hypno

Бомгю накрывает Тэхеном не сразу. Чтоб прям сильно, то раз так на третий. Впервые они встречаются на дне рождения Субина, куда Бомгю приводит Кай, который младший брат Ёнджуна, который одноклассник Субина, который друг Тэхена, и в этой запутанной системе Бомгю случайно очень залипает на скулы последнего, и тот, усмехаясь, язвительно подмечает: «Если будешь и дальше раздевать меня глазами, я простужусь». А потом все смеются. Все, кроме одного. Этот один позорно сбегает на кухню и не вылезает оттуда до тех пор, пока все не упиваются в тотальнейший хлам. А потом слишком показательно игнорирует Тэхена, пока тот, как назло, так и норовит примоститься поближе, локтем в толпе задеть (не) случайно, а пиком становится момент, когда Тэхен в диком хохоте раскидывает в стороны руки, рассказывая Субину какую-то максимально занимательную историю, и выбивает из руки Бомгю бокал с вином, которое, как по сценарию, проливается на светло-серую футболку, образуя большое красное пятно. — Пиздец, — изрекает Бомгю. — Я возмещу, — Тэхен, искренне пытаясь подавить приступ смеха, кладет руку на грудь для экспрессии и еще раз так с восемь повторяет, что ущерб возместит во всех видах и формах, в которых пожелает потерпевший. А этот самый потерпевший лишь сглатывает нервно, когда Тэхен начинает лихорадочно тереть его футболку рукавом своего свитшота и улыбаться так искренне, что бисексуальность Бомгю совсем не плавно перевешивает в одну конкретную сторону. Спустя неделю, Тэхен подходит к Бомгю, когда тот стоит и нервно курит за школой, боясь, что заметит кто. Кан хлопает по плечу, и Бомгю мог бы поклясться, что стал ближе к сердечному приступу на тридцать два и восемь десятых процента. — Сигарету дашь? — снова усмехается. А Бомгю как-то даже совсем и не хочется уверять себя в том, что ему не нравится. Потому что нравится, сильно. Как и волосы тэхеновы растрепанные, и глаза его гипнотически-карие, и скулы.. Отчего-то Бомгю сумасшедше хочется резать об них подушечки пальцев, и желание это растворяется в его голове прежде, чем он успевает подумать, насколько оно абсурдно. — У меня электронные, — растеряно поясняет Бомгю, ежась от холода. — Позволишь? — Тэхен протягивает руку, и Бомгю думает, что позволил бы ему намного больше, чем может озвучить. Он молча протягивает электронную сигарету, и Тэхен затягивается настолько легко и непринужденно, будто вырос с ней в руках. — У тебя что сейчас? — зачем-то интересуется Тэхен, а Бомгю, вместо ответа, с полминуты глядит, как курит Кан и думает лишь о том, что поставил бы его голос на нескончаемый repeat. — История, — выпаливает Чхве, даже не подумав. И совсем не важно, что у него литература, совсем не важно, что они оба опаздывают на урок и что стик закончился две затяжки назад, ведь пока Тэхен смотрит на Бомгю так, как он смотрит, мир подождет. И литература вместе с историей — тоже. Но конкретно так Бомгю накрывает даже не тогда, когда Кан с улыбкой говорит, что мог бы поделиться конспектами, а когда Тэхен бесстрастно снимает с себя пиджак и надевает на дрожащие плечи Чхве. Бомгю даже не благодарит, он в этот момент не то, что не способен связать слова в членораздельное предложение, он и моргает-то раз через три. Чхве вспоминает, что Земля не остановилась и кислород из легких никто не выкачивал, спустя долгую минуту, когда Тэхен с улыбкой сообщает, что пора бы уже на урок идти. Пора бы уже идти покупать пластыри, думает Бомгю, бактерицидные желательно, а то сердце трещит громко слишком. То, что пластыри по сравнению с Тэхеном — ножницы против катаны, Бомгю понимает одновременно с тем, что вляпался в этого дурманящего демона всецело и бесповоротно. Тогда-то его и накрывает окончательно. Как итог, на улице апрель, в душе — тлен, а напротив Тэхен, лакающий с упоением свой карамельный раф и болтающий о том, что учеба достала вусмерть, едва успев начаться. — Оставайся сегодня у меня, — бездумно выпаливает Бомгю. Он не думает о том, что дома родители, что кровать односпальная и что в школу завтра рано вставать. Бомгю просто очень хочется. И каким-то чудом Тэхен соглашается. Родителям Бомгю с очень невинными и грустными глазами втирает, что у Тэхена дома брат бушует и не дает учиться нормально, а у Бомгю в комнате только Шницель, а так как, слава Всевышнему, болтать морские свинки пока не научились, мешать им никто не будет. Папа соглашается, скептично кидая короткие взгляды на жующего лакрицу в соседней комнате Тэхена, мама - с многозначительной улыбкой, она-то давно, к слову, подозревала, что Бомгю не просто так спрашивал, не было ли у них в роду гомосексуалов. И Тэхен с Бомгю в знак благодарности даже действительно учатся. Немного. Хватает их правда едва ли на час, но даже так каждый чувствует, что долг, собственно, выполнен и можно отдохнуть. Они до часу ночи играют в приставку, потом до трех валяются на кровати и болтают: Бомгю, упершись спиной в стену, на которой из-за плакатов и обоев-то не видно, а Тэхен, примостившись на чужом бедре. Засыпают ближе к четырем, когда глаза начинают закрываться сами собой и вместо адекватной речи начинает литься поток несвязных слов. На кровати двоим откровенно тесно. И Бомгю именно на это обстоятельство списывает то, что весьма удобно, нужно признать, устраивается на чужом плече, да еще и ногу в придачу закидывает на сопящего Тэхена. Просыпаются они лишь после того, как приходит будить мама. После двух благополучно проспанных уроков, остывшего завтрака и папиного нервного «а может все-таки попустит еще», мама громко стучит в комнату, и Бомгю, еле разлепив глаза, мычит что-то о том, что до будильника еще пять минут. И то, что этот самый будильник звенел два с половиной часа назад и был бесцеремонно выключен Тэхеном, даже не удосужившимся приоткрыть глаза, не учитывается. В итоге, Бомгю просыпается на середине кровати, рука на животе Тэхена, чисто балансирующего между краем кровати, куда его без зазрения совести спихнул Чхве, и без пяти минут головой об пол. Завтракают они молча. Бомгю всеми силами пытается заставить себя смотреть в тарелку, но то, как методично Тэхен жует лапшу и, совсем того не замечая, перебирает палочки между пальцами, приковывает внимание необычайно. Кай говорит, что Бомгю влюбился, как последний дурак. Слепо и безвозвратно. Бомгю в ответ молчит, его вполне устраивает и слепо, и безвозвратно, лишь бы взаимно. Но с последним получается заминочка, потому что Тэхен в который раз за день наяривает свой карамельный сгусток углеводов и взаимностью отвечать вроде как и не собирается совсем. Болтает как всегда о чем-то своем девичьем и френдзонит отчаянно. Депрессия по поводу этой самой гребаной невзаимности случается у Бомгю где-то в середине мая, когда Тэхен, низкий поклон метеорологическим станциям за то, что обещали солнечно, а бахнул ливень, приходит гулять в одной футболке, и они, укрывшись джинсовкой Чхве, бегут к ближайшему зданию, которым оказывается городская библиотека, куда Бомгю уже два месяца забывает занести книгу и уже числится в списке «нежелательных». — Что, почитать решил? — язвит Кан. — А что с тобой еще делать, человек «лучшестильночемпрактично»? — фыркает Чхве. — Можно было бы в кофейню напротив, но если ты выпьешь еще один раф за сегодня, ты точно к июню не влезешь ни в одни джинсы. — И ты перестанешь меня любить? — внезапно спрашивает Тэхен. Но подвоха в вопросе Бомгю не замечает, он совершенно уверенно и, не задумываясь, отвечает: — Не перестану. И только потом осознает, что сказал. А так как прятать раскрасневшиеся щеки в настолько освещенном помещении является непосильной задачей, Бомгю выбирает, как ему кажется, самый логичный и простой вариант — ретироваться. Тэхен приходит к нему спустя минут десять, наконец отыскав того между полок с английской литературой. — Чего прячешься? — простодушно спрашивает Кан. — Ничего и не прячусь, — парирует Бомгю, непроизвольно дуя вишневые губки и носом утыкаясь в томик сонетов Шекспира. Тэхен усмехается. —..так я молчу, не зная, что сказать, не оттого, что сердце охладело.. — тихо читает Бомгю. Он виновато поджимает губы, когда бросает взгляд на следующие строчки, но тэхенова рука вдруг касается его подбородка, приподнимая голову, и Кан, глядя прямо в глаза, шепотом добавляет: -..нет, на мои уста кладет печать... моя любовь, которой нет предела. Как Бомгю увлекают в поцелуй, он осознать не успевает. Лишь роняет от неожиданности книжку и чувствует, как влечение тягучей субстанцией растекается по телу. Тэхен сминает вишневые губы в трепетном поцелуе, прижимает Бомгю к себе ладонью за затылок, и ощущает, как разбивается на осколки недосказанность, позволяя чувствам прорваться сквозь. ..прочтешь ли ты слова любви немой?.. Тэхен отстраняется, оставляя на чужих губах послевкусие нежности и карамели. — Пока нас не привлекли за пропаганду, предлагаю сбежать, — улыбается Тэхен. ..услышишь ли глазами голос мой?.. Бомгю накрывает Тэхеном до спазмов в грудной клетке. Он смотрит в его блестящие глаза и думает, что сбежал бы с ним хоть на край света лишь бы, не прекращая, гладить эти растрепанные каштановые волосы, смотреть в гипнотически-карие глаза и резать подушечки пальцев о точеные скулы.