Стокгольм (Stockholm)

      Всё это казалось плохой идеей — ни одна часть огромного и кошмарного завода не успокаивала нервы Итана. Было ли это отвращением к клочкам чёрной и, скорее всего, ядовитой грязи, покрывающей нижние этажи фабрики, или откровенный страх, который Уинтерс испытывал всякий раз, когда заворачивал за угол, боясь звука заводящегося двигателя — он не знал.       Но у Итана было то, что заставляло его открывать каждую дверь, независимо от того, казалось ли это хорошей идеей или нет. Всё, что он мог найти, имело решающее значение для конечного успеха, и ему было не привыкать рисковать жизнью и своими конечностями ради небольших клочков информации. Всё, что могло помочь ему в нахождении выхода из этого лабиринта металла и моторного масла, стоило любой угрозы его здоровью и психике.       Довольно скромная дверь, обнаруженная в конце длинного коридора, была относительно удалена от всей техники и мастерских. Простая и изношенная деревянная дверь, испачканная какой-то серой пылью, образовавшейся из-за плохого состояния окружающей среды, была достаточно тяжела, чтобы доставить Итану трудности в процессе её открывания.       Она не была заперта, что было большой редкостью и удачей. Может быть, Гейзенберг просто забыл запереть ее, а может быть, за ней не скрывалось абсолютно ничего особенного.       Протиснувшись в дверь, он обнаружил...       Спальню.       На секунду остановившись у порога в ступоре, он прошёл вглубь комнаты с двуспальной кроватью — специально для крупного мужчины — и рабочим местом, освещённым настольной лампой. Его недоумение было вызвано многими причинами. Во-первых, он почему-то никогда не задумывался о том, что Гейзенбергу нужен сон, не говоря уже о потребности иметь отдельную спальню. Во-вторых, комната выглядела относительно чистой и опрятной, возможно, потому что Гейзенберг проводил большую часть времени вне своих покоев, создавая своё металлическое войско.       Всё это не вписывалось в ту часть владений Гейзенберга, которую повидал Итан.       Пол был гладкий и отполированный, а стены были сделаны из тяжелых брёвен. Это больше походило на хижину, чем на что-то из творений Гейзенберга. Но, включая во внимание, что Итан знал, как все остальные Лорды дорожили частичками своих прошлых жизней, Уинтерс мог предположить, что оформление комнаты было вытянуто из воспоминаний о временах, когда Гейзенберг жил как нормальный человек. Как бы Итану было неприятно это признавать, но находиться здесь было по-домашнему уютно.       Даже кровать была застелена тяжёлым стёганым одеялом цвета красного дерева с золотыми вкраплениями. Выглядело роскошно и царственно, в отличие от поместья леди Димитреску, где создавался особый упор на грандиозность.       Полностью войдя в спальню, Итан на мгновение просто огляделся и осмотрел комнату. Рабочий стол, заваленный чертежами, сразу же привлёк его внимание. На нём покоились небольшие проекты, металлолом и инструменты, убранные в сторону аккуратными стопками, чтобы они не перекрывали чертежи. Итан бросил на них беглый взгляд, прежде чем приблизился к прикроватному столику.       Устроившись на мягком матрасе, он взял дневник с деревянной поверхности и начал листать его, надеясь найти что-нибудь полезное в личных записях Гейзенберга.       Он так и не нашёл ничего важного, когда его поиски прервал звук захлопнувшейся двери и тяжёлых шагов, от которых Итана бросило в дрожь.       — Так-так. Копаемся в чужих вещах, не так ли? — Окликнул Гейзенберг. Итан захлопнул дневник и молниеносно вытащил свой пистолет только для того, чтобы оружие было легко вырвано из его рук мановением руки Гейзенберга.       — Я не присоединюсь к тебе, — прорычал Итан, ощетинившись и поднявшись с матраса.       — Я спросил не об этом.       Уинтерс, настроившийся услышать ту же самую речь о том, чтобы использовать Розу для победы над матерью Мирандой, удивлённо моргнул.       — Я не буду играть в твои игры, — твёрдо сказал он. Гейзенберг бровью не повёл, когда легко вытащил магазин из пистолета Итана, после чего полностью разобрал оружие в воздухе. Он только тихо усмехнулся, пройдя вглубь комнаты.       Позади него раздался отчётливый металлический звук — металлолом собрался вместе и запечатал дверь, закрывая их вместе. Новая волна страха захлестнула Итана при осознании того, что он был пойман в ловушку в комнате с инженером без каких-либо возможных способов побега.       — Ты не устал?       — Что? — Спросил Итан, прижавшись к кровати, когда Гейзенберг подошёл ближе. Мужчина остановился перед ним, и Итан весь подобрался, пытаясь отстраниться от него подальше. Неожиданный поворот диалога был направлен на Уинтерса, как будто бы Гейзенберг действительно заботился о его благополучии. Итан, однако, не собирался так легко попасться на болтавшийся перед ним крючок.       — Ну, знаешь... Устал играть в героя.       — Отъебись, ты...       — Я вижу это по твоим глазам, — продолжил Гейзенберг и оборвал Итана, обхватив его челюсть ладонью и приподняв подбородок, чтобы встретиться взглядами. — Так не может больше продолжаться, Итан.       Его голос звучал низко, а тон был сладким и мягким, чересчур не похожим ни на что другое, что он когда-либо произносил в присутствии Итана. Из груди Уинтерса будто бы выбили весь воздух, а по щекам расползся жар, когда он позволил всё это Гейзенбергу. Большой палец мужчины провёл по лёгкой щетине и обвёл уголок губ Итана.       Это вырвало Уинтерса из оцепенения — он высвободил голову из хватки инженера и попытался оттолкнуть Гейзенберга, рыча и злясь как загнанная в угол собака.       — Отъебись от меня, урод! — Рявкнул Итан, чем вызвал лишь ещё один тошнотворно спокойный смешок.       — О, не будь таким, — проворковал Гейзенберг, почти не двинувшись с места, позволяя Итану наполовину переместиться на кровать в жалкой попытке увеличить пространство между ними. — Я думал, между нами что-то есть.       — Ч-что... Я...       — Не делай вид, что ты не покраснел, когда я схватил тебя за руку, Итан. Или что ты не бросаешь взгляд на мои губы, когда я говорю, — усмехнулся Гейзенберг, проговаривая слова медленно, подчёркивая их, будто бы доказывая свою точку зрения. Как и следовало ожидать, глаза Итана метнулись вниз к острым клыкам и он вспыхнул розовым, когда заметил их. Уинтерс быстро спохватился и поднял взгляд на лицо Гейзенберга, ища его глаза за очками.       Возможно, Итан был ошеломлён более-менее безопасной ситуацией, учитывая то, что Карл калечил или ранил Итана при любой встрече, которую блондин мог вспомнить.       Итан судорожно пытался придумать, что сказать в свою защиту.       — А сейчас, — начал Гейзенберг, снова приближаясь; он схватил Итана за горло и немедленно заставил бывшего инженера застыть на месте, хоть хватка и не была удушающей, — от тебя не будет никакой пользы, если ты не отдохнёшь. Почему бы тебе не прилечь.       Это не звучало как вопрос или просьба, а больше походило на прямое требование. Итан не шевелился, бегая глазами по сторонам, пытаясь найти всё, чем он мог бы воспользоваться в качестве оружия в пределах досягаемости, а также любой возможный путь к отступлению.       — Не беспокойся, Итан, ты застрял здесь со мной.       Металл на верстаке затрещал, и Итан серьёзно пожалел о том, что не уделил больше внимания предметам на поверхности стола. Над плечом Гейзенберга угрожающе нависли металлические наручники.       — Я не собираюсь повторять дважды.       Итан вздрогнул и, не сводя глаз с полированных стальных наручников, осторожно попробовал отстраниться от руки Гейзенберга на своей шее, прислонившись щекой и подбородком к ладони механика, чтобы она не причиняла ему неудобств.       — Оружие.       Итан понимал, что смысла драться фактически не было. То, что Гейзенберг сделал с его пистолетом — яркий тому пример. Он медленно достал свой нож и пистолеты, все патроны и, неохотно, химический антисептик и ключ. Механик позволил ему оставить стеклянную бутылку, а все остальные предметы забрал и положил в сундук у кровати. Механизмы замка сундука двинулись и защёлкнулись без какого-то либо ключа.       Итан, после кратковременного зрительного контакта, пытался понять, чего от него ждали; он неуверенно наклонился и развязал свои ботинки. Сняв их и задрав голову, он наткнулся на волчью улыбку Гейзенберга.       — Хороший мальчик.       Краткая похвала стала виновницей как и обильного румянца, окрасившего щеки Уинтерса, так и внезапного недвусмысленного давления на переднюю часть его брюк. Вспышку возбуждения было невозможно пропустить, хотя для Итана это стало шоком, когда остаточный адреналин перестал циркулировать по венам.       Итан считал, что виновата тут однозначно обстановка: мягкое свечение верхнего света смягчало более жёсткие углы комнаты и освещало их обоих, вдыхая жизнь в светлые тона их кожи. Кровать тихо скрипнула, когда Уинтерс откинулся назад; от мягких подушек в нос мгновенно ударил запах мускуса, земли и слабый — табака. Всё это резко контрастировало с пробирающем до костей холодом фабрики и отвратным зловонием гниющей плоти, а ощущать это на фоне нечеловеческого поведения Гейзенберга было необычно.       Уинтерс вынырнул из своих мыслей, предмет которых ясно читался по брезгливой морщинке у переносицы, когда механик поставил колено между разведёнными ногами Итана, в качестве маленького напоминания о том, чтобы парень не отвлекался.       — Продолжай в том же духе, Итан. Ты можешь быть хорошим слушателем и не упрямиться, не так ли?       Низкий голос, доносящийся до слуха Итана, убаюкивал его сродни мурлыканью кошки, заставляя прикрыть глаза. Уинтерс, впервые за долгое время, ощущал что-то похожее на умиротворение, как бы его разум не боролся и ни бился против этой мысли.       Его мышцы напряглись, несмотря на небольшую передышку от страха за свою жизнь, когда Гейзенберг провёл руками по изгибам бёдер Итана.       — Расслабься. Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль, если только ты не перестанешь слушаться меня.       Гейзенберг подчеркнул свою угрозу лёгким звоном наручников, замаячивших в воздухе в пределах досягаемости — больше для наглядного примера, чем для реальной необходимости.       Итан коротко кивнул в ответ. Этого было достаточно, чтобы показать, что он понял механика.       — Хорошо. Давай устроим тебя поудобнее. — Его голодная улыбка вступала в прямое противоречие с успокаивающими словами, которые он произносил. Гейзенберг зацепился пальцами за пояс джинсов Итана. Его ширинка расстегнулась без прикосновения рук механика, и Уинтерс мог бы поклясться, что почувствовал мимолётное лёгкое дуновение, создавшее давление на его растущее возбуждение.       Но это отходило на второй план по сравнению с трением, вызванным спускаемыми с бёдер штанами. Всё еще оставаясь в боксерах, он практически чувствовал себя жертвой, с которой играл хищник. Развлекался, прежде чем проглотить целиком.       Итан был загнан между молотом и наковальней; стоило ему ослушаться — его бы покалечили, если бы не убили на месте, учитывая, что Уинтерс находился не просто на территории Гейзенберга, а в его собственной спальне. Не было никакой возможности сбежать через забаррикадированную дверь, Итан чувствовал себя золотой рыбкой в тесном аквариуме. И единственным верным способом обеспечить себе безопасность могло быть лишь беспрекословное повиновение Лорду.       Даже если это включало в себя пребывание раздетым догола, полностью выставленным напоказ, до мурашек по коже как и от отвращения, так и от возбуждения. Послушание было всяко лучше, чем расчленение, если, конечно, оно не равнялось ему.       Из-за воздуха спальни, холодящего его голые бёдра, и поразительно тёплых ладоней Гейзенберга, оглаживающих их с внутренней стороны, в голове не осталось места, чтобы думать о чём-то другом или заснуть. Движения Гейзенберга были словно оценивающими, а взгляд голодным, как у зверя, готовившегося разорвать свежую плоть на куски.       — Ч-что, эй! — Пробормотал Итан, беспомощно наблюдая, как Гейзенберг делает всё что хочет. Механик только ухмыльнулся и наклонился над распростёртым на кровати телом, отмечая, что Уинтерс не пихает его и не пинает.       По правде говоря, если бы Итан начал изо всех сил сопротивляться, то Гейзенберг отступил бы и просто продолжил свою игру в кошки-мышки в металлическом лабиринте своей фабрики. Действия против воли не возбуждали, а наблюдать, как партнёр злится и противится было неприятно.       Гораздо интереснее видеть шок и отвращение к себе, когда партнёр понимал, что ему происходящее нравилось больше, чем следовало бы.       Итан наблюдал, как тонкая кожа перчаток Гейзенберга впивалась в упругую плоть его бёдер, разминая мышцы до тех пор, пока Итан не стал наполовину твёрдым.       — Достаточно лёгкой ласки, и ты уже готов, — Гейзенберг наклонил голову и окинул парня лукавым взглядом, перемещая ладони к кромке его боксеров.       — Заткнись… — Прошипел Итан, глядя на него сквозь ресницы.       — Ты ненавидишь меня, потому что я прав, — хмыкнул он, обнажив острые клыки в улыбке, когда Итан не предпринял попытки остановить его.       — Нет... это не из-за тебя... — Он попытался возразить и прикрылся руками подобно охотнику, который прячет свою добычу, но при этом сам становится жертвой, за которой сквозь деревья и листву наблюдает хищник и легко находит его слабые места.       — Да, ты прав – не из-за меня, — согласился Гейзенберг, позволяя Итану почувствовать себя на коне, прежде чем продолжить фразу, — ты будешь в таком же состоянии с кем угодно. Ты настолько испорчен, что, вероятно, станешь твёрдым, если один из упырей внизу доберётся до тебя.       — Отъебись, я...       — Но я не такой. Я бы ни за что не воспользовался тобой, Итан.       Уинтерс, моргнув, поражённо уставился на Гейзенберга, краснея до кончиков ушей. Он был сбит с толку внезапным признанием механика. Приятное тянущее чувство внизу живота лишь усилилось, казалось, что там беспокойно извивались змеи, половина из которых стремились к нежному контакту, как растение, тянущееся к солнцу, а другая половина шипела и отшатывалась от него, держась за мысль, что Итан снова будет со своей семьей, и всё вернётся на круги своя.       Но… Гейзенберг не сделал ему ничего плохого. Даже не прикоснулся к нему таким образом, который Итан не смог бы простить. Эта мысль заставила Уинтерса закусить губу и отвести взгляд, рассматривая рисунок на полу, в то время как ухмылка Гейзенберга становилась всё шире и шире.       — Здесь не нужно вести себя как герой, — напомнил он Итану, слащаво и приторно. — Просто сядь и перестань уже думать.       Итан сглотнул комок, застрявший в горле, который ни в какую не хотел пропадать, а во рту внезапно пересохло, как будто он был набит ватой. Итан не смог бы вымолвить ни слова, даже если бы захотел.       Внутренности Итана сделали кульбит, словно он находился на крыше небоскрёба. Земля головокружительно далека, и, несомненно, ему придёт конец, если он прыгнет вниз ласточкой — но всё же искушение отвратительно и мучительно заманчиво. Он хотел этого так же сильно, как каждая клеточка всего его существа сопротивлялась самой мысли об этом.       И всё же — тёплые простыни успокаивали холод в его сердце, так же как и скудное тепло, исходящее от тела другого мужчины. Итан таял от прикосновений, расслабляясь под давлением угрозы.       Уинтерс громко сглотнул, когда рука механика приблизилась к возбуждению, натягивающему его боксеры. Он действовал осторожно и обдуманно, хотя в глазах горела огненная импульсивность. Гейзенберг вёл себя подобно пауку, плетущему свою паутину, целенаправленно вяжущему нити вместе, для того чтобы заманить в ловушку свою добычу так, чтобы она не осознала этого, пока не станет слишком, слишком поздно.       Трение, создаваемое боксерами по всей длине, когда они стянулись наполовину вниз по бёдрам, заставило его член дёрнуться от наслаждения. Итан жаждал такого рода прикосновений гораздо больше, чем он позволял себе признать, но его физиология предавала его и делала всё, что нужно было Гейзенбергу.       — Уже так не терпится поиграть? — Спросил он, растягивая слоги, когда проводил ладонью мимо основания члена Уинтерса, продвигаясь вверх, чтобы погладить его худой живот. — Видишь? Тебе просто нужно было довериться мне. Я здесь только для того, чтобы позаботиться о тебе.       Судорожный вдох через нос — это всё, что он получил в ответ, но для Гейзенберга этого было достаточно.       Когда механик наконец оторвался от созерцания покрасневшей кожи Итана, они встретились взглядами. Взгляд Гейзенберга — всё такой же голодный, как и ранее, — практически облизывал его, как взгляд хищника, готовившегося съесть жертву. Лорд провёл кулаком по всей длине члена до головки, и протестующий стон был первым звуком, который издал Итан, помимо заикающихся возражений.       — Прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то обращался с тобой правильно, — практически промурчал Гейзенберг, анализируя каждое выражение, мелькающее на лице Итана.       Гейзенберг перебирал в памяти то, что он знал об Уинтерсе и то, как много он пережил. Подобрать красивые слова, которые отражали мотивы глубочайшей боли Итана и играли на его чувствах, было не трудно.       Механик показывал неприкрытую нежность, чуждую и отвратительную для него, но каждый кусочек доброты Итан проглатывал, как собака, не евшая нормальную еду несколько месяцев, и с каждым разом приближавшаяся всё ближе и ближе к ловушке, даже не понимая, что происходит.       Ресницы Итана затрепетали, когда он закрыл глаза, не в силах держать их открытыми перед лицом удовольствия. Он позволил себе быть уязвимым в ошибочной надежде, что он был в безопасности под руками Гейзенберга. Оставаясь приподнятым на локтях, он удерживал бёдра от самопроизвольного раскачивания в поисках стимуляции и глотал звуки, настырно вырывающиеся из его горла, зажав нижнюю губу между зубами. При этом всё ещё выглядя жалко.       Итан не желал признавать, что это приятно, даже когда его член становился твёрже и на кончике выступала капля предэякулянта.       — Бедняжка. Всегда боялся, что тебе причинят боль, — продолжил Гейзенберг, подслащивая свои слова резким поворотом запястья вокруг головки члена Итана, чьи брови на секунду нахмурились, прежде чем разгладиться, а бёдра вздёрнулись.       — Я не причиню тебе вреда, Итан, — мурлыкнул он, наклоняясь, чтобы уткнуться носом в подбородок блондина, — если ты не дашь мне повода. — Итан отвернулся, словно испытывал отвращение к контакту, но это только открыло путь к его беззащитному горлу. Выставило на показ стук его сердца и уязвимость артерий.       — Ты... ёбаный мудак, — Итан слабо попытался возмутиться, но его слова прозвучали невыразительно и потонули в сбитом дыхании и едва сдерживаемых стонах.       — И тебе это нравится, — прошептал механик. Хриплый голос, эхом отдающий в его груди, резонировал от соприкосновения их тел, вызывая у Итана дрожь. Тёплое дыхание, коснувшееся его чувствительного горла, в сочетании с клыками на его разгорячённой коже заставило Уинтерса чувствовать себя всего в паре секундах от того, чтобы быть убитым. Он словно овца в лапах волка, ожидающая смертельного удара, который никогда не наступит.       — А-ах, я... — Итан сбивчиво выдохнул от нового движения Гейзенберга.       — Можешь сказать мне, что ты ненавидишь происходящее, — прошипел Гейзенберг ему в горло, сжимая основание члена и заставляя его пульсировать от сладкой боли, — но это будет неправдой. Твоё тело не лжёт, Итан.       Он водил по его члену быстрее, кожаной перчаткой огибая чувствительный кончик и изгибаясь вниз по всей длине, чтобы вызвать больше прерывистых вздохов у Итана.       Гейзенберг внезапно остановился, оставляя Итана не удовлетворённым.       — Покажи мне, как тебе это нравится.       — Ч-что?       — Итан. Покажи мне, как сильно тебе это нравится.       Его просьба проста и прямолинейна. Он не предпринимал никаких действий, которые могли бы представлять угрозу для Итана, но воспоминания о словах Гейзенберга про непослушание было более чем достаточно, чтобы заставить шестерёнки в голове Итана повернуться. Нужно было быстро во всем разобраться, прежде чем у обещания относительной безопасности не истёк бы срок эксплуатации.       — Мне начинать обратный отсчёт?       — Нет. Нет, я... — стыд обжёг его щёки, и он замолк, а стук крови в ушах вытеснял все мысли из головы. Кровать слегка скрипнула — совсем неуместный звук в приглушённом шуме фабрики, — когда он на пробу двинул бёдрами.       Итан почти закатил глаза от сладостного наслаждения, вызваного этим простым движением, от противоречивых эмоций, заполняющих его мозг.       И Гейзенберг дал ему именно то, в чём Итан нуждался.       — Вот. Видишь? Тебе просто нужно позволить мне позаботиться о тебе. Вся эта борьба напрасна.       — Блять, — всхлипнул Итан в ответ на лёгкое сжатие кулака, когда Уинтерс толкнулся членом в тёплое давление. Ему с трудом удавалось дышать — набирать воздух в лёгкие и освобождать их от него было всё труднее и труднее. На лбу выступили маленькие капельки пота, лишний раз подтверждая состояние Итана.       — Не переусердствуй. Будет веселее, если ты немного потерпишь, — проговорил Гейзенберг сквозь зубы. Итан мог бы поклясться, что вид клыков Гейзенберга отпечатался на внутренней стороне его век.       Он трахал кулак Гейзенберга с возрастающей скоростью, с губ срывались нечестивые молитвы, присоединяясь к редким стонам и «ах», «блять», когда он приближался к концу.       И так же, как резко это началось, это резко и закончилось. Гейзенберг беспощадно убрал руку, оставив член Итана пульсирующим, раскрасневшимся и капающим преякулятом на живот, марающим рубашку.       Итан что-то разочарованно простонал, неудовлетворённо извиваясь под Гейзенбергом.       — Перестань.       Итан задыхался, пропустив опасное предупреждение мимо ушей, толкаясь бёдрами в воздух, пока у него внезапно не перехватило дыхание, когда большая ладонь Гейзенберга обхватила его горло.       От этого кровь Уинтерса заледенела в жилах, а мозг на мгновение протрезвел, когда в сознание пробился страх. Итан, застыв, смотрел на Гейзенберга, словно оленёнок перед машиной при свете фар.       — Это будет твоей виной, если я причиню тебе боль, — предупредил механик. Итан пару раз моргнул, показывая, что он понял Гейзенберга, и холод со страхом отступил, а его место снова заняло тепло. Всё ещё держась за горло, Гейзенберг поглаживал полоску обнажённого живота, выглядывающую из-под изодранной одежды Итана.       — Хороший мальчик, — пробормотал он, поглаживая дрожащие мышцы, пока Итан пытался выровнять дыхание. — Не так уж и сложно, правда? — Похвала утешила Итана, дав знать, что на этот раз он не совершил ужасной ошибки, которая обернётся боком для его физического состояния. Расслабившись, он положил подбородок на ладонь механика в перчатке.       Механик не торопился с Итаном, позволяя ему запутаться в паутине из лжи Гейзенберга и обрести чувство комфортной безопасности. Гейзенберг задрал его толстовку ещё выше, пока не обнажил грудь, затем проскользил ладонью по небольшой, естественной выпуклости его грудных мышц, просто чтобы посмотреть, как Итан извивался и выгибал спину.       — Почему бы нам не устроить тебя поудобнее, м? — Предложил Гейзенберг, отстраняясь, чтобы позволить Итану добровольно сбросить оставшуюся одежду. Всё время ухмыляясь, он наблюдал, как бывший инженер сам себя загонял в яму, охотно следуя за приказами и впитывая каждое слово, сказанное Гейзенбергом. Обещание наслаждения он ловил с затаённым дыханием, а каждую угрозу — со страхом и болью в глазах, когда его лишали хрупкого покрова безопасности и сразу же выставляли всё в таком свете, будто каждый волосок, что упадёт с его головы и каждое наказание — это только его вина, а не вина больной потребности во власти Гейзенберга.       Раздетый догола, Итан лежал на спине и наблюдал за Гейзенбергом, не скрывая своих чувств в глазах. Он лежал смирно, а в его голове не было ни единой мысли, словно она была заполненна ватой.       Уинтерс подавил вспышку страха, мелькнувшую в его глазах, когда на переферии зрения увидел, как блестящие наручники подлетали всё ближе и ближе, терпеливо ожидая, пока он не освободится от остальной одежды. Итан ведь не сделал ничего такого, чтобы заслужить наручники, так ведь? Он старался всеми силами не обращать внимания на них.       В комнате было приятно тепло, даже при том, что Итан был обнажён. В затуманенном разуме Уинтерса промелькнуло недоумение, когда он заметил, насколько пристально его изучал Гейзенберг, словно покупатель в магазине, выбирающий самый сочный кусок мяса. Глаза механика вовсю блуждали по его фигуре, заставляя Итана млеть от смущения.       Мимолётное желание сказать что-то наподобие: «Нравится, что ты видишь?» исчезло, откинутое в сторону, как навязчивая мысль. На этом моменте крупица борьбы, оставшаяся в нем, расселилась, и тихий всхлип был единственным звуком, что сорвался с его губ.       — Уже потерял дар речи? — Игриво насмехался механик, — Хорошо, что он тебе не понадобится.       Гейзенберг, чтобы напомнить каждому из них, чья жизнь в чьих руках, положил свою ладонь на шею Итана, чувствуя сквозь кожу перчаток, как бьётся его пульс, прежде чем отстранился, чтобы снова сесть на корточки у кровати.       — Раздвинь ноги, — приказал он.       Нерешительность, которая сковывала конечности Итана, быстро исчезла, когда Гейзенберг наклонил голову и молча смерил его взглядом. Этого было достаточно, чтобы Итан сделал то, о чём его просили.       Итан пытался расслабиться в той уязвимой позе, в которой он оказался, раздвинув бёдра и полностью обнажившись перед Гейзенбергом.       Каким-то образом знание того, что перед ним был не кто иной, как Гейзенберг, а не некто, с кем Итан пытался бы сблизиться, помогло снять напряжение с его мышц.       Новая поза позволила Гейзенбергу погладить внутреннюю сторону бёдер Итана. Гейзенберг, слегка покраснев от возбуждения, натягивающего его брюки, без промедлений потянул Уинтерса на себя, пока тот не оказался практически у него на коленях.       Итан всхлипнул, когда почувствовал, как что-то твёрдое прижималось к его промежности. Он как ребёнок, который слишком часто поднимал на уроке руку и раздражал учителя, не знал, что делать, чтобы не столкнуться с последствиями. Ученик прослушал всё из-за своего чрезмерного усердия.       — Дай-ка мне свои запястья, милашка, — проворковал Гейзенберг, поглаживая живот Итана и ласковыми словами уговаривая его отказаться от последнего клочка гордости.       — Н-нет...       — Итан.       — Я... — начал было Итан, но затем остановился, чтобы облизнуть губы. Подсознание предупреждало о том, насколько шатким было его положение.       Его воля была сломлена, он делал то, что ему говорят. Когда Итан замешкался, крепкие руки Гейзенберга дёрнули его к себе за предплечья. Слишком долго мужчина вёл себя хорошо, и его инстинкты взяли над ним верх.       Хотя вспышка трепета, которая на мгновение промелькнула на лице Итана, более чем компенсировала его медлительность, поэтому Гейзенберг всё ещё был готов играть в долгую игру. Его загрубевшие от работы перчатки погладили бледную кожу, которая, казалось, вот-вот порвётся от лёгкого давления.       — Мне не пришлось бы причинять тебе боль, если бы ты послушался. Я не прошу ничего сверхъестественного, — повторил он, наклоняя голову так, чтобы поймать взгляд поверх своих очков. Напускная болезненная улыбка украсила лицо Лорда, но Уинтерс, кажется, не уловил фальши, ведь он слишком охотно принимал любое внимание, чтобы задумываться, не причинит ли оно ему вред.       Дыхание Итана прервалось, когда холодный металл коснулся его запястий. Несмотря на потерю возможности двигать своими руками, он смотрел на Гейзенберга неуместно наивно. Звук защёлкнувшегося механизма прозвучал почти весело.       — Не сопротивляйся, — Его рука скользнула вверх, чтобы провести по волосам Уинтерса в довольно унизительной манере, хотя этот жест остался Итаном незамеченным.       Кожаная перчатка спустилась вниз по животу Итана, останавливаясь у самой дорожки волос, уходящей вниз. Гейзенберг не без приязни наблюдал, как выражение лица Итана менялось от смутной потерянности и беспокойства до жалкого удовольствия, как только рука старшего мужчины снова накрыла его член. Напряжение отпустило его, и он, наконец, позволил своей голове полностью откинуться на гнездо из мягких подушек.       — Вот же блять, — ругнулся Итан себе под нос.       — Давай же, милашка, — уговаривал Гейзенберг, сжав в кулаке головку члена. — Дай мне послушать тебя.       Гейзенберг своей силой оттянул наручники над головой Итана, когда тот попылся спрятать лицо в ладонях и закрыться, словно за скудным щитом. Поднявшись над головой, они с глухим звуком приземлились на подушки, когда освободились от захвата способностей механика.       Внезапно охваченный жаром возбуждения, всё ещё кипящим в нём, Итан сделал первые нерешительные движения навстречу ладони Гейзенберга, которые вскоре растворились в откровенных толчках — он толкался настолько отчаянно, будто бы проживал последний день своей жизни. Вполне возможно, учитывая, что Гейзенберг неоднократно демонстрировал свою готовность прикончить Итана, а их новоприобретённая близость не означала иммунитет к убийству.       Потерявшись в бесконечном удовольствии, Уинтерс не заметил, как толкнулся членом прямиком в выпуклость на штанах Гейзенберга. Совершенно не поняв, что он сделал, зацикленный на собственном наслаждении, он осознал это только тогда, когда Гейзенберг положил руку ему на талию и тихо застонал.       Итан, остановившись, таращился на механика с взволнованным удивлением. Прекращение стимуляции заставило Гейзенберга позлиться и толкаться самому.       Итан прикусывал губу каждый раз, когда их промежности встречались, а бёдра вздрагивали, когда грубая ткань брюк Гейзенберга проходилась по его чувствительному члену и яйцам.       У Итана почти кружилась голова. Волна возбуждения накрыла его, когда он позволил мужчине использовать себя. По груди разлился румянец от осознания того, что Итан был лишь игрушкой, что его как будто превратили в куклу.       — Я не говорил тебе останавливаться, — хрипло заметил Гейзенберг.       — П-прости, — заикаясь, произнёс Уинтерс и отчётливо услышал смешок Гейзенберга. Наконец-то слова механика оседали в сознании Итана.       — Покажи мне, как тебе жаль, — приказал он. В его голос вернулась часть его обычной грубости — возобновившееся трение члена Итана об его собственное возбуждение заставляло Гейзенберга терять контроль.       Разочарованная нота вырвалась из груди Итана, когда он бессознательно натянул цепь наручников, отчаянно пытаясь добраться членом до возбуждения Гейзенберга. Ему невооброзимо хотелось кончить, разлить тепло спермы по всей руке и устроить беспорядок.       Он самозабвенно толкался в кулак, пока неудовлетворённость не вылилась в стоны и мольбы. У него хватило ума попытаться прикрыть лицо одной из подушек, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец, но возобновившееся давление на наручники парализовало его руки.       — Я сейчас...       На этот раз его тело не ждало разрешения. Жемчужно-белая жидкость украсила кожу, когда он, наконец, достиг кульминации, выгнув спину и разинув рот. Он наконец получил то, чего так долго хотел.       Когда сильнейший оргазм отпустил его, зрение было размытым, а голова — на этот раз — совершенно пуста.       Рука, до сих пор удерживающая его член, посылала по мышцам Итана отзвуки удовольствия, заставляя ноги дрожать, как у новорождённого оленёнка.       Уинтерс не мог заставить себя открыть глаза. Он уже знал, что увидит самодовольное выражение лица и обнажённые в улыбке клыки, которые вечно притягивали взгляд.       — Заварил же ты кашу, парень, — хмыкнул Гейзенберг, отпуская пульсирующий член Итана практически осторожно, прежде чем наклониться вперёд и похлопать парня тяжелой рукой по щеке.       — Что?       Глаза распахнулись от грубых прикосновений и Итан изо всех сил попытался сосредоточиться на ощущении прикосновения руки в перчатке, удерживающей его щёку, и встретиться взглядом с Гейзенбергом. Мягкий запах потёртой кожи и табака, в сочетании с солоновато-сладким привкусом его собственной спермы, испачкавшей перчатку, наполнил его ноздри.       — Убери за собой, — приказал механик, поворачивая ладонь и поднося тыльную сторону перчатки к губам парня. Осознание этого возвратило осознание в сонные глаза Итана, и он только на мгновение колебался, прежде чем осторожно наклониться вперёд и высунуть язык, чтобы облизать перчатку.       Тихий вздох — единственный звук, который издал Гейзенберг, восхищённо наблюдая, как блондин с усердием выполнял поставленную задачу. Хотя механик и знал, что каждый день Итан будет сопротивляться, пока не останется ничего, что можно было бы покорить, но было приятно видеть, как Итан без раздумий выполнял его приказ.       Задумка Гейзенберга того стоила, если подразумевала избавление от препятствия на пути к его грандиозным планам и наличие личной игрушки, когда ему наскучит его работа. Он с радостью засунет свой нрав куда подальше на долгое время, чтобы Итан подчинился ему полностью и стал считать эту комнату всем своим миром, за пределами которого нет ничего.       Итан, без особой на то необходимости, тыкался носом в его руку, пока не обхватил пальцы губами. Он качал головой, неглубоко погружая их, пока Гейзенберг не взял ситуацию в свои руки и не начал медленно трахать его рот — поиграл с языком и вытащил пальцы, только чтобы размазать слюну по губам, прежде чем погрузил их обратно.       — Из тебя получится такая идеальная игрушка, Итан, — прорычал Гейзенберг, опасно понизив голос, наблюдая за происходящим с неистовым возбуждением. Он знал, что он не мог слишком давить на блондина сейчас, даже если сам Итан хотел бы чего-то большего. Механику нельзя было торопиться, чтобы в конечном итоге получить желаемое.       Он должен был заставить Итана самому хотеть и просить этого. Нужно заставить его поверить, что у него была сила в этих стенах, в то время как Гейзенберг держал бы его на коротком поводке.       Уинтерс моргнул, медленно и удовлетворённо, словно объевшийся сметаной кот. Сейчас ему было комфортно находиться под старшим мужчиной, даже если только в течение следующего часа, прежде чем его чувство собственного достоинства вернётся и он продолжит борьбу, в конечном итоге проигрывая.