stagnum

Перед глазами блестит фонтан. Миниатюрный, способный уместиться в ладонь, расползшийся короной брызг и застывший, как на изображениях в Google Картинках. Сережа не сразу понимает, что это дождевая лужа, а сам он — очевидно, потерявший сознание человек, пластом лежит посреди Петровской набережной. По телу жидкой магмой течет слабость, на щеке — багровый отпечаток, оставленный ударом об асфальт. Ватные ноги слушаются с трудом, но Сереже удается подняться и выпрямиться во весь рост. Вокруг ни души; сплошь и рядом одни лишь тени — людей и животных, — в различных позах. Кто-то заносит ногу для нового шага, кто-то подхватывает на руки любимого шпица, кто-то указывает пальцем на Троицкий мост безликому силуэту поменьше. Облака приклеились к небу и не движутся с места; все гладко, стерильно, вылизано — мертвая фотография, и только Сережа на ней живой. — Ты в замешательстве, — сухо констатируют за спиной. Хорошо, не только Сережа. А точнее: «не совсем только». Птица обгладывает взглядом каждую примерзшую к реальности материю. Морщится, простирает крылья и не ловит колебаний воздуха. Совсем. Их просто нет. Сережа впервые не стремится мигом увеличить дистанцию. Он с пугливой доверчивостью смотрит на Птицу, то ли ожидая, что тот прямо сейчас силой мысли приведет все в движение, то ли готовясь слушать возможные объяснения происходящему. Ни того ни другого он не удостаивается. — Странно, — тяжело роняет Птица, неприязненно щурясь на яркое солнце — ледяной диск без тепла. Он приближается к одному из силуэтов и протыкает его насквозь рукой. Входит, как нож в масло, не оставляя повреждений, только едва различимые дрожания. — Не понимаю. Где я? — наконец разлепляет пересохшие губы Сережа. Он вполне осознает глупость своего вопроса (злая сущность явно не владеет обширной базой данных), но банально хочет что-нибудь сказать, не дав тишине разойтись, вызвать приступ паники. — О, я не знаю. Птица отвечает непривычно коротко, даже не исправляет опостылевшее «я» на «мы». С его лица считывается злость, и он бьет наотмашь уже другую тень. Опять безрезультатно: та лишь колышется и быстро приходит в состояние покоя под стать собрату. — Надо пройтись по городу, выяснить, в чем дело, — цедит, похоже, насилу давя желание яростно рвать застывшие массы вокруг; делает шаг-другой, но резко останавливается и поворачивается к Сереже, склоняет голову набок: — Боишься, птенчик? Сережа отводит глаза, мнется с ответом, но, в конце концов, позволяет себе невесело усмехнуться. — Я надеюсь, это просто сон. Либо я окончательно сошел с ума. Птица зеркалит его кривую улыбку, делая ее острее и безумнее. Он протягивает руку ладонью вверх. — Пойдем? В конечность вцепляются хваткой — непривычно сразу, почти без раздумий. Остатки слабости выветриваются пеплом. Страх остается, и Сережа сжимает большую когтистую лапу крепче. Кивает и тише обычного шепчет: — Пойдем.