от тебя такого не ждут

— Кость, пойдем курить, — Аглая замыленными глазами смотрит на напарника, дергая пальцами. — Мы полтора часа назад выходили, рак легких хочешь? — Цветков накидывает куртку на плечи и придерживает дверь. — Если он убьет меня прямо здесь и насовсем — хочу, — темно-русые декадентские волосы летели в лицо, закрывая глаза и залезая в рот. — Да ладно тебе, еще час и домой. — А тебе не сказали что ли? , — она удивленными глазами пялится на Цветкова, — Стрелков сказал до победного сидеть, мол, под вечер все эти орки вылезут. Вместо ответа он молча впился глазами в небо, выпуская колечки дыма. Небо какое-то некрасивое, будто подчеркивает, что все плохо. Все плохое давит. Давят стены, которые медленно покрываются лозунгами, давит асфальт, который преступно серый и грязный, давит погода с ее свинцово-непроглядным небом и жутким ветром, бьющим в спину. И от этого всего бежать некуда, только сесть, сгорбиться и закрыть голову от взрывной волны. — Пиздец, — кратко резюмировал Цветков. — А я о чем? Поспать сегодня вряд ли удастся. — Может, сказать, что у меня жена и дети? Вдруг войдёт в положение, — он мечтательно смотрит в небо. — Не смеши меня. Единственное, куда он войдет, это место преступления, да и то с ноги. Издали послышались звуки мигалки и визг шин по асфальту. Наверно, снова задержанные. От их одинаково злых и скалящихся лиц уже становится не по себе. При малейшем подозрении того, что это кто-то приближенный к чумному доктору, их запирают в изоляторе, а после мучительно долго допрашивают. По скромным подсчетам местных экспертов, чтобы оформить всю эту братию, штабелями лежащими от нехватки места в камерах, отделу при полной занятости понадобится чуть больше недели. И если верить такому раскладу, то перспективы у Аглаи вырисовывались радужные, где «р» соответствует «работе, «а» — «адовой работе», «д» — «дурацкой работе», «у» — «ужасной работе», «ж» — «жуткой работе, «н» — «ненужной работе», «ы» — звуку, издаваемому после трех часов неподвижного заполнения бумаг, а «е» — «ебаной хуйне», что было общим описанием всего, что сейчас сопровождало среднего петербуржца. Вот такой «каждый охотник» в ментовском стиле. — Ты у Зайцевой не уточнял, есть еще какие-то документы на оформление? — Аглая потушила сигарету о постамент. — Смешишь, у нас бумаги этой столько, что мы замок графа Дракулы обогреем, — Цветков оторвал взгляд от неба и посмотрел на девушку, — А тебе зачем? — У меня закончились, а за всю эту волокиту с задержанными браться не хочется. — Я бы позавидовал, да некогда. Там же вдалеке стрелковская машина? — Да, кажется, а что? — Аглая сощурилась и вытянула шею, отдаленно напоминая страуса. — Ну, по головке за то, что мы тут прохлаждаемся он нас не погладит. Надо как-то незаметно уйти. Стрелки часов сначала перешагнули шесть часов, потом восемь и подбирались к десяти. Работы с одной стороны немерено, а с другой — все уже сделано. Конечно, есть неувязки по паре пунктов, но в целом, с девяти Аглая начала принимать разнообразные лежачие формы на столе, наблюдая за пустеющим участком. Цветков, уже трижды окрещенный гнидой, ушёл в подсобку, разворачивая обед, заботливо сложенный женой. Не Аглае судить, но за последние два дня, страсти и любви у этих двоих прибавилось, отчасти из желания намекнуть, что всё семейство ожидает дома относительно целого отца. Стрелков замуровался в закромах, изредка появлялся в лице Мишани. По правую руку от неё сидел Дубин, которого Гром ещё вчера завернул за работу над поисками пропавших холодильников. Совершая очередное паломничество к кофе машине и обратно, она столкнулась со Стрелковым, заваривающим чашечку картонной бодрости. — Аглая Михайловна, здравствуйте, — он ослепительно улыбнулся. Только сейчас Аглая поняла, что он так напоминает лошадь, — Рад, что вы всё ещё здесь. — Долг, Евгений Борисович, — она ядовито улыбнулась в кружку. — Тогда радостно вдвойне. Не знаете, что тут Дубин делает? Рабочий день давно закончен. — Он же стажёр, очки нарабатывает. — А вы не знаете, к кому его приставили? Аглая громко сглотнула. Конечно, можно сказать правду, но тогда Стрелков с асфальтом сравняет Дубина совместно с его карьерными перспективами. Но осознание того, что вопрос был исключительно уточняющим, не давало ей подюлить и попытаться увести тему. Всё равно же потом придётся оправдываться. — К Грому, кажется, — она промолчала с секунду и быстро добавила, — Я не слежу за таким, дел невпроворот, сами понимаете. — Понимаю, конечно, — он окинул участок взглядом, — Аглая Михайловна, давайте будем честны. Дубин же не просто так тут сидит, у него есть какая-то цель, так ведь? И это точно не поиск… А что он, собственно ищет? — Двенадцать холодильников, кажется, — Аглая сказала это больше в пустоту, как бы невзначай. — Ну, вот видите. Уж вам то известно, что никто не будет искать холодильники до ночи, — он замолчал и посмотрел на дно кофейной кружки, — Вам же дорого ваше место в полиции, особенно сейчас, так ведь? Скажите мне все, что вам известно о том, что сейчас делает Игорь Гром. Она замолчала. Будь это кто-то другой, то возможно… Хотя нет, не возможно. Она мастерски закладывала начальству всех, кого просили, но каждый чертов раз она думала: «а может не надо?». И хотя всем было известно, что по итогу все обменяются информацией и некоторой суммой денег, но клеймящее «сыкун», как веревки задерживала ее у края пропасти, а потом оставляли порезы и синяки где-то в области, на которую обычно указывают при упоминании души. — Вам, видно, трудно принять это решение. Вы были близки с Громом, не так ли? Вместе в академии, вместе на работе. Тут случился разрыв, но я могу полагать, что до этого… — Романа не было, — она поспешно прервала его, — В тот короткий период между «комсомольцем, спортсменом и отличником» и грозой бандитов с ним была другая девушка, так что отношения у нас исключительно деловые. Она замолчала и зацепилась взглядом за разводы на потолке. Евгений Борисович сначала тактично промолчал, ожидая ответа. Аглая прервала его на вдохе, уловив его желание расспрашивать дальше. — Для Игоря Грома понятие официального запрета существует только в форме кулака. Так что, он сейчас подпольно ведет свое расследование. Вероятно это вы и хотели услышать. — Где вы были сегодня днем? Мне сказали, что у вас возникли вопросы с домоуправлением, которые требовали немедленного решения, но ведь это не так? Вы ездили к нему? — Да. — Интересно. Но не суть важно, оставим это на потом. Спасибо за помощь, я был уверен, что мы сработаемся и, как вижу, не ошибся, — он обезоруживающе улыбнулся и направился к Дубину. Дрожь, неестественно сильная, пробрала ее вплоть до костного мозга, поселила в каждом уголке холод и панику. Промолчать было можно. Игорь бы промолчал. Без лжи, подхалимства, просто превратился бы в статую. Где бы оказался Игорь? На улице, снова уволенный, охаянный и (о ужас!) без значка. Где бы в случае молчания оказалась Аглая? Дальше бы, чем Игорь Гром и по-настоящему отобранной перспективой на будущее. Обвинять в трусости легко, когда смелость подстилает мягкую перину. Игорю только кажется, что каждый раз под ним асфальт, но он абсолютно не замечает, как он пружинит, подбрасывая его обратно. Он всегда полу-уволен, потому что он как сигарета, которую надо бы бросить, но каждый раз не вовремя начинается стрессовый момент. Да, другие переживают их и без никотина, но иметь страховку хочется всем. В маленьком полицейском мирке Аглая страхует разве что бухгалтерию. Наверное, скоро можно будет пойти домой. По дороге надо бы заскочить к нему, бросить факты в лицо и скрыться в складках платка. Раствориться окончательно. А там можно будет решать по ситуации. Может… Что может Аглая так и не придумала, но четкая уверенность была в одном: может. — Чего задумалась? — Цветков, тихо, как кошка, подкрался сзади. — Да ничего, заработалась просто, — в подтверждение она потрясла головой, будто вытряхивая лишние мысли. — Ой, успокойся. Еще полчаса и отпустит домой. Ты лучше смотри, что с игоревым делается. С игоревым делалось интересное. Стрелков, как бы невзначай, подошел и решил завести дружескую беседу, но со стороны его намерения выдавал Мишаня, который чуть ли не в бойцовской стойке караулил за дубинской спиной. — Что ему понадобилось? — Цветков щурился, всматриваясь в лицо стажера. — Пути господни неисповедимы, слышал такое? — она размяла шею и пристально всмотрелась в Стрелкова, — Блядство. Как оказалось, всмотреться решила не только она. Поймав ее взгляд, Евгений Борисович то ли странно сощурился, то ли удивился присутствию Аглаи. Все еще не успокоясь после их разговора, она решила, что лучше спрятаться и не испытывать судьбу. — Мне кажется, Стрелков не сильно рад тому, что мы наблюдаем этот разговор. Иди на склад, а я на улицу, типа покурить, — и, не дослушав некоторые восклицания насчет целесообразности идеи, она забрала куртку и выбежала наружу. Замерзнув, она поспешно потушила сигарету и побежала в здание, мечтая о чашке чего-то пробуждающего волю к жизни, но, вопреки мольбам, ее встретил Стрелков. — Аглая Михайловна, а мы вас ищем! — он лучезарно улыбнулся, — Собирайтесь быстрее. Он кратко описал сложившуюся ситуацию, сделав акцент на том, что без нее они все прям там и окочурятся. Девушка попыталась возразить, сделав акцент на том, что по ее вине все и окочурятся, но слушали ее вполуха, провожая в раздевалку. *** Казино строил какой-то казах. Или армянин. Или человек с корнями всех культур, которые в каком-то роде отдают предпочтение кричащей роскоши. Если бы на допросе понадобилось установить личность владельца, то она бы с уверенностью сказала бы, что он не скандинав. Голова дракона, не дай бог в натуральную величину, золотые колонны, красные ковры, хрустальные украшения, свисающие вниз — и это только фасад. Внутрь пока что не пускали, потому что лично ее миссия — сохранять относительный порядок между гостями бала и сотрудниками, пока ведутся задержания и обыски. Происходящее же там сейчас ни тем, ни другим назвать нельзя, так что она стояла на неприятном морозе в состоянии полусна. Когда из здания начали выводить первых задержанных, им дали отмашку. Внутри ощутимо теплее, дрожь ощущается только нервная. Не понимая, чего от них ждут сейчас, когда все очевидцы чинно сидят рядом с медиками, Аглая с Цветковым начали ходить по помещению, стараясь не попадаться на глаза. За одним из диванов она заметила непонятное шевеление и звуки трущегося обо что-то бархата. На втором этаже людей практически не было, но она все равно осмотрелась вокруг себя, просто на всякий случай. После, она осторожно заглянула за софу и обнаружила там смутно знакомую красную толстовку. В ответ на нее посмотрели два беспомощных, но в то же время свирепых глаза. — Пиздец, — еле слышно раздалось в воздухе. Резка тряся рукой, будто раздирая что-то, она подозвала Цветкова. От него Аглая получила похожую реакцию. — Это что, Макаров что ли? Тот, который с сестрой? — он недоумевающе прошептал ей на ухо. До этого спокойный, и то больше от обескураженности Леша, вдруг в миг разозлился и попытался вскочить, надеясь в прыжке достать до цветковского лица и расцарапать его. — Дурак что ли?! Хочешь, чтобы тебя вместе с этими в участок повезли? — Аглая резко осадила его, прижав рукой к полу. Между делом она решила, что надо вывести его отсюда любой ценой. Через взятки, косые взгляды, страх, но… Но нельзя же отдать его в руки Стрелкова, тем самым похоронив его в камере, так? Да и до выхода всего ничего, а по камерам глядишь «слепая зона». Раз есть возможность, то почему бы не рискнуть? — Развернись, не хватало еще, чтобы нас заметили, — она пристально осмотрелась вокруг себя, — Иди вперед, следи, чтобы никого не было. Выход под лестницей, там практически никто не ходит, но на всякий случай разыграем, будто я его задержала. Когда вернешься — не попадайся Стрелкову на глаза, нам не нужны лишние вопросы. — Это все здорово конечно, но мы что, вывести его решили? — он покосился в нишу за диваном. — Да, а что? — Аглая посмотрела на него с некоторой опаской, смутившись от его неуверенности. — Ну, думал отдадим Стрелкову и дело с концом, — он уловил недоумение на ее лице, — Я не отрицаю, дело то благородное, но ты хочешь так рисковать? Пацан же обычный, дворовой. А мы вроде бы свободы хотим. Ну, я уж точно. — Пожалуйста, давай его выведем. Я не могу вот так все оставить. Достойного объяснения в голове не сыщешь. Зачем? Ну а как иначе? Ощущения, будто из бюстгальтера выскочила косточка и ты инстинктивно ее пытаешься вставить обратно. Мысли «о, надо бы убрать проволоку, колющую между ребрами» не возникает, потому что проволока между ребрами настолько противоестественна, что прячешь ее обратно ты механически, не размышляя. Бедный ребенок, оставшийся без всего, в кабине автозака тоже не привычен, поэтому Аглая не задумываясь убирает его оттуда. Когда задумываешься: зачем, то ответ только один: надо. У Леши отбирают ярко-красную толстовку, чтобы не привлекал внимание, маску бросают на пол. Цветков идет вперед и на середине лестницы кивает, давая Аглае отмашку на то, чтобы вести Макарова. Они быстро спускаются и прячутся за какой-то высокой инсталляцией. Черных вход расположен близко, так что они незаметно проходят в дверь. Теперь начинается самое сложное — коридор до выхода на улицу, на протяжении которого расположены различные технические помещения. Опасность заключается в том, что не только им может понадобиться покинуть здание не через главный вход, окруженный прессой. Бежать нельзя, так как звук может привлечь внимание, поэтому оставалось надеяться, что никто не захочет покурить. Хотя, зная привычки служителей порядка, надежда была впустую. Чудом оказавшись на другом конце этого жутковатого туннеля, Аглая трижды перекрестилась. Не то, чтобы она была уверена в черствости своих коллег, просто она очень хорошо знала об их тотальном нежелании двигать хоть одним пальцем без острой необходимости. Она прижала Лешу к стене, прошипела наставление стоять, как статуя, и вышла, сопровождаемая адским скрипом двери. — Блять, Климова, предупреждай хотя бы, — Максименко в панике затушил сигарету и отпрыгнул с капота. — Да вы бы не открыли, если бы я вас предупредила, — она замялась и закусила губу, — Надо обсудить кое-что. В ответ на нее посмотрели с десяток глаз. — Помните по делу Гречкина свидетелем проходил Леша Макаров? — около двух пар глаз согласно кивнули, — Так вот, я его сейчас здесь нашла, он за диваном прятался. Просто, я подумала, может, отпустим его? — она уловила некоторую долю недоверия на лицах слушателей, — Ну, это же подростковый бунт, он напуган, да и вообще… Тут же все равно никого нет, не увидит никто. Слушатели помолчали несколько секунд, переглядываясь, будто спрашивая мнения друг у друга. — Он же за дверью? — спросил Максименко, — Веди его сюда, поговорим, а там и решать будем. Она дважды постучала, и показался Леша. С момента его нахождения он будто бы онемел. Пока шли — ничего, просто слушает и кивает. Ощущение создается странное, Аглае кажется, что он мог хотя бы поблагодарить, для приличия. Максименко провел краткий допрос, представляющий собой некоторое количество риторических вопросов и пару уточняющих, и то, для приличия. После Макарова, для сохранности, посадили в машину, а снаружи разгорелся диспут. Сторона обвинения состояла из Максименко и людей, догадывающихся, что лучше ему не переходить дорогу, а сторона защиты из Аглаи, которая дорогу перешла и терять ей больше нечего. — Климова, не знаю, что на тебя нашло, но отпускать лично я никого не буду, — Аглая ядовито улыбнулась, понимая, что за «лично я», скрывались все здесь собравшиеся, кроме ее самой. — Он маленький. Давайте не будем рушить ему жизнь. — Маленький, да удаленький, я смотрю, — подал голос Федоров. — Хорошо, давайте по-другому. Вести его обратно — риск, потому что заметят. Вести его к задержанным тоже риск, потому что обязательно спросят, откуда он, и объясняться буду не я. А тут слепая зона, фонари побили. И потом, я же вас не грудью защищать прошу, а просто не упоминать то, что через вас отпускали кого-то. Ну, вы не против? Она с надеждой оглядела их лица. И только уловив на них неуверенность и порыв «дать добро», Аглая открыла дверцу машины. Схватив за локоть Макарова, она вывела его из машины и отвела в затемненный угол. — Так, смотри. Я обо всем договорилась, ты сейчас пойдешь по этой маленькой улочке, потом свернешь направо. В городе хорошо ориентируешься? — она получила утвердительный кивок в ответ, — Отлично, будет практически центр, сможешь оттуда до… — она замялась, выбирая лучшее название, — Детдома доехать? — снова кивок, — Отлично. Ну, вроде бы все. Есть вопросы? Леша с полминуты потупился в пол, а потом спросил: — Вы же майора Грома знаете? Я видел вас вместе. — Знаю, и что? — А можете ему не рассказывать? Я его уже здесь встретил, не хочу, чтобы он узнал, что я чуть не попался. — Да, конечно. Что-то еще? Он отрицательно помотал головой. — Отлично, давай я тебе свой номер дам, на всякий случай. И, чуть не забыла, есть деньги на метро? — Нет. — Хорошо, — она повернулась к компании, стоявшей позади, — Есть листок и ручка в машине? И сто рублей на проезд, я верну потом. — Ты что, его одного по городу отправишь? Он же ребенок! — Жеребенок, — Аглая вырвала карандаш, листок и мятую купюру. Она сунула ему деньги и номер в карман куртки. — Ну, вроде все, — Аглая осмотрела его с ног до головы, — И давай, пожалуйста больше без глупостей. Я второй раз такой кордебалет устраивать не буду. — Хорошо. И он пустился по темному переулку, слишком буквально поняв наставление «не попадаться». Глубоко выдохнув, Аглая вернулась к служителям порядка, облепившим капот. — Есть у кого-то сигарета?, — девушка оценила несогласное настроение толпы, — Я отдам потом. — Сто тридцать мне должна будешь, — Смирнов с усмешкой протянул ей сигарету. Она облокотилась об стену и закурила. — Я же не давал на это добро, почему ты его отпустила? — уставший голос Максименко прогремел над ухом. — Подожди бы подольше, то подарила бы ему прекрасную возможность зачахнуть в камере, — Аглая выдохнула дым, понимая, что такой ответ его не устраивает, — Вы же не пошли против? Значит, были согласны. Вам всем кажется, что будет лучше, если дословно держаться закона, потому что при любом проебе — взятки гладки. Поэтому лучше сдать его, иначе большой дядя настучит по шапке. И это иногда так, законы придумывали не дураки, но не бывает мир без исключений, законы и правила должны быть гибче. Но тогда шанс на ошибку больше. Точнее вариантов приебаться за ошибку, поэтому вы возводите все в абсолют. Вы его же не просто так за решеткой держали, ведь он идеальный кандидат на роль убийцы Гречкина. Все же отлично подходит, и мотив, и способ. Не выйди бы доктор в сеть, то дело кончилось бы судом, а дяденька судья даже дело читать бы не стал, сразу вынес бы обвинительный. Я о таком идиотизме говорю. — Не думал, что в тебе живет такая социальная активность. Позиция хорошая, но почему же ты ее на деле не используешь? — Я эгоистична лишь искусственно. Раньше я готова была ночами искать доказательства невиновности, но это сложно. Я перестала любить сложности. Нужно сделать все в жизни легким, и тогда в ней будет все. И работа, и друзья, и хобби. Забыл, мы в Расчлениграде, тут каждый день одна чернуха. Не будешь блокировать сочувствие — ебнешься. — А вот Гром легкого не ищет и живет неплохо. — Да, но зато Гром распахивает всю центральную площадь мусоровозом, так что про «неплохо» ты загнул, — она уловила ухмылку на его лице, — Будешь распространять слухи — учти, я больше люблю сверху. На крыльце стало совсем тихо. Где-то там, вдали, надрываются сирены, подражатели (какое неприятное слово) матерят всех на свете, ночная жизнь находит свой апогей, а кто-то без устали спорит о политике на балконе. Она все думает, зачем она все это рассказала? И зачем Леше помогла? Проблем же потом не оберешься. Сейчас она будто сказала мысли вслух. «Я эгоистична лишь искусственно». На душе все еще гадко от того, что она сдала Игоря и пацана его, и нужно было доказать, что она не такая уж и плохая, что сочувствие есть, вот смотрите, спасает мальчика. Игорь это не примет. И она не примет. Потому что это все ложь. Она не эгоистична, она умна. Сердце, оно же одно, и так глупо раздавать его всем подряд, жертвовать всем. И она это понимает. Надо жить так, чтобы было хорошо тебе. Не кому-то еще. У этого кого-то тоже есть сердце, он справится. Или нет. Но отдавать ради этого свое глупо. Мальчик, брошенный и оставленный на произвол судьбы, заставляет чувствовать себя плохо. Как и начальник, изводящий ее за ложные показания. Все ее добро исходит от желания подстелить себе соломки, обезопасить. Только и всего. Игорь, конечно, обидится. Разозлится или, не приведи господь, придет в ярость. Но никуда не денется. Потому что должен ей баснословные тридцать тысяч. И, если быть честной, думать о нем не надо. Он сейчас здесь, устроил масштабный дебош, хотя и обещал, что никуда не полезет. Она ожидала, что он в итоге опять куда-то побежит, но то, что этим местом будет открытие пижонского казино, Аглая даже не предполагала. Но злиться сейчас не хочется. От злости ей не будет хорошо.