Я приду, когда зацветёт весна

No matter where you go.

I will accompany you around.

      — Этого не может быть! — крикнула коренастая женщина, стукнув крепким кулаком по столу, отчего тот пошатнулся. Несмотря на то что комната пестрила людьми, все находящиеся в помещении молчали, ведь никто не желал попасть под горячую руку. Женщина встала и, отвернувшись ото всех, подошла к окну, осматривая утреннюю суету деревни через стекло.       — И как она выглядит? — продолжала та тише, но строже.       — Цунаде-сама, я думаю, что лучшим описанием её внешности будет он, — сипло ответил Ямато, показывая на второй по счёту портрет из четырёх, висевших на голой стене.       — Что?! — она взвилась и резко развернулась. — То есть вы мне хотите сказать, что в опаснейшей преступной организации Акацуки, против которой мы ведём борьбу, ходит женская копия Тобирамы-самы?! — казалось, ещё чуть-чуть и её голос перейдет на фальцет.       — Не то чтобы один в один, но... Боюсь, что так, — ответил Ямато.       — Я понимаю, бабуль Цунаде, это что-то из разряда фантастики, но мы видели её собственными глазами. Неужели она из вашего клана? Как так получилось? — последний вопрос Наруто должен был прозвучать любопытно, но вышло больше как упрек Пятой. Последняя наследница Сенджу, почему она не уследила за веткой собственного клана? — теперь этот вопрос терзал многих в резиденции Хокаге.       — У меня есть одна догадка, — ответила уже спокойным голосом блондинка, вновь отвернувшись к окну. Невольно подняв левую руку ко рту и согнув в локте, провела по губам. Незаметно ни для кого она начала тихонько обгрызать края ногтей. Старая, давно забытая привычка из детства под натиском стресса неожиданно вернулась.       — У Хаширамы, вопреки всеобщему мнению, было два сына, а не один. Один из них мой отец. Второй родился намного позже, незадолго до смерти Мито Узумаки, и был младше первого приблизительно на двадцать лет. О нем мало кто знал, ибо в те времена сильные кланы не терпели больных детей и всеми возможными силами избавлялись от них. Но доброта Хаширамы никогда не знала границ... Тогда он выжил. Пришлось пойти на поводу условий старейшин и растить его за семью замками, вдали от людских глаз. Насколько я помню, для своего состояния здоровья он неплохо освоил искусство ниндзя. Во время Третьей мировой войны Шиноби, когда не хватало людей на авангарде, отправляли отставных, в том числе и его. Чтоб этой участи избежали дети, — она немного помедлила, прежде чем продолжить рассказ. — Он не вернулся. Его тело также не нашли на полях боя. Он был объявлен без вести пропавшим. Но сейчас я понимаю, что это было дезертирство. Потому что она — его дочь, — Цунаде сжала руки в кулаки.       — Тогда почему только ей передался древесный стиль из всей вашей ветки? — поинтересовался Наруто. Она прикусила нижнюю губу.       — Игра генов и смещение молекул ДНК. Не более. Правда в том, что теперь та, что должна была быть по родословному признаку нашей союзницей, теперь наш враг, — заключила Пятая и наконец повернулась к своему отряду, состоявшему из Наруто, Ямато, Какаши, Сая и Сакуры — всех свидетелей предвещавшей беды.       — Пока они вновь не объявятся, никому не рассказывайте о том, что видели. И всё, что было сказано и услышано в этой комнате, должно остаться здесь. Свободны, — одинокий голос женщины подвёл итог собранию, и шиноби, поклонившись, молча вышли из резиденции.       Цунаде уткнулась носом в бесчисленные бумаги, которые необходимо было и прочесть, и изучить, и поставить печати — за этим столом всегда работы было навалом, и глаз невольно начинал дёргаться, когда она садилась в несчастное кресло. Сплошная бюрократия. В попытках сосредоточиться, она вновь и вновь перечитывала первую строчку документа, не улавливая суть.       — Шизуне... — еле слышно вымолвила блондинка, наконец подняв глаза от настольного бардака.       — Да, Цунаде-сама? — тут же отозвалась помощница, державшая в руках обеспокоенного поросёнка.       — Созывай совет старейшин. Ситуация чрезвычайная, — осознавая необходимость данного мероприятия, она устало прикрыла глаза, думая о неприятном свидании с этими надоевшими морщинистыми рожами.       — И его тоже?       — Ни в коем случае, — она тяжело опёрлась на руки и поднялась, ощущая на себе новый свинцовый груз, который неожиданно свалился с утра пораньше. Оставшись одна, она не особо порадовалась за нового приобретённого родственника.       — А пока... Пошли-ка в бар.       — Сейчас девятый час утра... — напомнила Шизуне с осторожностью.       — Это меня когда-то останавливало? — бросила Цунаде, выходя из комнаты.

***

Солнце, похожее на чашу со зрелыми апельсинами, янтарным светом било по заспанному лицу сквозь неряшливо задернутый тюль и заставляло проснуться. Крепко сморщившись от такой дурной яркости, Ханоко, запутанная в непонятно откуда появившееся одеяло, в бессознательной полудрёме развернулась на бок и, не рассчитав ширину кровати, винтом грохнулась на пол.       — Нэ-э... — проворчало брякнувшееся на живот тело и наконец пробудилось. По голому торсу ударило мёрзлой прохладой от влаги набухшего деревянного пола — следов вечернего веселья. Зябко перевернувшись на бок, Ханоко исподлобья зыркнула на циферблат над входной дверью. Полпятого. Решив, что она ещё слишком мало поспала, Ханоко лениво потянула за край одеяла и стащила его вниз — подниматься было непосильной ношей. Всё тело болело, точно переломались все кости и срослись из ряда вон неправильно. Завернувшись в белый кулёк, куноичи решила продолжить самое приятное занятие на свете. Только сон не шёл, а сухие глаза не хотели закрываться. Веко ездило по тусклому глазу как шершавое шерстяное одеяло. «Неужели плакала?» Собирая стоп-кадры предательской памяти, сознание потихоньку приходило в рабочую стезю, и Ханоко знатно хлопнула себя по лбу в порыве нервного ступора, когда в одном из отрывков слайд-шоу увидела Дейдару. Память мгновенно вернулась. «Хотела сон без сновидений — такой тебя устроит?» Апатично хлопая слипшимися ресницами, хотелось задать себе вопрос, что сподвигло на такой отчаянный поступок и зачем. Напоила щедрой ложкой дёгтя, хотя голова соображала, чем это чревато. Она видела их. Тех, кто на дне. На реальном дне. Полумрачные притоны в ночлежках и заброшенных подвалах, где всегда снуют несколько человек. Грязные, пропитанные насквозь мочой матрасы, лежащие прямо на бетонном полу; разбросанные на каждом шагу шприцы; использованные не один раз тупые, кривоватые иглы, видавшие все места, где могут быть вены — пах, пальцы ног, руки. Этот тлетворный запах дешёвого никотина и роковых ошибок туго врезается в память. Пустые матовые глаза, молящие о дозе, готовые снять последнюю рубаху, продать друга, который греет ложку, родную мать — да всё, что угодно. Ханоко наведывалась в подобные заведения не простым зевакой в праздном обличии, а палачом, протягивая прозрачные пакетики в обмен на грязные монеты, которые потом приходилось отмывать с мылом. Её утешала мысль, что каждый сам вершитель своей судьбы и ничьей вины в этом нет. Либо ты, либо тебя. Перспектива пропасть в этой яме и стать "одной из" — потерянных, потраченных на возможность обмануть себя на несколько минут — нисколько не привлекала, но в то же время и не отталкивала с грубой силой. То же самое, что приходить к правильному выводу, стоять у него и уходить обратно. Ханоко плавно маневрировала между двумя берегами. В этом странном психотропном мирке всяко лучше, чем в реальности. Наркотики служили своего рода выключателями всех громких чувств. Жмёшь одну кнопку — и свет эмоций затухает. Проблема лишь в том, что, когда захочешь снова его включить, в один прекрасный день не сможешь нащупать рубильник в кромешной тьме. Она вяло перевела взгляд на хламиду, висевшую на гвозде, и снова вспомнила про план Кровавой Луны. Сил хватало только на то, чтоб дышать и двигать зрачками. Это вечное цукуёми... Как же грандиозно надо отчаяться и разочароваться, чтоб прибегнуть к такому способу. Неужто все в организации грезят этим гендзюцу? Хотя самой Ханоко это видится не таким уж и плохим выходом. Чем больше проникаешься смыслом этой цели, тем больше видишь в ней положительных сторон, она тянет руками в себя и навязывает красивую сказку, полную надежд. Будто ты сам открываешь чистую книгу и пишешь свою собственную историю от руки — чистую, желанную, предсказуемую. Красная Луна пихает в зубы ключи от всех дверей, дарит волшебную палочку — крути, верти, как вздумается. Это эгоистично, но как-то... благородно? Люди всегда страдали, страдают и будут страдать. Кто-то будет кататься по полу от потери близкого человека, кто-то от некупленного леденца. Боль в той или иной мере есть боль, как её ни назови, и одним мерилом её не измеришь. Всё своё существование будет болеть, пока люди могут чувствовать. Неизбежно. А мир без страданий кажется таким утопичным, как наркотики без последствий и отходняка. Если выбирать между сладкой ложью и суровой правдой, то выбор упадёт на ложь. Иначе вторая сломает пополам и раскидает по разные стороны, и два конца бывшего тела будут соединять только оборванные кишки. Такова сила правды. Даже после скучноватого философствования на холодном полу спать не хотелось совсем. И тогда Ханоко набралась решимости наконец-то встать, только ноги поднялись на колени, а руки на локти — деревянные мышцы задубели и совсем не хотели слушаться. Во рту рассыпалась настоящая пустыня Сахара, ужасно вязало рот, точно объелась неспелой хурмы. Ну, за что боролась, на то и напоролась. Наркоманы это обычно называют "шланги горят". Раскачав тело из стороны в сторону, Ханоко сделала небольшую зарядку: потянула вперёд руками, назад ногами — и всё это будучи на четвереньках. Она бы упала на пол в конвульсиях смеха, если бы увидела себя со стороны, только сейчас смешно не было совсем. Наконец мышцы обрели хоть немного тонуса, и первым делом Ханоко поплелась в ванную. Открыла краник раковины и жадно припала губами к струйке воды. Тут же умылась, а когда подняла мокрое лицо к зеркалу, ещё раз ужаснулась, наверное, хлеще, чем вчера. Красные, заспанные глаза, с багровой линией нижнего века и сливовые синяки на шее — да чтоб ты провалился, Дейдара. В следующий раз разукрасят уже тебя. Ханоко сбросила всю одежду и встала под струйки воды тёплого душа. Вчера не получилось расслабиться, зато сегодня ещё есть возможность. Мягкий поток воды разбудил окончательно и будто подарил новое дыхание — ощущения свежести, обновлённости. Восславься, о, великая цивилизация! Рёкан был и в правду превосходен. В Траве она никогда не встречала подобных изысков — в крестьянских домах всегда стояли летние души и алюминиевые тазики для гигиены, а зимой с этим было особенно тяжко. Ханоко подумала, что, может, им ещё повезет наведаться в страну Огня и остаться хоть чуть-чуть подольше. Обернувшись одним полотенцем, вторым потирая серебристые волосы, Ханоко вышла из ванной и на чайном столике обнаружила небольшую чашку с рисом, и от одного её вида в животе скрутило от голода. Неужели Дейдара принёс? На вопрос, сколько Ханоко не ела рис, она не могла себе ответить — а ведь одно из любимых блюд. Смахнув ползущую по верхушке муху — брезговать было бы глупо — Ханоко опустилась на колени и не нашла палочек. «Я лучше буду есть своими вымытыми руками, чем палочками, сделанными из неизвестно какого бамбука», — Ханоко вспомнила фразу, где-то давно услышанную или прочитанную из книги, и успокоила себя за невоспитанность, даже несмотря на то что её никто не видит. После трапезы Ханоко довольно облизнулась, и даже, кажется, настроения прибавилось. Но была ещё одна проблема — рваная водолазка. Решив не возиться с зашиванием, она достала последний кунай и ровно укоротила ткань под линию груди — как-нибудь потом разберётся с остальным. Быстро нацепив на себя одежду, Ханоко вышла из комнаты. Тот же просторный холл, за деревянным столом хостес никого не было. Снова безлюдно. Казалось, тут вообще никогда и никого не бывает, но это только на руку. Напарник не заставил себя долго искать, она сразу отыскала глазами его силуэт, сидящий на ступеньках за прикрытыми сёдзи. Красиво расписанное серое полотно сёдзи выделялось на фоне всей стены — тонко прорисованные раскинутые ветки Сакуры и вручную расписанные аисты и павлиньи хвосты вынудили остановиться и присмотреться к деталям.       — Проснулась наконец-то. Узнал, не обернувшись. Неужели по походке выучил?       — А ты чего так рано? — она отодвинула произведение искусства и подошла ближе к подрывнику.       — Рано? А сколько по-твоему времени? Она немного смутилась такому глупому вопросу.       — Пять.       — Пять чего? — его голос заставлял засомневаться в собственном здравомыслии.       — Утра, — уже с меньшей уверенностью вторила Ханоко.       — Вечера, м, — поправил он и поднял глаза с видом, как на сумасшедшую.       — Вечера? — она посмотрела на пряное Солнце и наконец поняла, что это не рассвет, а закат. В горах рано темнеет. — Почему не разбудил меня?       — Интересно было понаблюдать, сколько ты проспишь, если тебя не будить, м, — он хмыкнул, и Ханоко только сейчас заметила, что его руки мяли глину в руках.       — Понаблюдал? — она нервно покосилась.       — Ага, — он не отрывал глаза от лепки.       — Ты, наверное, думаешь, что я должна опустить глаза и извиниться, но я не считаю себя виноватой. Сделала то, что посчитала нужным, — уверенно сказала Ханоко и подбоченилась.       — Плевать я хотел, — равнодушно прервал он. — Мне просто надо проследить, чтоб ты не откинулась раньше времени, — он снова, как будильник, напомнил избитую истину.       — Да-да, — она скептично махнула рукой. В носу неприятно защекотало и, прикрыв рот рукой, Ханоко чихнула, согнувшись в три погибели.       — Вот и плоды твоей безбашенности. Только попробуй заболеть, да, — в его голосе проскочило явное раздражение от грядущего балласта в виде простуды.       — Тебе назло и заболею, — она нарочито села на ступеньку в полуметре от него. — Ещё и тебя заражу. Он недовольно закатил глаза. Ханоко устремила взгляд в горизонт — перепутать утро с вечером было для неё явно в новинку, и куноичи немного забеспокоилась. Всё имеет свои последствия, и сейчас она ясно это видит.       — Ты как на похороны, — он наконец поднял взгляд и осмотрел черный наряд без плаща.       — Если не заметил, у нас каждый день чьи-то похороны. Только по-кощунски, без панихид, — она цинично приподняла верхнюю губу.       — Это упрёк? — Дейдара посмотрел с вызовом. Он был не в духе. Даже интересно, почему.       — Пока мы в одной лодке — нет, — безучастно фыркнула девушка.       — Пейн сказал, что мы пока свободны. И чем вы обычно занимаетесь в это время? — она решила перевести тему, свесив руки с колен.       — Кто на что горазд. Раньше это было непозволительной роскошью — обладать таким большим количеством свободного времени, — и все коротали время в миссиях, м.       — Да я прям нарвалась на золотой век Рассвета, — с издёвкой подметила куноичи.       — Мне нужно в деревню Керамики за глиной. Могу отвести тебя в северное логово, делай там всё, что хочешь, до начала новой миссии или можешь пойти со мной. Второй вариант даст больше времени для отдыха, м.       — Мне дают право выбора, я польщена, — кажется, она сама нарушила правила игры, о которой предупреждала Дейдару, и сейчас лидирует с отрывом.       — Не ёрничай, м, — огрызнулся Дейдара.       — В деревне Керамики какая-то особенная глина?       — Через неё лучше проводится чакра, и она более устойчива к стихии молнии, так что да. Она призадумалась. Возвращаться не хотелось от слова совсем и снова видеть этих типов, которые окидывают испытывающими взглядами и осыпают издёвками; настоящие энергетические вампиры, вынюхивающие самое слабое место, чтобы замахнуться и обязательно задеть.       — Я пойду с тобой.       — Как хочешь, м.       — Когда выдвигаемся?       — Через час. Я думаю, ты очень хорошо выспалась, так что ночная дорога не должна тебя утомить.       — Замолчи уже... — она устало одёрнула голову.       — Кстати, насчет этого, — он кивнул на синие запястья, — откуда у тебя синяки?       — Не узнаешь? Твоих рук творенье, — она повертела руку из стороны в сторону, напоминая блондину о его порыве гнева.       — От этого синяков не бывает, м.       — У меня гемофилия, — она резко выпалила, словно саданула хлыстом по блондинистой макушке.       — Гемофилия? Это что? Типа рака? — его глаза неожиданно округлились. Она досадно усмехнулась, прикрыв глаза.       — Нет. Плохая свёртываемость крови. В отличие от рака, люди живут с этим, — она засмотрелась в розовеющую даль горизонта. — Недолго правда, но живут.       — Не лечится?       — Не-а, — с простой снисходительностью ответила Ханоко, как будто говорила не об неизлечимой болезни, а о чём-то рутинном, давно вошедшим в обиход. Блондин замолчал и о чём-то опять задумался. Его глаза бегали от точки А к точке Б и ровно наоборот. Он едва незаметно поджал нижнюю губу.       — Я плохо разбираюсь в медицине, объясни подробнее, — произнёс Дейдара, вынырнув из размышлений.       — Зачем? — она сосредоточила чакру в ладонях и принялась лечить гематомы на шее, а подрывник резко замолчал, не найдя ответа на вопрос.       — Как бы тебе объяснить попроще, чтоб ты понял... — она немного помолчала, подбирая подходящие слова медицинским терминам. — В крови есть много других веществ, помимо эритроцитов, тромбоцитов и лейкоцитов. Например, разные белки. При гемофилии этих белков либо недостаточно, либо нарушаются их функции — вариаций много. Поэтому, когда сосуд травмируется, нарушается гемостаз — остановка кровотечения. Иными словами, если порезать кожу, будет долго кровоточить; при ушибах и ударах сосуды лопаются внутри и происходят внутренние кровоизлияния, они особенно опасны, потому что их не всегда видно. Вообще-то это мужское заболевание, но мне передалось генетически, — она с легким сердцем развела руками.       — Погоди, а твоя усиленная регенерация клеток?       — Она работает... На ком угодно, но не на мне. Из-за гемофилии.       — Тебе явно не стоит покупать лотерейные билеты. Плохая свертываемость крови и регенерация Сенджу. Звучит, как очень плохой анекдот, рассказанный до дрожи отталкивающим и совершенно бестактным мужчиной на каком-то непонятном банкете. И вся аудитория, выслушав так называемую шутку, лишь презренно покосилась на рассказчика в мёртвом молчании, когда тот заливался смехом, иногда пропуская сквозь открытый рот летящие слюни. Хорошая стратегия: сам пошутил — сам посмеялся. Смешно не было только одной Ханоко, но она уже свыклась с недугом и приняла как родного. Куноичи поднялась на ноги и направилась к выходным сёдзи, оставив Дейдару наедине со своей глиной.       — Пойду собираться. Дейдара, не в силах вернуться к искусству, убрал глину в брезентовую сумку и сплел кисти между собой. Пейн ничего не упоминал о болезни, может, узнай он об этом ранее, вел бы себя иначе. В любом случае, это ещё одна головная боль, которая только притягивает к себе внимание. Ханоко, вернувшись в свою комнату, с досадой обнаружила, что с вечера не разобрала сумку и ничего не подготовила к новой дороге. Быстро закинув всё содержимое обратно, она решила, что разберётся по дороге. На выходе из здания её уже ждал напарник. Напоследок, с маленькой трагедией в глазах, она попрощалась с покатыми черными крышами рёкана. Дорога занимала около двух дней. Путь сменялся то на пеший шаг, то на птичий полёт и так без остановки — никто не хотел терять драгоценные минуты свободы. Климат заметно преобразовывался с каждым километром приближения к стране Ветра: в лицо чаще бил сухой западный ветер с мелкими частичками, выбрасывая уложенные под плащ серые волосы и заставляя жмурить глаза. Казалось, они стояли почти у порога пекла из песка и пыли.       — Что это за пафосная фраза "Моя фамилия слишком известна, чтобы её называть"? — голос подрывника пронзил недолгое безмолвие под стрекотание цикад. Этот парень явно не любит молчать даже сейчас, сидя на сухом бревне напротив напарницы во время ночной стоянки.       — Чего? — рассеянно ответила Ханоко, сидя напротив и тупым взглядом всматриваясь в недавно разведённый костёр. Вернувшись к реальности из выдернутых размышлений, она успела уцепить только конец фразы.       — Когда мы встретили джинчуурики, ты сказала, что твоя фамилия слишком известна, чтобы её называть. Изуми — это какой-то влиятельный клан?       — А, это... — она опустила взгляд на веточку, которой неосознанно рисовала какие-то подобия иероглифов на пыльной земле, смешанной с песком. — Тебе поговорить больше не о чем?       — Ответь.       — Это имя. Когда я родилась, оно было достаточно распространено и так называли каждую вторую родившуюся девочку. Оттуда и нарекли. Фантазии не хватило, наверное... — она продолжала выводить веточкой подобия слов и тут же их перечеркивала, искоса поглядывая на ноги, которые начинали подмерзать.       — Безродная значит, раз вместо фамилии имя, — Дейдара вертел в зубах импровизированную зубочистку, отчего его тембр казался приятно глуховатым.       — Не совсем. Я из Сенджу, — без йоты той гордости на поле боя за влиятельную фамилию поправила сероволосая, сверля глазами то и дело трескавший огонь.       — Сенджу? Это не основатели Конохи? Она подняла голову и пренебрежительно изогнула одну бровь, задержав взгляд на Дейдаре, как на умственно отсталом человеке.       — И ты только сейчас это понял?       — Ну я не знаток коноховской истории, мне как-то всё равно, — он подбросил немного сухих веток в костёр.       — Древесный стиль — наследие первого хокаге, Хаширамы Сенджу. Я думала, это ясно как белый день. Он усмехнулся и как-то многозначно присвистнул своей острой мысли, подминая зубами зубочистку.       — Внучка Хаширамы? — вдруг спросил блондин, отчего сердце Ханоко забилось чаще под тяжело скрываемым безразличием. Ханоко едва заметно кивнула, нехотя подтвердив вопрос.       — А как так вышло, что...       — Не спрашивай. Это уже точно не твоё дело, — твёрдо прервала Ханоко докучные вопросы нукенина, которые стали переходить в пульсирующее прошлое. Дейдара наконец словил паузу, но ненадолго, что не могло не напрячь рано обрадовавшуюся Ханоко.       — И всё же, какая ирония, м... Потомок великих предков ступил на кривую дорожку. Две внучки: одна Хокаге, другая наёмница, — усмехнулся блондин, которого нисколько не остановило предупреждение напарницы.       — Ты поиздеваться вдруг решил? Неудачное выбрал время, — рыкнула сероволосая, разговор о личности которой начинал выводить её из себя.       — Просто интересно, — он пожал плечами.       — У тебя слова тут и там разнятся, не находишь? То тебе плевать, то тебе интересно — определись уже, — не без язвы в голосе Ханоко переметнула с себя стрелку разговора.       — Мне всё с тобой ясно, — наконец его голос обрёл серьезности, — и без лишних вопросов, м.       — Правда? Ну, удиви, открой ларец Пандоры.       — Рождённая с золотой ложкой во рту, с высокопоставленной родословной и редкими способностями. Вы все одинаковые, — горькая пилюля обиды заклокотала в горле наёмника, обвивая шею колючей проволокой. Он как никто другой знает, как сложно добиваться всему самому и как тяжело выбираться наверх, когда за душой целое ничего, в то время как другие получают сполна по наследству. Эту всеобъемлющую несправедливость мира он в полной мере ощутил на себе, когда каждый смотрит на тебя надменно, свысока. Она точно такая же, как и Итачи.       — Золотой ложкой... — повторила она, а глаза девушки начинало застилать плотной пеленой гнева. — Золотой, блять, ложкой?! — она крикнула и приподнялась с бревна. — Посмотри на меня! Если бы у меня действительно была золотая ложка во рту, она бы привела меня сюда?! — на последнем слове она озлобленно оттянула рукав черного одеяния, чтоб показать подрывнику.       — Ты ничего обо мне не знаешь. Поэтому не смей открывать свой рот, — она одарила его самым яростным взглядом за всё проведённое вместе время, отчего Дейдаре стало не по себе от сказанных слов. Ханоко отвернула голову, пытаясь собраться с мыслями и тихо добавила:       — Эти способности... Не дар, а наказание. Только не понятно, за какие грехи, — стиснув зубы, прошептала сероволосая и впилась ногтями в собственную ладонь.       — У тебя какая-то неконтролируемая ярость, м, — Дейдара попытался смягчить ситуацию, но за полным неумением этого делать получилось только хуже. Всегда путал ведро воды с ведром масла и каждый раз удивлялся, подливая его в огонь.       — Ну до твоего взрывного характера мне как пешком до страны Чая, — она прикусила нижнюю губу, изо всех сил сдерживая порыв гнева. — Да пошёл ты к чёрту, — Ханоко пнула горсть песка в костёр, и огонь, поглотив пищу, сверкнул и тут же затлел. Она направилась в гущу леса тяжелым шагом.       — Ты куда? — окликнул напарник.       — Успокоюсь. Иначе я точно убью тебя, — тихий, но ожесточённый голос отдалявшейся напарницы дошёл до слуха подрывника без особого труда. Оставшись наедине с самим собой, блондин не поспешил остановить Ханоко, благоговейно оставив её остыть. Непонятная ментальная оплеуха заставила профильтровать всё сказанное. Запустив одну руку в волосы, он неожиданно понял, что... неправ? Неужели он промахнулся и в её словах нет ни капли высокомерия и этого напускного цинизма? Ошибочный ропот? Никогда не распинавшийся на извинения, считавший своё мнение единственно правильным и верным, вдруг засомневался в своих словах. На языке крутились слова вины, но треклятая гордость, пропади она пропадом, потом проглотит целиком и не подавится. Но так просто этого оставлять было нельзя.       — И чего ты так взбесилась, не понимаю, — с неприсущей толикой застенчивости произнес Дейдара, через некоторое время догнав напарницу, которая нервно обдирала сухую кору дерева и швыряла в разные стороны. Очень своеобразный антистресс.       — Не понимаешь... Долго доходит, наверное, — она обернулась, недовольно сложив руки на груди.       — Наверное, — он неосознанно пытался собрать растерянный взгляд в кучу. Одно слово, а сколько усилий произнести. Не так-то просто переступить через себя и послушать глас здравого смысла.       — Не знаю даже, что с тобой сделать. Убить или заставить извиняться, — твёрдо настаивала Ханоко.       — Чего? Не буду я извиняться, — он нахмурился с едва заметной ухмылкой. Конечно, она не слишком опасна, чтоб держаться настороженно всё время, но каждая её угроза "убью" казалась подрывнику слишком забавной, как будто ещё неокрепший щенок учится гавкать и делать грозный голос, а получается милое тявканье. Она выпустила лиану из руки и опутала его тело зелёной верёвкой, прибив к ближестоящему дереву за его спиной.       — Бери. Свои. Слова. Назад, — под диктовку вторила куноичи.       — Беру назад, — наконец сдался Дейдара, которого ничуть не удивило связанное положение. К тому же знал, что отпустит. В целом, он почти её выучил: она спокойная, но чтобы довести её до такого бешенства, надо постараться. Видимо, и вправду задел. Сильно. А значит, может, и совесть грызть не будет за несказанные вовремя слова.       — Что берешь назад?       — Слова.       — Какие слова?       — Да ты издеваешься?!       — Конечно издеваюсь. И буду ещё долго издеваться, — она по-маньячески провела указательным пальцем по линии его подбородка, как бы упиваясь своим выгодным и властным положением. Сильная духом, слабая кукухой.       — Ты любишь давать советы, вот тебе мой: не суй своё малодушие, особенно там, где это неуместно. Иначе я вырежу тебе твой поганый язык. «Если бы в этом было хоть немного смысла».       — Я вообще удивлён, что мои слова тебя касаются, — хмыкнул подрывник и отпрянул от неожиданного прикосновения, отчего у Ханоко снова поменялось выражение лица с облегчённого на напряженное. «Почему-то касаются». — Надо спать, — она направилась к костру, и чем дальше удалялась, тем слабее становились лианы. Восток — дело тонкое. Первое, что пришло на ум Ханоко, когда она увидела гигантские обрядовые тории у входа Чори но Сато. Входные белые арки веяли гостеприимством и всем своим видом приглашали войти в деревню и узреть настоящую красоту и мощь человеческого искусства. И даже нашли отклик в сердце далёкой от гончарных ремёсел и зодчеств Ханоко. Солнце следующего дня, уже заходившее за горизонт, тонко кидало свои лучи и подсвечивало белый декор изнутри.       — Неужели мрамор? Настоящий? — заворожённо прошептала Ханоко, проводя ладонью по холодной балке тории.       — Это техника Ханасаки — древняя традиция деревни. Специальная белая глина, обжигаемая в вековых печах, создает красивый узор в виде бесчисленных трещин, похожих на паутину. Вижу, тебе нравится, м.       — Больше похоже на цветы, — она провела пальцем по узору.       — Заглянем к госпоже Канью, м.       — У нукенинов есть друзья? — Ханоко обернулась.       — Не совсем друзья. Двигаясь ближе к центру деревни, Ханоко всё чаще приходилось огибать откуда ни возьмись топавшую толпу, которая норовила биться в плечи, совсем не замечая куноичи. Узкие улицы деревни были забиты разноголосыми людьми, что яблоку не только негде упасть — ему неоткуда взяться. Яркие, цветастые вывески бесконечных ларьков вдоль главной дороги бросались в глаза и заставляли щуриться и осматривать каждую из них. Вся цветовая гамма улиц совсем не сочеталась с белыми керамическими стенами, что выглядело безвкусно и совершенно нелепо на первый взгляд. Только померкнувшее небо совсем не хотело затухать — на натянутых нитях от разных краев тропинки висели красные бумажные фонарики — плоды кропотливого ручного труда.       — Мы попали на какой-то фестиваль? — поинтересовалась Ханоко.       — Не понимаю, что происходит. Здесь не было никогда фестивалей. Ханоко пробежала глазами по столам ларьков, которые ломились от всяких безделушек: от белых глиняных статуэток и брелоков до вразнобой сложенной местной ткани. Видимо, весь рынок небольшой деревни сосредоточился на этой улице. Тлеющие палочки благовония со всех сторон источали целую палитру ароматов: нежный жасмин, мускатный шалфей и терпковатый бергамот с нотками базилика наполняли воздух приятным дымом и разбавляли необычным букетом всю пресность запахов. Обернувшись поделиться нахлынувшей эмоцией с Дейдарой, Ханоко не обнаружила напарника рядом. Выискивающе обернулась вокруг своей оси, но в нескончаемом потоке людей едва ли можно было увидеть жёлтую макушку, как вдруг кто-то притянул куноичи за руку.       — Тебя на веревочку привязать к себе? Не зевай, м, — опять раздражённо вымолвил блондин, потащив за собой.       — Здесь людей так много. И пахнет вкусно.       — Это и напрягает. Раньше такого не было. Ханоко с завлекающим любопытством осматривала антураж нового места и висящие украшения, но не редко поднимала глаза на размытые в быстром потоке людей лица — облаченные в праздничные юкаты, они улыбались, смеялись одними глазами, в неразборчивом гуле невозможно было понять о чём. Тем временем Ханоко, остановившись возле очередного здания, резко потянулась вперед под темпом блондина. Дейдара закрепил кисть на запястье Ханоко и тянул в упор за собой. «Я, кажется, упустила момент, когда это стало нормальным». На краю деревни, куда они добрались, показались печки и густые клубы дыма из огромных труб — тех самых мастерских, где огонь никогда не затухал. Но одна гончарная выделялась среди других.       — Госпожа Канью, — обратился блондин к старушке в гончарной и почтительно наклонился, что не могло не удивить Ханоко в очередной раз. Этот неуправляемый может склонить перед кем-то голову? Это что-то новенькое. Ханоко последовала примеру напарника, чтобы сохранить хороший тон. Светские беседы были совсем не по её части, поэтому она стояла чуть позади, сохраняя молчание.       — Дейдара-сан, вы не одни, — женщина кивнула одной головой, не отрываясь от работы. В помещении было жутко жарко. — Вы надолго к нам?       — Нет, всего лишь за глиной, м. Она грустно помотала седой головой, и можно было увидеть её блестящие морщины с капельками пота.       — Боюсь, это невозможно, Дейдара-сан. Все карьеры истощены и разворованы на нечестный суд.       — Что случилось? Она тяжело вздохнула и наконец отпрянула от работы.       — После смерти Моошо всё изменилось. Когда его сын, Гоошо, занял почетный пост главы деревни... Он посчитал, что традиция деревни не веет былым величием и приносит маленький доход с точки зрения экономики. Последний глиняный карьер дышит на ладан, а все остальные взяты под контроль. Теперь иные порядки... Молодёжь вместо траура придумала себе новый праздник, восславляющий Гоошо и новую керамику.       — По-свински — рушить искусство, — он нахмурился. — Я осмотрю оставшийся карьер, с вашего позволения.       — Конечно, — тихо ответила старушка и вернулась к лепке. Дуэт двинулся в противоположном направлении от шумящей толпы, но неожиданно остановился возле архаичного здания, отделанного белой керамикой. Ханоко смиренно шла за напарником по всем его делам, вспоминая, что сама согласилась на авантюру, но ей казалось, что обязательно что-то пойдёт не по плану.       — Мне надо ещё кое-что. Сейчас вернусь.       — Я подожду снаружи. Ханоко облокотилась о керамическую стену, ловя на себе взгляды счастливых прохожих, которые явно были в недоумении, почему незнакомка не разделяет их радости. В одном потоке они все казались одинаковыми, но всё-таки ей удалось выцепить из однообразной кучи интересный экземпляр. Двое мужчин, чуть шатавшихся из стороны в сторону от счастливого пьянства и хорошей жизни, шли и что-то активно щебетали под ухо не менее пьяной девушке, шедшей посередине. Хотя девушкой назвать её трудно, ниже на голову, растормошенные от постоянных прикосновений волосы, коротенькая юбчонка. Заглянув в лицо девушке, Ханоко сместила седые брови на шраме. «На вид ей лет четырнадцать. Она совсем ещё ребенок...» Неуклюже подставив ей руки и нелепо пытаясь сохранить равновесие всей баррикады, двое мужчин вели девушку в противоположном направлении от праздничного шествия, что тут же напрягло Ханоко, а закравшиеся подозрения заставили двинуться и проследить за этим странным трио. Из пьяного диалога ей удалось понять, что они далеко не давние знакомые, ибо глупые вопросы под девичье хихикание "Где учишься?" и "Какое пиво тебе больше нравится?" обычно задают нерадивые сердцееды при первом знакомстве за какой-нибудь дешёвой стойкой бара. Ханоко даже не пришлось красться, чтоб скрыть своё присутствие, ведь в огромной толпе она едва ли окажется подозрительна, а нетрезвая цель не видит дальше своего носа. Когда дорога повернула вправо на пустую неосвещаемую тропу, Ханоко остановилась у последнего фонаря перекрёстка, провожая пьяное трио вперёд в темноту. «Что я тут делаю? Это совсем не моё дело, своих проблем навалом. Может, тут нет ничего страшного и они ведут её домой? Нет, не верю я в мужское добродушие. Прослежу и вернусь». Шагнув за поворот, Ханоко сразу убедилась, что снова была права, и похвалила свою интуицию. Главная дорога, хоть и не была освещена, просматривалась достаточно хорошо, чтобы понять, что на ней никого нет. Зато кошачий слух быстро уловил какие-то звуки и шуршание одежд в тихом переулке на узком стыке домов.       — Ну же, чего ты... — прошептал один из мужчин, по-видимому, более "вежливый", наклоняя податливую пьяную девочку вперед за плечи и прижимаясь пахом к почти оголённым бедрам.       — Нет, я не хочу... Хватит... — молила пьяная, не в силах сопротивляться сильным рукам. Она болталась, как лист на ветру, и чтобы та окончательно не свалилась наземь, мужчины держали её за руки и бёдра.       — Хватит ломать комедию уже! — крикнул второй мужлан, закончив расстёгивать ширинку, и со всей силы шлёпнул девочку по ягодице, отчего та рухнула на колени. Мужчина не растерялся и тут же поднёс член почти вплотную к лицу подростка.       — Давай же, возьми его, я вижу как ты хочешь... Или тебе мало было?! Добавить?! — он замахнулся ладонью и намерился ударить её по щеке от похотливой непокорности.       — Мне добавь, — холодно подала голос Ханоко и вышла из тени, больше не в силах наблюдать над произволом.       — Смотри, Томи, я и тебе подружку нашёл, а ты переживал, что нам одной не хватит! — развеселился первый мужлан и на секунду забыл о своём положении со спущенными штанами. Зря. Удар с ноги в голову быстро заставил его пожалеть о сказанных словах, а стук затылком о грубую стену дома тут же подписал приговор забыть о последних мыслях перед отключкой. Первый даже не успел услышать звон в ушах. Переключившись на второго, Ханоко успела увидеть только испуганные глаза, вопящие "Откуда тут шиноби?", но противный голос тут же заткнулся и скрючился от удара ногой в живот. Этот наглый — успел вывалить свой шланг и показать ребёнку, — его Ханоко захотела помучить подольше. Пока тот упал на колени, вопя и держась обеими руками за живот, куноичи пнула его одной ногой и свалила спиной наземь. Сдавив коленом шею под глухое кряхтенье, Ханоко принялась бить его кулаками по лицу и пришла в себя от припадка бешенства только тогда, когда её перчатки были уже пропитаны кровью, а мужчина перестал махать руками, и его голова болталась из стороны в сторону от побоев.       Умер? В разуме Ханоко теплилась надежда, что да.       — У тебя есть дом? Есть куда идти? — наконец поднялась куноичи, отряхивая полы плаща от пыли.       — Да... — шепнула наблюдавшая за расправой девочка с красным лицом от немых слёз, так и оставшаяся сидеть на асфальте. В её потрясенном взгляде сложно было прочитать что-то вроде благодарности, но от увиденной картины она точно успела протрезветь.       — Уходи, — скомандовала Ханоко, наблюдая за бездвижным ребёнком.       — Ну, убегай! — крикнула сероволосая, и девочка тут же, как по команде, подорвалась с места и успела несколько раз споткнуться на пути к главной дороге.       — На минуту тебя нельзя оставить, уже успела устроить дебош, м, — подал голос Дейдара, сидевший на крыше и наблюдавший за всем процессом. — Вот она какая, женская солидарность. Или всё же глас справедливости? — он иронично подпер щеку рукой. Придя вовремя, он успел ухватить билет в первый ряд на один из лучших боевиков.       — В этом мире нет справедливости, кроме той, что наводишь сам, — резонно ответила Ханоко.       — Ты их в мясо отмудохала., — Дейдара спрыгнул с крыши и, подойдя ближе, слегка пнул окровавленную голову второго.       — А ты бы поступил иначе?       — Конечно. Я бы к ним присоединился, да. Девчонка-то симпатичная. Ханоко хмыкнула и, повернувшись к подрывнику, окинула взглядом ненависти, смешанной с омерзением.       — Расслабься, я шучу. Не надо всё воспринимать на серьезных щах.       — Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя очень хреновое чувство юмора? — шикнула Ханоко.       — А у тебя прям кулаки чешутся потереть их об что-то.       — Да, чешутся. Хочешь прилечь к этим? — она кивнула на два тела.       — При всем уважении, у тебя нет ни шанса против меня, м, — он ухмыльнулся.       — Ты так в этом уверен, даже будет интересно стереть ухмылку с твоего лица. Он посмотрел на нее и в этом нездоровом взгляде увидел себя, точно произносившего эту фразу, отчего ухмылка тут же испарилась.       — Успокойся, — строго прервал Дейдара.       — Да как же ты меня достал! — ещё не отошедшая от бешеной расправы Ханоко сжала руку в кулак и замахнулась на подрывника. Дейдара обхватил ладонью липкий от крови кулак и, замяв руку Ханоко за спину, рывком развернул её.       — Не кричи. Если ты привлечёшь внимание своими выходками, у нас будут большие проблемы, — властный бархат голоса и горячее дыхание блондина вернули в себя, и Ханоко поняла, что было какое-то помутнение рассудка. Отдышавшись, она успокоилась.       — Чёрт... — на выдохе искренно шепнула Ханоко и оглянулась на неосвещённую дорогу, на которой появилось два силуэта — пришедшие на шум стражи порядка не дремлют даже ночью. — Прости. Дейдара ослабил хватку и отпустил её руку. Нехотя для себя, он будто успел рассмотреть совсем другую сторону, самые недоступные закоулки её души. Это было совсем не то притворное "извини", что при встрече. — Не за что тебе тут извиняться, м, — он заметил её вялые тусклые глаза. Две зелёные монетки, в которых с каждым днём было всё меньше зелени. Она устала. Этот образ жизни явно изнурял её, отравлял каждым приближающимся утром и ломал каждым тревожным вечером. Но Дейдара ничего не мог с этим поделать. — Завтра разберёмся с глиной. Надо отдохнуть.