lie with/to me

      Игорь трёт воспалённые глаза, часто моргая и пытаясь прогнать напряжённую усталость — чёртовы отчёты и рапорты когда-нибудь убьют его, проще выследить и поймать самого преступника, чем его оформить по всем правилам. Игорь ненавидит правила и формальную волокиту, но тут хочешь-не хочешь проверяешь каждое слово на отсутствие ошибок и опечаток и сверяешь с образцом, чтобы очередная паскуда не ускользнула обратно на улицы из-за одной проклятой бумажки.       И потому Игорь сидит весь день за столом и печатает-печатает-печатает, до обеда занимаясь делом арестованного вчера крайне способного домушника, а весь вечер — строчит рапорты по внеплановому рейду, на который Прокопенко выгнал их в шесть. Сейчас уже почти десять, у Игоря уже задница квадратная, а желудок протестующе тянет — он не ел ничего с утра, только успел вкинуть говяжий доширак где-то в час, но разве этим наешься? А так весь день кофе, но пусть Серёжа и купил отделению хорошую кофемашину, готовящую приличный кофе и его разновидности, но шесть чашек за день чересчур как ни крути, как бы высоким ни было качество, особенно на пустой желудок. Как бы не заработать язву к сорока или ещё что с таким режимом.       Устало выдохнув, он потягивается, переплетя пальцы в замок, и смачно хрустит суставами, блаженно прикрывая веки. В темноте вспыхивает смущённое лицо Серёжи, когда Зайцева почти слёзно благодарила его за возможность пить нормальный кофе, а остальные глядели преданными щенками и просили Игоря никогда не расставаться с Разумовским, а ещё лучше позвать того замуж, чтобы тот купил ещё что-нибудь в их уголок отдыха — вроде удобного большого дивана, или заменил все компьютеры на новые и навороченные, работающие без запинок и глюков. Серёжа тогда услышал краем уха просьбу и чуть не рухнул в обморок, покраснев до корней волос и занавесив рыжими прядями лицо, выкручивая нервно пальцы и сбивчиво отвечая на несерьёзный выговор Прокопенко, разорявшегося, что «ну это совсем не дело, Серёж, что ж ты делаешь». После, конечно, Игорь и сам щедро отблагодарил Серёжу за чудо техники, наполняющее кружку чем-то, что потрясающе пахнет и от чего нет изжоги.       Хмыкнув от приятных воспоминаний, Игорь встряхивается по-собачьи, зевая, и скашивает взгляд на рамку, стоящую у монитора — на сплошном монохроме горят медные волосы, губы счастливо растянуты в улыбке, а глаза прищурены. Если бы фото было цветным полностью, можно было бы увидеть синеву радужки и румянец щёк, золотистый отблеск солнца, вырвиглазную кислотность канареечной кожанки, которую Серёжа купил ему на зло и в которую в итоге влюбился. Но Игорю и не нужны цвета, он и так помнит каждый оттенок, каждую секунду того дня, проведённого вдвоём, пусть и прошёл практически год — свидание на двадцать четыре часа, когда они развлекались и шатались по всему Питеру, забыв обо всём остальном, оставив работу и проблемы позади. На закате они и сделали это селфи, хотя Игорь был не в восторге — он не фанат подобных вещей, а за прошедшие часы галерея Серёжи и без того пополнилась едва ли не сотней снимков. Но он согласился, конечно, потому что Серёжа попросил — и не пожалел.       Он мягко улыбается, касаясь кончиками пальцев бумажного лица сквозь стекло, и решает, что пора бы домой. С остатками бумажек он разберётся и завтра, а сегодня может вернуться в квартиру, поужинать и отдохнуть — да и он обещал, что вернётся пораньше, и пусть пораньше не вышло, прийти всё же стоит до полуночи, иначе следующие дни на него будут дуться и обиженно сопеть, гневно сверкая глазами.       Но почему тогда он не позвонил?       Игорь поджимает губы, прогоняя ненужные мысли, и сворачивает документ, сохраняя на рабочем столе, засовывая не глядя телефон в карман джинс. Дурацкие размышления лучше оставить для пенсии, а не портить вполне счастливое настоящее — он кивает сам себе, но тревога уже злостно подтачивает рёбра, сгущая кровь в сосудах, напоминая о том, о чём Игорь помнить не хочет, хихикая голосом Гречкина в висках и скаля золотые зубы. Он не хочет об этом думать, но попытками дистанцироваться лишь сильнее притягивает сомнения, раздувая пожар серной злобы. — Игорёк?       Всё кончается мгновенно — Игорь вздрагивает, оборачиваясь на голос, и при виде Фёдора Ивановича, спокойно и уверенно смотрящего на него, с лёгкой полуулыбкой на губах, успокаивается сам, глубоко и, как он надеется, незаметно вдыхая и выдыхая. — Слушай, Новый Год уже завтра, Ленка наготовила всего, будто армию прокормить собирается — может, вы с Серёжей заглянете к нам? Посидим вместе, дождёмся президента и салютов, а там вы пойдёте гулять сами.       Игорь открывает рот и закрывает, не найдя, что ответить — они с Серёжей так и не договорились о планах. Идея встретить праздник вот так, семьёй, согревает лучше стопки водки без закуски, и, к тому же, покажет Серёже, что он действительно член их семьи, полноправный и родной — это возможность для Серёжи прочувствовать всю прелесть семейного застолья, стать на один вечер маленьким ребёнком, у которого есть родители, готовые позаботиться и сыто накормить. Игорь знает, как сильно Серёжа хотел и всё ещё хочет отца и мать, чтобы названивали почти каждый день, сетовали на худобу, проверяли холодильник и смущали вопросами про личную жизнь. И чета Прокопенко, узнавшая про болезнь Серёжи и тепло принявшая его, может стать ими, пусть и не так идеально, как то рисует себе воображение Серёжи, но ведь в мире нет ничего совершенного и отвечающего мечтам на сто процентов. — Да, думаю, мы зайдём, — Игорь кивает, нацепляя кепку, и дёргает уголком губ вверх. — Спасибо.       Фёдор Иванович весело фыркает, махнув рукой, и возвращается в свой кабинет, насвистывая незатейливую мелодию и прихлёбывая кофе, пахнущий орехами и пломбиром. Видимо, одно из странных сочетаний в функционале кофемашины — Игорь всё же предпочитает старый добрый чёрный кофе с одной ложкой сахара.       Игорь подхватывает ключи от квартиры с нелепым брелоком сороки, подаренным Серёжей, и торопливо идёт к выходу, надеясь, что Серёжа в хорошем настроении и не устроит ему взбучку за позднее возвращение.       Мысли, облачённые в золото и с выбеленными волосами, гадко ухмыляются где-то в стороне.       «я ведь кручусь с ним в одних кругах дольше твоего, так что знаю твоего ненаглядного куда лучше, чем ты»

***

      Игорь вытягивает воротник куртки, прикрывая шею, и достаёт телефон, создавая напоминание заскочить завтра в магазин и купить шарф — погода гадостная, снег активно лезет за шиворот, холод превращает кости в деревяшки, и хотя иммунитет у него отменный, всё же стоит одеться потеплее и по возвращении выпить кружку чая с мёдом и лимоном, и Серёжу заодно соблазнить, вот уж кому витамины точно не помешают, с его-то рационом, состоящим в основном из дурацких приторных газировок, от которых сводит зубы, и различных снеков вроде козинаков, халвы, чипсов или конфет. Здоровым питанием тут и не пахнет, тем более для ещё растущего организма — это Игорю уже тридцать семь.       Заставку с задумчиво кусающим губу Серёжей пересекает высветившееся уведомление о сообщении — увидев ряд цифр, знакомый до отвращения, Игорь злобно выдыхает и открывает чат.       ест планы на сегдня?       Игорь трёт переносицу и гадает, когда же Гречкину надоест — в рожу ему дать снова, что ли, чтобы ещё один зуб сменил цвет с белоснежного на золотой?       есть. отвали.       Он знает, что ответить проще — иначе его завалят смсками так, что конца не найдёшь, а потом, если игнорирование продолжится, и звонками. Ну а если и это не поможет, то Гречкин просто придёт к двери квартиры и будет настойчиво трезвонить, а когда Игорь распахнёт дверь и грозно зарычит, то улыбнётся во все тридцать два и хитро сощурит глаза. Настойчивый паршивец, которого не берут ни угрозы, ни разбитый нос, ни грубые отказы, ни тот факт, что у Игоря уже есть партнёр. Раздражает неимоверно, но Игорь не имеет ни малейшего представления, что делать — таких как Гречкин отказ только раззадоривает, они не отступают пока либо не получают желаемое, либо не находят кого поинтереснее. Игорь ждёт второго варианта уже почти два года, но всё никак — Гречкин не отлипает, заваливает сообщениями, пошлит на каждом задержании и зовёт на свидания. Первые где-то полгода он просто похабно шутил и предлагал переспать, не трогая Игоря за пределами стен отдела или мест ареста, а затем что-то поменялось и он начал прокрадываться всё ближе, занимать больше пространства, достал откуда-то номер и вот тогда-то устроил Игорю ад — потому что бесит, потому что Серёжа ревнует, потому что времени и желания разбираться с прихотями богатенького мальчика нет.       Хотя часть Игоря сомневается, что это всё обычный заскок, всё-таки два года — внушительный срок, слишком долгий для мимолётного увлечения.       Но думать об этом ни к чему. У Игоря своих проблем хватает.       уж нес серым л       Игорь устало вздыхает, заходя в «Магнит», и, прикинув количество нужных продуктов, решает взять корзинку — в одну руку всё не уместится.       именно.       смшной такой думашь он дома       Он кидает на дно пару апельсинов, понимая, что Гречкин пьян, и надеется, что тот не примет «гениальное» решение завалиться к Игорю на ночь глядя. Серёжа ему молчаливый скандал устроит, скрестив руки на груди, демонстративно игнорируя и обиженно сверкая синими глазищами, не позволяя коснуться себя даже мимоходом. А то и вовсе свалит к себе в башню, ещё и Марго подговорив не пускать его — вот тогда действительно проблем не оберёшься, потому что как мириться, если поговорить нельзя.       Игорь старательно не обращает внимания на вторую часть фразы, отвлекаясь на выбор вина — тёть Лена дала ему рецепт вкуснейшего мяса в красном вине, только вот он без понятия, какое взять. Он-то пьёт только пиво и изредка водку, а весь остальной алкоголь для него тайна за семью печатями, так что чёрт знает, какое подойдёт. Но это ведь для курицы, а не Серёжи, так что, наверное, особой разницы нет.       Потому в компанию к апельсинам отправляется бутылка красного полусухого за сто пятьдесят рублей.       он не длма       По рёбрам поползли угри, обвиваясь и сокращаясь, и Игорь машинально растирает рукой с телефоном грудь, свободно двигаясь вдоль рядов с продуктами — покупателей в такой час совсем немного.       Он знает, что не должен спрашивать, но пальцы тыкают на экран быстрее, чем мозг успевает отдать команду убрать проклятую штуковину в карман.       где?       Гречкин только и ждал этого вопроса, зная, что Игорь спросит — ответ приходит едва ли спустя секунду после отправки.       там же гдк я и тут олег выпивк       Угри яростно стегают электричеством, и горло сжимает спазм, а по позвонкам пробегают пальчики леденящего страха вперемешку с гневом. Какое сочетание — Серёжа, Олег и алкоголь. Надо же, а ему ничего не говорил, ни слова о том, что куда-то выберется сегодня, а ведь совсем не из тех людей с хаотичной энергией, которые готовы сорваться в неизвестность в любой момент и вообще являются синонимом непостоянства. Разве что Олег настоял, а Серёжа послушно согласился и пошёл куда сказали. Игорь не допускает и мысли, что Гречкин врёт — в личном общении он всегда честен, видимо, пытается произвести впечатление после тонн лжи на допросах.       Самое весёлое, что ему врать и не нужно.       приедш       нет. а тебе советую вызвать такси и проспаться.       Игорь отключает телефон и засовывает в карман джинс, забыв напрочь, зачем пришёл в магазин, и идёт к кассам, сжимая челюсти от тревожной злости. Ему не нравится, куда всё идёт, совсем, чёрт возьми, не нравится — как так получается, что проклятый Гречкин честнее с ним, чем Серёжа? Как так получается, что Серёжа тусуется среди ненавистных богачей, отправившись на вечеринку внезапно и без предупреждения, когда сам только вчера упрашивал Игоря прийти пораньше, чтобы они могли провести время вместе? После чудесного воскрешения Олега, который никогда и не умирал, всё медленно, но верно начинает скатываться в бездну, и у Игоря с тех пор сверло крутится внутри, наматывая душу и жилы, скручивая, и с каждым разом, когда Серёжа и Олег вдвоём, оно проникает глубже, и игнорировать становится сложней, притворяться, что он ничего не замечает и не сомневается. Что не боится, что стоит озвучить подозрения вслух и спросить напрямую, как прозвучит в ответ —       прости, я люблю его       И это ведь будет совсем не удивительно, не станет шокирующей новостью, от которой всё плывёт и мир кажется фальшивым — из-за потери просто друзей капитально с ума не сходят.       Игорь сердито здоровается с продавщицей, доставая карточку из внутреннего отдела куртки, и острая волна бешенства накрывает — до Серёжи он отдавал предпочтение наличке, но тот так забавно округлил глаза в ужасе, когда узнал, что у Игоря открыт счёт в банке, но нет заветного куска пластика. Уже на следующий день Игорь сидел с талончиком и набором документов, беспомощно поглядывая на стеклянную дверь под недовольным взглядом Серёжи. После Игорь быстро привык и признал, что у карты есть свои плюсы, и с тех пор бумажки и металлические рубли редко когда появляются в карманах.       Серёжа перевернул в его жизни абсолютно всё, затронул каждый аспект, от такой финансовой мелочи до работы, проник как вирус везде и оставил напоминания — но теперь он будто растворяется, ускользает постепенно, и Игорю страшно, потому что на место Серёжи приходит пустота.       Игорь не уверен, что сможет вернуться в прежнее состояние и дожить до естественной смерти или лихой пули.       Поэтому он расплачивается, подхватывает пакет и быстрым шагом идёт домой, ожидая невозможного — что Гречкин соврал.

***

— Я дома.       Игорь облегчённо улыбается, с плеч гранитная плита крошевом осыпается — Гречкин соврал или просто ошибся, Серёжа тут, шумит чем-то в кухне, телевизор тихо болтает новостями, кроссовки небрежно стоят на полке, пуховик висит на вешалке, а в воздухе пахнет огурцами. И дышать разом легче, и замёрзшие дубовые пальцы перестают представлять проблему — Игорь перчатки, в отличие от Серёжи, не носит никогда и заставить его невозможно, и потому обожает ладони отогревать под чужой кофтой, слушая смех и возмущённый визг «Игорь!».       И сейчас он делает то же самое — привычно раздевается, швыряет пакет на диван, проходит в кухню, прижимается к спине, заглядывая через плечо, и запускает руки под водолазку. Он ждёт вскрика, но Серёжа лишь чуть вздрагивает, и пальцы, сжимающие нож, напрягаются сильнее, белея — но тут же возвращаются к методичному нарезанию колбасы. Предчувствие, что что-то не так, шепчет на ухо и обдаёт сладкой мятой, но он игнорирует — ха, это то, что он делает чаще всего и от этого не легче ни на грамм — и оглядывает две кастрюли на плите и третью на столе. Первая с яйцами, вторая с картошкой, последняя с укропом и огурцами на дне. Серёжа готовит окрошку, и желудок стягивает голодом, напоминая, что он, вообще-то, ничего толком не ел весь день.       Игорь отмечает, что спина у Серёжи прямая, ровная, и сладкая мята забивает мозг, пробираясь между извилинами — Серёжа никогда не ходит так, у него вечно плечи чуть опущены и спина слегка согнута.       Но Игорь не хочет сейчас сомневаться и думать ни о чём — ни о странностях Серёжи, ни о том, почему готовить тот взялся только в практически двенадцать ночи, ни о Гречкине, всегда пахнущем сладкой мятой и жующим жвачку с морозной свежестью. Игорь прижимается губами к сонной артерии, считывая спокойный пульс, который ускоряется от прикосновения, вдыхает полные лёгкие уличной прохлады и шлейфа фруктового алкоголя, и Серёжа замирает, хмыкая. — Кто бы мог подумать, что суровый майор окажется любителем таких нежностей.       Игорь медленно расцепляет руки и вытаскивает из-под кофты, делая шаг назад, а всё тело будто каменное и не его вовсе — как в замедленной съёмке Серёжа разворачивается, но в глазах вместо бездонного океана танцует огонь, а губы растянуты в насмешливой улыбке.       Это не Серёжа.       Это Птица, и угри дробят рёбра, бьют сердце разрядами тока, сбивая с ритма, и оно сокращается до боли.        Никакие таблетки, никакая терапия не смогли уничтожить Птицу — он защита, а Серёжа отчаянно боится быть уязвимым, и Птица выходит только тогда, когда сам Серёжа не хочет быть, когда ему не хватает сил справиться с чем-то.       Гречкин не соврал, но Игорь всё равно спрашивает: — Какого чёрта? — А ты сам как думаешь? — в усмешке прибавляется яда превосходства, и Игорь давит порыв разбить его губы в кровь.       Игорь думает, что это кошмар — Серёжа никогда не выпускал Птицу рядом с ним, не допускал их встречи, отгораживая и говоря, что не хочет, чтобы его возненавидели, а теперь Птица стоит посреди кухни Игоря и режет колбасу, словно это самое естественное, что может быть, и он делал это не раз и не два, как минимум сотню. Птица, Чумной Доктор, неозвученная преграда между ними, тема, которую обходили стороной, тот, от кого они старались отгородить их отношения и эту квартиру, их дом, и хлёсткая сера чистой ярости шипит внутри напополам с солёной горечью понимания, которому Игорь не даёт оформиться. — Я думаю, что тебе пора вернуться в каморку в его сознании. — Прости, не сегодня, — Птица ловко крутит нож в пальцах и втыкает в разделочную доску, вытирая руки полотенцем.       Игорь хмурится, поджав губы, а Птица не перестаёт ухмыляться, выключая газ под кастрюлей с яйцами и сливая кипяток. Он открывает холодный кран и ставит яйца охлаждаться, и всё это какое-то безумие, трип наркомана, что угодно, но не реальность, но Игорь знает — вселенная не смилостивится над ним, и всё настоящее, всё происходит здесь и сейчас, и никуда не деться. Ему хочется смеяться, и истерика предвкушающе проникает пальцами в горло, раскрывая его и заполняя. — Выпусти Серёжу. Поговорить надо, — хрипит он, а Птица скалится и сверкает золотом глаз.       Игорь отстранённо замечает, что Гречкин так же любит блестеть вставными золотыми зубами. — Я же сказал — не сегодня, Серёжа не хочет говорить. Иначе меня бы здесь не было, ты ведь и сам прекрасно знаешь. — Мне плевать, я хочу, мне нужно поговорить с ним.       С каждым произнесённым словом дышать труднее, альвеолы переполняются слезами, обжигая солёностью, совсем как в день, когда Игорь встретил Птицу впервые и увидел, как взрывается отделение, где должен был быть Фёдор Иванович. Ужас и боль от осознания, что он, вероятно, потерял ещё одного дорогого человека, потерял того, кто стал ему отцом вонзились в сердце и вспыхнули слепящем пламенем, сжигая до уголька, который завернулся в льдистую оболочку, и тогда он думал, что навсегда.       И вот это происходит снова, снова лёд разрастается и множится, вымораживает обугленные внутренности, и Игорь слишком устал и опустошён, чтобы пытаться помешать — всё, что он может, это позвать Серёжу и верить, что тепла его любви будет достаточно.       «да брось, майор, ты ведь знаешь — у него мир клином сошёлся на этом телохранителе, все заметили, что как Волков перестал мелькать рядом, так Разумовский сдулся сразу и посерел весь» — Пожалуйста, — просит Игорь, и Птица изумлённо распахивает глаза, но быстро возвращает маску спокойствия на место. — Нет.       Ярость срывается с цепи — а лёд всё ползёт и ползёт — и Игорь в мгновение преодолевает разделяющее их расстояние, хватая нож и приставляя к бледной шее, вцепившись рукой в волосы и заставляя откинуть голову. Он сжимает зубы, кровь грохочет товарным поездом в ушах, а Птица обнажает зубы в ухмылке и не пытается вырваться, только смотрит снисходительно. — И что ты сделаешь? Убьёшь меня?       Настал черёд Игоря скалиться по-животному. — Позвоню Рубинштейну.       Он выдыхает два слова интимно, почти в губы, а всё превосходство сползает с Птицы, обнажая вкрапления страха и глухое раздражение — Птица боится Рубинштейна, потому что этот психиатр с замашками маньяка накачивает препаратами, от которых Птица превращается в бесплотный голос в голове, запирает в четырёх стенах, заковав в смирительную рубашку, и приставляет круглосуточное наблюдение, из-за чего приходится молчать, иначе они рискуют застрять в психушке до смерти.       Игорь знает, этот страх един и у Птицы, и у Серёжи, и приём грязный и подлый, но ему необходимо поговорить с Серёжей, потому что стержень истончается, потому что ревность глушит счастье и окрашивает прошлое в бордовый.       Золото затапливает синева, и Игорь отступает, откладывая нож — и тут же получает мощную пощёчину. — Ты. Не. Имел. Права.       Серёжа в бешенстве, сжимает кулаки и тяжело дышит, а Игорь начинает ощущать леденящее равнодушие. — Где ты был? — Что? — Где ты был, Серёж, — повторяет Игорь, замечая, как злость тает, как нервозность проступает в дёрнувшемся в сторону взгляде и прядях, скрывших половину лица. — Ты ведь просил меня прийти пораньше, но сам смотался непонятно куда, не предупредив.       Серёжа молчит, кусая губу, и это уже ответ, который Игорь не хочет слышать, но он не идиот, он знает, почему Серёжа не позволяет себя касаться и видеть без одежды после возвращения от Олега, знает, чем кончаются такие постоянные задержки и прогулки. Он видел такое не раз, когда муж, зарезавший жену и её любовника, рыдал на допросе и рассказывал — как здорово было поначалу, как оба торопились домой и забывали про друзей, как писали смски и ходили на свидания, как бабочки в животе щекотали кишки при взгляде друг на друга. А потом что-то изменилось, она стала задерживаться на работе, гулять с подругами в барах и клубах на выходных и в будни, оставаться с ночёвками, проводя вне дома почти всё время, наряжаться необычно и перестала смотреть влюблённо, перестала касаться. А затем он, снедаемый ревностью, пришёл пораньше и застал её с любовником — сказка подошла к концу, растаяла, оплавилась как свеча, потеряв красивую форму и превратившись в уродливый огарок.       Игорь слышал такие истории множество раз, с разной криминальной развязкой, но единым началом отношений и концом. И с ними то же самое — Игорь помнит, как спешил в квартиру поскорее, как радовался, а теперь бывают времена, когда ему просто страшно возвращаться, иррационально страшно. У Серёжи хватит ума изменять у себя в башне или ещё где, а не на диване мента с самым высоким показателем раскрываемости. — С Олегом в клубе, верно, — озвучивает Игорь, и Серёжа вскидывается, явно неожидавший, что ему будет известно.       Но он прячет поражение за напускной подозрительностью: как говорится, лучшая защита — нападение. — Тебе Гречкин сказал. Ты всё ещё с ним общаешься? — Не о нём речь, Серёж, — устало говорит Игорь, а слёзы в лёгких оборачиваются кристалликами. — А о том, что тебя трахает Олег.       Серёжа отшатывается, бледнеет, и вина проступает ярко и чисто, открыто и абсолютно. И сверло внутри проворачивается, выходя с другой стороны, намотав на себя всю душу, завернувшись в неё, изорванную и кровоточащую, как в кокон, и лёд встаёт на её место.       Игорю больно.       У Игоря крик в горле застрял, и если бы не пальцы истерики, он бы кричал, срывая голос, до рези и вызванного соседями участкового.       Игорю больно, тошно, дурно, плохо, гадко, он видит ответ «да» и хочет, чтобы Серёжа сказал «нет», а он бы поверил и извинился, обнял и поцеловал в висок, достал купленное вино и предложил выпить — а утром проснулся и забыл всё.       Соврисоврисоври       Соври и я поверю.       Но Серёжа поджимает губы, стряхивает чёлку дёрганным движением и засовывает телефон в передний карман чёрных джинс. — Это дурацкий разговор, я не хочу говорить об этом. У тебя какие-то свои проблемы на работе и с Гречкиным, и ты переводишь всё на меня, — он проходит к выходу, цепляя пуховик и на ходу надевая, торопливо обувает кроссовки. — Увидимся завтра, когда ты оставишь свои подозрения.       И уходит.       К Олегу, конечно же.       Он так и не сказал «нет».       Игорь прикрывает сухие глаза, достаёт телефон, включая, и не глядя набирает Прокопенко. — Игорёк? — Фёдор Иванович отвечает быстро, всего после шестого гудка. — Мы завтра не придём, Серёжа тут что-то своё напланировал, мы заскочим первого или второго, — врёт Игорь, пустым взглядом уставившись на дверь, ожидая, что она откроется и Серёжа вернётся, объяснится, скажет, что Игорь всё неправильно понял и всё не так.       Дверь закрыта. — Ну ладно, Юлька и Дима тоже обещали зайти, посидим тогда потом все вместе, — соглашается Фёдор Иванович, не заподозрив лжи и не настаивая — он старается не лезть в их отношения, понимая, что чересчур сложная ситуация и он ничего не понимает в таком. — Спасибо, спокойной ночи.       Игорь отключается, и на него смотрит с экрана задумчивый профиль Серёжи, посередине которого белая полоса уведомления.       есл передмашь я ждк дома       Игорь тупо пялится на чат, лёд больно наполняет грудь, а голод, совсем недавно мучавший, исчезает без следа. Остаются только мороз и соль, свеча догорела, испачкала воском пальцы и обожгла, потух фитиль — только кончик тлеет и сизый дым проникает под веки. Игорь заказывает такси через приложение, в пункте назначения указывая адрес Гречкина.       К чёрту всё — Игорю холодно, Серёже это ни о чём не говорит, а у Кирилла всегда теплые руки и он пахнет сладкой мятой.

забываем нас двоих, где же слёзы мои? где-то сердце горит. я погибаю где-то рядом от любви — не прячь глаза, я уже знаю, мне всё надоело. и моё сердце безразлично тлело.