишь её, не смотря на все угрозы, не тронул и пальцем.       Хотелось разрыдаться от безысходности, чувствуя, как сердце в груди бьётся сильнее. Айзен Соусуке принес много горя, но даже глядя на количество жертв, на лейтенанта Хинамори в коме, на расстроенные лица капитанов и лейтенантов, Цубаса, бабочка, запутавшаяся в паучьих сетях, так и не смогла, не смотря на всё желание, его возненавидеть.