Отраженные лучи

Солнце медленно, но верно подбирается к зениту. Олег расслабленно вытягивается на полотенце, подставляя лучам расчерченную мелкими шрамами смуглую грудь, и набрасывает на лицо лимонно-желтую панаму с божьими коровками. На дворе едва середина июня, а печет так, словно свесь руку с полотенца и в пальцах окажется не молодая сочная трава, а тягучий раскалённый песок Пальмиры. Олега дёргает — то ли от правдоподобности всплывшего перед глазами образа, то ли от ледяных конечностей Игоря, плюхнувшегося совсем рядом. Вот и позагорали. — Вода как молоко. Градусов двадцать восемь, не меньше. — Ага, чувствую, — недовольно бурчит Олег, стараясь отодвинуться подальше от мокрых капель, потоком стекающих с Игоря. — Неженка, — дразнится Гром, подло закидывая ему на живот холоднющее бедро. Он может себе это позволить, потому что берег почти пустой, да и место для отдыха подвернулось удачное — прикрытое с одной стороны раскидистой ивой, спустившей ветви до самой воды, а с другой — какими-то пышными колючими кустами, название которых Игорь точно произносил, но Олег не потрудился запомнить. — Игорь, блять! — прикрикивает на него Олег, грубо спихивая с себя его ногу. — Козёл, — добавляет беззлобно и переворачивается на живот, перетянув панамку на голову. Игорь раскатисто хохочет и, наконец-то, спокойно устраивается, приняв идентичную позу. Молчание, однако, длится недолго. — Я одного понять не могу. Игорь начинает, как ему кажется, осторожно, но делает паузу размером со всю Серёжину корпоративную башню. — Так? Олег откликается неохотно. Ему прекрасно известно, о чем решился поговорить Игорь. И года не прошло. Он давно этого ждал, видел, как Гром мнется и мучается, огрызается всё чаще, разъедаемый собственной немотой. — Вот скажи, как ты вообще... — Как я решился оставить Серого, и почему я такой мудак? Угадал? — несколько агрессивно перебивает Волков. От длительного затягивания разговор не становится менее неприятным. Олег напоминает себе, что не должен злиться и должен дышать. Но сказать проще, чем сделать. Игорь открывает рот, но молчит. Смотрит загнанно, как пойманный за руку воришка. А потом спектр эмоций быстро сменяется на его подвижном лице от смущенной розовы, до хмуро сведенных бровей. В итоге он опускает глаза. — Если говорить о Серёге, то я жалею, что оставил его и отчасти стал не последней причиной нынешнего нестабильного состояния. Если говорить обо мне, то будь у меня шанс отмотать жизнь назад, скорее всего, я бы не изменил решения и поступил так, как должен был. Чтобы стать тем, кто действительно необходим… Серому. Олег выплевывает слова сухо и отрывисто, совсем не так, как нужно бы Игорю для полного представления картины, но кусаться привычнее, чем оправдываться. — Я понимаю, — неожиданно кивает Игорь и весомо хлопает Олега по предплечью, смыкая на нем свою лапищу. Вот так просто, в очередной раз доказывая неслучайность своего права быть «причастным». Волков даже поворачивается, не успев скрыть удивления, но встречает только прямой внимательный взгляд, ощущающийся тяжелее удара. — Странно правда, что ты искренне считаешь, будто твое птср дополняет Серёжины беды с башкой. Подбирать слова — это явно не к Игорю Грому, но Олег все равно фыркает от смеха и облегчения. Очевидно, поговорить действительно стоило — и в целом, и с Игорем в частности, потому что отпускает обоих значительно, словно горой с плеч. — А Серёга-то где? — пару минут спустя спрашивает Олег, наблюдая за пальцами Игоря, все ещё поглаживающими предплечье. Пальцы длинные, красивые. И руки тоже красивые, хоть и грубые. Чистой воды пианист, какой уж там мент. — Да он там какой-то теплый ключ выискал и за ракушками ныряет. Сказал, что выйдет сразу, как замёрзнет. Беспокойное хозяйство. Игорь упорно не замечает слишком пристального внимания. Или успешно делает вид. — Пойду вытащу его, пока русалки за своего не приняли, заодно окунусь. А ты грейся. Олег поднимается одним слитным движением и без промедления спускается в воду, даже на глиняной подвижной почве не скользит. — Удачи. Игорь салютует ему вслед, с удовольствием наблюдая уверенные движения сильного тренированного тела. — Ну, каков, а, — выдыхает протяжно и поудобнее разваливается на полотенце. *** Громкую какофонию возмущенных голосов Игорь слышит ещё издалека даже сквозь дымку дремоты. Он открывает глаза и видит монументально решительного Волкова, вытаскивающего на руках из воды Серёжу, который, упираясь скорее для вида, изо всех сил доказывает, что не замёрз. А губы синие-синие. Под цвет глаз. Игорь откровенно любуется, припоминая в каком же фильме видел похожую сцену. На ум приходит только «Голубая лагуна», но под ситуацию больше подходит «Горбатая гора». Тем временем Олег укладывает свой ценный груз в широкие объятия Грома и принимается шариться по рюкзаку в поисках солнцезащитного крема. — Я взрослый человек и в состоянии сам решать, когда мне хватит, — выдает Серёжа заключительный и самый весомый, судя по интонации, аргумент. При этом жмется плотнее к теплу, исходящему от тела Игоря: руками к шее, плечами — в грудь, бедром — к паху. Волков зябко ёжится даже от одного вида. — На, мажься. Олег бросает в их сторону яркий тюбик, полностью игнорируя предыдущее пылкое высказывание, наперёд зная, что ловить некому, все заняты. — Ладно, — наконец сникает Сережа, очевидно осознав бессмысленность дальнейших препирательств, и неохотно отодвигается от Игоря. — Так-так, я участвую, — мгновенно оживляется тот. — Извращенец. Сережа хихикает и пытается отскочить из чистого чувства противоречия, но Игорь легко удерживает его, принимаясь размазывать крем по испещрённым рыжими точками плечам. И это довольно приятно обоим, потому жаловаться — глупо. — А ты чего расселся, Волче? Подключайся. Сережа сверкает озорным взглядом в сторону Олега и взгромождает на нос излюбленные темные очки. И за дело принимаются уже в четыре руки — так гораздо быстрее и как-то привычнее, что ли. Серёжа почти не двигается, наслаждается мягкими прикосновениями, от которых по загривку бегут колкие мурашки, соблазнительно гнется в спине, сам подставляется чертёнок, чувствуя, как его облизывают взглядами. А хочется совсем не взглядами. Всем троим. — Теперь я вас, — мурчит он подозрительно многообещающе, после того как санскрин оказывается равномерно нанесен практически по всей поверхности его алебастровой кожи. — Не надо мне этой гадости, — упрямится Игорь и, вопреки словам, растирает по себе остатки густой липкости с ладоней. — Быстро лег. У тебя уже грудь горит. Давай-давай, на спину, — командует Серёжа неожиданно грозно. Игорю ничего не остаётся, как послушаться, тем более, что Волков уже занимает обозначенную позицию, сразу смекнув, что рыжая хитрюга задумала шалость, и не предпринимает попыток спорить. Серёжа удобно усаживается ровно между Игорем и Олегом, щелкает крышкой тюбика, щедро выдавливая его содержимое на руки, медленно распределяет и приступает к запланированному мероприятию. Поначалу он действительно невинно растирает крем сразу по обоим мужчинам: от шеи до предплечий, затем ниже ключиц по торсу. Только вот к животу прикосновения окончательно теряют нарочитую осторожность и трансформируются в томные неторопливые поглаживания. Серёжа прекрасно знает, где ему надавить, как дотронуться, чтобы вызвать под пальцами напряженную дрожь, как у Олега, так и у Игоря. Игорь остро чувствует, как тело, измученное вынужденным целибатом последних дней, реагирует ожидаемо быстро, и до него с опозданием доходит, к чему был весь этот цирк с конями. Впрочем, почти полное отсутствие одежды на Олеге тоже не оставляет особого простора для воображения, выдавая явное возбуждение, объяснимое в большей степени коллективным бессознательным. — Серёга, тут же народ ходит, вдруг увидит кто? — Вот уж обзавидуются, — мечтательно тянет тот, полностью игнорируя голос совести, к которой пытается воззвать Гром. В качестве которой пытается выступить Гром. Безуспешно. Солнце слепит нещадно, глаза даже приоткрыть не получается — сразу слезы набегают, тогда Игорь просто сдается и решает благополучно расслабиться. Выбора-то нет. В этот же миг его запястье обхватывает рука Олега, скользит по ладони, сплетаясь пальцами. Жест условной поддержки. — Он не отстанет, ты же знаешь. Игорь знает, поэтому сжимает руку Олега в ответ. А Серёжа уже во всю шуршит купальными шортами Волкова и легко ныряет под резинку плавок Игоря. Опасно выворачивает запястье, проходится скользкими от крема ладонями по возбуждённой плоти, вырывая у обоих мужчин почти синхронные рваные вдохи. Недовольных не наблюдается, потому что Разумовский одинаково хорошо управляется и правой, и левой руками. Гений, что с него взять. Он делает несколько плавных движений вверх-вниз, пока лишь на пробу, прежде чем взяться за дело всерьез, и прикусывает губу от удовольствия. — Только не ртом, все же в реке плавали — будешь потом головастиками плеваться, — хрипло просит Олег, сохраняя достойный медали, по мнению Игоря, уровень самообладания. У самого Грома уже пальцы на ногах поджимаются от нетерпения и пикантности ситуации в целом. — Волков, я тебя умоляю, заткнись. Игорь почти хнычет, стараясь приглушить голос, беспокойно ёрзает в надежде усилить контакт между Серёжиными пальцами и собственным членом, но Олег чуть царапает его запястье, предупреждая, возвращая в реальность. — А ну-ка цыц, я сказал! Раскомандовались. Лежите и получайте удовольствие, пока я добрый, — резко обрывает их Разумовский, не оставляя возможности для дискуссии. Наступает относительная тишина, разбавляемая фонящим где-то вдалеке гомоном отдыхающих и всплесками воды, едва различимыми за гулом крови в ушах. Игорь изо всех сил старается не подаваться на встречу и не мешать Серёже, в отличие от Волкова, у которого с этим всё в относительном порядке. С самоконтролем то есть. Серёжа, к всеобщему одобрению, без предисловий набирает быстрый, немного неровный, но в целом охуительный темп. Он мог бы притормозить, мог бы убрать руки в самый неподходящий момент, позволить себе поиздеваться, растянуть удовольствие, но видит искажённое мукой лицо Игоря, видит, как Олег сводит брови к самой переносице и жмёт губы в тонкую линию, буквально физически ощущает, как им обоим, избалованным прекрасной звукоизоляцией привычной спальни, хочется рычать и стонать в голос. Но привлекать излишнее внимание совсем ни к чему — они втроём и так ходят по тонкой грани, только поэтому Сережа откладывает игры до лучших времен, удерживая заданный ритм. «И как тщедушные ручонки не сводит?» — думается Игорю самым краешком сознания. Он все отчетливее чувствует нарастающую пульсацию под брюшными мышцами и заставляет себя сосредоточиться на тяжёлом, чуть сбитом дыхании Олега, стараясь притупить жар от умелых касаний ниже живота. Но с каждой секундой становится только хуже, тактильные ощущения усиливаются стократно от адреналина и отсутствия визуальной картинки, сердце грохочет в горле, а тело отказывается повиноваться, дрожит и выгибается против воли. Сережа, предвкушая скорый финал, откровенно наслаждается напряжённым рельефом мышц, судорожными поверхностными вдохами, своей властной позицией, и шепчет на грани слышимости, интимно подавшись вперёд: — Ну же, мальчики, сделайте это для меня. Одновременно с его словами, по злому стечению обстоятельств, Волков впивается ногтями в тыльную сторону Игоревой ладони — под сбитыми костяшками, реагируя на особенно удачное движение, от чего Грома, в самом прямом смысле слова, подбрасывает. Боль становится спусковым крючком, снося напрочь голову, лишая последних крупиц осознанности, и он отстраненно чувствует, как разжимаются зубы, терзающие до этого нежную слизистую рта, но сделать уже ничего не успевает. Зато успевает Олег. Он улавливает Игоря поистине звериным чутьём и резко дёргает на себя, запечатывая поцелуем не успевший сорваться возглас. Порнушно, приторно, по-девчачьи. Но это в любом случае лучше, чем взвыть на весь берег. Обоим безумно хочется вдохнуть, лёгкие горят, но мозгу просто не хватает функционала. Гром рефлекторно подаётся ближе, впуская горячий язык, чувствуя как Олега выкручивает точно такой же по силе оргазм. И это правильно до невозможности, до предела хорошо. — Мать. Твою. Это все, на что Игоря хватает, прежде чем он бессильно откидывается назад, нехило приложившись затылком об землю. — Я сирота, Игорёш, — насмешливо отзываются откуда-то сверху. — А ещё абсолютно сумасшедший ублюдок, — подаёт голос Волков, бесстрастно наблюдая, как Серёжа с ангельским видом вытирает испачканные руки об Игореву майку. — Весь в тебя, дорогой. Разумовский ласково улыбается и наклоняется к каждому из них по очереди, чтобы поцеловать. Игоря — влажно и неторопливо, до мигающих искр перед глазами; Олега — одуряюще-глубоко, жадно кусая губы. Параллельно он перехватывает две увесистые, загребущие пятерни, скользящие вверх по бёдрам, и отталкивает без видимых сожалений. — Успеете ещё. Лучше отдыхайте, ребята. А я купаться. И, довольно сверкнув клыками, ныряет в воду, чуть ли не с самого полотенца, поднимая в воздух столпы сверкающих брызг. — Лишь бы живот дном не ободрал, бесоёб. Олег обречённо вздыхает и поспешно натягивает шорты, переглядываясь с пытающимся прийти в себя Громом, который, судя по озабоченному выражению лица, думает ровно о том же самом.