Добро пожаловать домой

      Неожиданные моменты в жизни происходят именно тогда, когда этого совсем не ждешь. Существуешь в своей размеренности, наслаждаешься порядком вещей, которые сложились за пару лет, даже порой не смотришь на жестокость окружающих или равнодушие, царящее в пространстве вокруг, нет, правильнее сказать, пропитавшее воздух повсюду. Иногда казалось, что силы природы обделяли поддержкой: холодный ветер задувал под одежду или резал лицо порывами, отмирающие листья ложились на чистые волосы и крошились от случайного прикосновения, солнце обжигало до красноты на коже или, наоборот, грело недостаточно сильно. А в целом это были только совпадения. Но когда винить некого, остается только то, что не может обороняться и всегда рядом. Зато сейчас обстоятельства, не зависящие от тебя, подкидывают испытаний. — Итак, собрание ненормальных… — я толкнула Феликса в плечо, и он поспешил исправиться: — Собрание… Я даже не знаю, как это все назвать. В общем, давайте обсудим всю эту… — Хрень. — Спасибо, Лин, — благодарно глянув на меня, он изучил всех сидящих на полу его свободной спальни. В комнате была только кровать, мягкое кресло у окна, торшер и книжный шкафчик. На небольшом столике в том же углу покоился ноутбук и искусственный цветок. Весь пол у кровати прятался под пушистым ковром. — Так вот, Ято… Ябоку? Расскажешь им? — Да, нет проблем, — он лениво положил подбородок на раскрытую ладонь и негромким, бархатным голосом продолжил: — Я спокойно лежал на прохладном полу дома у… Впрочем, начну с основного. Когда все это произошло, мир в моих глазах закружился, словно схлопнулся. Я оказался высоко в небе и начал падать. В следующую секунду я зажмурился, проморгался, — Ябоку приложил кулаки к глазам, изображая то, как действовал, — но в следующий момент я видел перед глазами уже не облака, а этот самый потолок. Какое-то время висел в воздухе, ну, или мне так думалось. А потом упал, — легким жестом он приподнял плечи, начал тянуться. — Так и было, упал, — Феликс кинул взгляд на кровать. — Мизучи, у тебя было похоже? — Значит, ее Мизучи зовут на самом деле? Не Мира? Тоже решила наградить русификацией? — Да, — я слегка коснулась спины девочки, чтобы она начала рассказывать.       Но ее речь перебил другой попаданец. — Ты уже и в этом мире себе имена зарабатывать начала, Нора? — интонация скользнула ножом мне по слуху, хоть обращение было явно не ко мне. — Нет, это… — Не смей грубить, ты!.. — сидя в комфортной обстановке, я расслабилась и нечаянно повысила голос на парня. — Я выкручивалась из ситуации таким образом. Ты, знаешь ли, тоже здесь не бог. Я-р-и-к.       Мизучи аккуратно дотронулась до меня, с печалью во взгляде намекая на то, что этого достаточно. В свою очередь, божок фыркнул. — У меня было почти так же, — девочка своим тихим голосом вернула разговор в прежнее русло. — Только падала я в темноте.       Казалось, в квартире стало на десяток градусов холоднее. Атмосфера испортилась окончательно, когда Мизучи всхлипнула и смахнула слезинку размером с бисер. Ее веки дрогнули и тут же высоко поднялись, она удивленно посмотрела на меня и схватилась за мое запястье. — Что такое? Нужно выйти? — покрепче перехватив ее крохотную ручку, я посмотрела на Феликса. Он кивнул. Я поднялась на ноги и потянула Мизучи на себя.       Она рыдала отчаянно, громко, неутолимая грусть выливалась в потоке соли. Дрожали плечи, все тело: от колен до самой макушки — содрогалось от истерики. Непонятная мне горечь, смешавшаяся с обретенной человечностью, волной накрыла девочку, такую беззащитную, израненную, хрупкую, особенно сейчас. Я бы ни за что не подумала, что она монстр или нечто подобное проститутке в мире богов, мне и не было смысла так думать: сейчас она просто человек. Который не может справиться с эмоциями, с пережитыми страданиями и годами непринятия. Я видела в ее фигурке ненависть к себе, желание закрыть собой дорогого человека, любить его. Трепет во взгляде, обращенном к Ябоку, кольнул мое сердце, хоть я и не акцентировала внимания на секунде ревности. И именно этот парень так пренебрежительно к ней отнесся в момент уязвимости. Я поставила себя на место Мизучи. Тут же закрыла глаза из-за жгучего пощипывания горячих слез.       Мои руки нежно развернули плачущую Мизучи. Ее белое кукольное личико покраснело, веки, носик, губы припухли. Я засмотрелась невольно. Припала к мягкой коже, кончиком языка провела по горячей щеке. Девочка сбито ахнула, замерла. Сейчас мне хотелось быть немного жадной, чтобы она в эту секунду забыла Ябоку. Мгновение, хотя бы мгновение я желала украсть, легким поцелуем принести покой, безмятежность, освободить ее голову от людской беды, именуемой жестокостью.       Мизучи взглянула на меня снизу вверх боязливо, с непониманием, опустила ресницы и подалась вперед. Я поймала ее мокрые, истерзанные истерикой губы своими, прижала к себе в объятии. Мои пальцы невесомо огладили плечики, худую шею и шелковые волосы Мизучи, неторопливо перемещаясь. Нежность, которую я хотела подарить девочке, не требовала глубокой страсти, пылкости, обжигающего огня, поэтому мы просто стояли, чуть двигаясь. Под моим давлением она уперлась в керамику раковины, одной рукой сжимая потеплевший материал, а другой буквально впилась в мое плечо ноготками. Они то расслаблялись, то давили, и я знала — останутся синяки.       Мы открыли глаза одновременно. В моей голове было до кружения пусто и чересчур легко, а в радужках Мизучи мое отражение подпрыгивало из-за того, как часто вздымалась грудь. — Это… подействовало успокаивающе, — она подушечками пальцев коснулась уголков рта, но я ладонью ограничила ее речь. — Ничего не говори, пожалуйста.       На контрасте с громогласными рыданиями наш тихий диалог был безмолвием, что, видимо, начало волновать Феликса. Он постучал размеренно, между каждым ударом по двери было ровно полторы секунды. Мизучи задержала меня, словно цепляясь за спасательный круг. Но просьбу выполнила и промолчала. Я провела большим пальцем у ее ресниц, стирая слезу. — Теперь пойдем.       Феликс обеспокоенно смотрел перед собой, а его рука, занесенная для стука, так и осталась в воздухе. Поспешно опустив ее, он глянул на нас и устало выдохнул все, что было в его легких, заключая в объятия и рассеянно извиняясь во все стороны, куда мог дотянуться его голос. — Я не знаю, что происходило в ваших жизнях, но мне очень жаль, — мое тело стало затекать от неестественного положения шеи, но я слушала Феликса без вмешательств. — Давайте просто жить как обычно, я хотел сказать… Как люди. И не будем думать об этом, — он сделал небольшую паузу, — все равно ничего не изменим, да? — Да. — Определенно…       Когда мы вернулись в спальню Феликса, Ябоку сидел в той же позе, в его чертах читалась усталость, в глазах — скука, а губы беззвучно двигались едва, словно он что-то говорил, не произнося вслух. Мне даже начало казаться, что ему жаль. Но он обернулся и выстрелил взглядом, полным гнева, а не какого-либо оправдания и сострадания. «Мерзко так поступать в сложном положении, даже если ты недолюбливаешь человека», — возможно, мои мысли были пропитаны симпатией к Мизучи, но я чувствовала, насколько неправилен его настрой. Мои эмоции говорили за меня. Брови заметно сдвинулись к переносице. — Как насчет раннего ужина? — Феликс добродушием постарался разбавить отвратительную атмосферу, на что мы с Мизучи одновременно усмехнулись. — Что заказал на сегодня? — взяв своих друзей под руки, я пошла на маленькую кухню. — Лазанья, попрошу внимания, родительская, оливьешечка, попрошу внимания, — повтор этой смешной фразы вызвал у меня улыбку, — которую я сделал сам! Свежезаваренный чай, наш любимый ягодный сидр… Есть еще чипсы, — он открыл ящик над раковиной, — но им дня два.       Мои вездесущие руки достали содержимое рюкзака парня. Три одинаковые бутылки «Честерс» появились на столе, выглядя так, словно они там стояли всегда. Рядом появилась стеклянная форма с лазаньей и полная салатница. — Приятного аппетита, — усаживая Ябоку рядом с собой, провозгласил Феликс. Я заметила, как он осторожно глядит на Мизучи. Я коснулась его руки. — Приятного!       Однако ели мы в тишине, пусть Феликс и старался завести разговор о чем-то повседневном. Получалось плохо: как никак попаданцам сложно было влиться. — Что вы пили в своем мире? Э-э, сакэ? — я с усилием сняла крышку с бутылки, после, со второй и третьей. — И пиво, — добавил Ябоку. — Ничего, — Мизучи взглянула на, как я поняла, брата с непередаваемыми чувствами.       Мне показалось, что ударила молния, снова разделяя стол на две разобщенные половины. — А здесь мы пьем сидр. И никогда не жалуемся. — Вот, держите, — Феликс раздал бутылки. Мы с ним пили из одной.       Девочка, сделав пару глотков, отставила алкоголь от себя. Веки быстро опустились, она поджала губы, прошептала: «Невкусно». Теперь мне доставалось больше. — Сегодня мы переночуем здесь, если никто не против, — я уверенно сказала это, заранее не предполагая возражений. — Как стандартные многотысячелетние подростки, поиграем в карты, посмотрим фильмы. — Да-да, и никакого негатива. — Я планировала лечь пораньше… — пробормотала Мизучи, но я притянула ее запястье к себе, глядя практически умоляюще. — Но могу и потерпеть.       Пальцы девочки очертили ее губы. Феликс выгнул одну бровь в небольшом смятении, но тут же неловко отвернулся к окну, думая о чем-то своем. Я не придала значения этому.       Около семи вечера мы сидели на плоском ковре в гостиной, обложившись подушками и мисками с чипсами. После краткого экскурса по игре мы начали партию; алкоголь и непринужденная обстановка преобразили Ябоку: его настроение изменилось. Парень стал больше смеяться, комментировать неудачи своих соперников и ворчать о проигрышах. Спустя несколько игр Мизучи начала зевать, всей спиной приложилась к дивану, пропустила пару удачных моментов, которые позволили бы ей выиграть.       В девять Феликс включил какую-то южнокорейскую мелодраму и поставил умеренную громкость. Ябоку расположился с краю, обнимая плюшевую звезду (я подарила ее Феликсу два года назад), и увлеченно проследил за действиями в фильме. Рядом с ним сидел хозяин квартиры, допивая мой сидр. Я лежала на коленях Феликса, и он гладил мои волосы, то заправляя пряди за ухо, то поднимая и перебирая в пальцах. На моем бедре лежала квадратная подушка, куда Мизучи положила свою голову. Я не слышала ее дыхания, но была уверена, что девочка засыпает. Как только усталость накроет всех обитателей комнаты, Феликс с Ябоку уйдут в другую, а мы с Мизучи устроимся на этом самом диване.       В моей памяти всплыли воспоминания о прежних деньках, пока главные герои пытались признаться друг другу в любви. Мы с Феликсом делили этот диван на двоих, обсуждали необъятность ночи и изучали темные радужки глаз, приглядываясь. Молчали без сна, говорили о каждом звуке с улицы и держались за руки, чтобы понять, какая же кожа на ощупь. Когда становилось скучно и тоскливо от тишины, мы учились целоваться, оправдывая это будущим. Как хорошо будет будущим партнерам! И я была уверена, что будет, ведь старались мы на славу. Сердце иногда трепетало от таких странных отношений. Я пьянела от глаз Феликса, его слегка опущенных век и дрожащих ресницах, игривой улыбки и ямочек. Порой он своевольно кусался или, наоборот, был нежен, а однажды мы увлеклись настолько, что очнулись, когда он поцелуем впечатал меня в мягкий диван, опираясь всем предплечьем на него у моей головы, а мои ноги обвили его талию. После этой ситуации мы стали друзьями с точкой, договорившись забыть. Было слишком страшно. Мне не хватило смелости и готовности пойти на нечто большее. — Как думаешь, спят? — шепот Феликса заставил меня вздрогнуть и очнуться. Я вернулась в реальность и приподняла голову. Ябоку откинул голову назад, на спинку дивана, на Мизучи и смотреть не нужно было, чтобы понять. — Да. Расход? — Сладких снов, Лин. — Доброй ночи, Феликс.       Дверь в гостиную закрылась, когда парень унес спящего Ябоку на руках. Подтянув повыше Мизучи, я обняла ее, так как на диване было узко. Столкнулась с ее распахнутыми глазами. — Так ты актриса? — ухмылка. — Что такое? — Ждала, когда они уйдут. Я хотела побыть наедине, без лишнего внимания, — Мизучи провела тыльной стороной ладони по моей щеке.       Подушечка ее большого пальца оставила отпечаток на моем подбородке. Приложив немного усилий, девочка опустила руку ниже, чем заставила меня приоткрыть рот. Лежать так близко к ней — слишком смущает, я каждым миллиметром кожи чувствовала жар на щеках от румянца и теплоту дыхания на шее. Я ощутила то, как Мизучи тянется вперед за порцией эндорфина, но остановила ее. — Не думаешь, что мы пожалеем об этом? — моя рука без сил сжала плечико, маленькое и чуть-чуть острое из-за худобы.       Мизучи уперлась в меня ладонями, перевернула на спину довольно проворно, с ловкостью оседлала, практически с прыжка оказываясь на моих бедрах. Чернота ее зрачков поглощала меня, влекла глубже, а радужки блестели, отражая свет из окна, не закрытого занавесками. Я задохнулась от такого соблазнительного вида. — Как ты поняла, нет.       Ее мягкие после сегодняшних волнений губы накрыли мои с нетерпением. В приоткрытый рот скользнул язык, я подалась вперед и прижалась всем телом к Мизучи, не сбавляя напора, углубила поцелуй. Желать ее казалось чем-то непозволительно далеким и опасным, но ударяло в голову так, что оторваться было невозможно, поэтому я сминала кожу на ее талии, терпела дрожь в коленях. Я хотела быть жадной и эгоистичной сейчас, когда мое плечо не являлось подушкой для слез. Поцелуй не был утешением или отвлечением внимания от грусти, значит, я могла наполнить момент страстью и насытить мимолетной любовью без остатка.       Я знала, что подобное не приведет к длительным отношениям, но этого и не требовалось. Нам обоим нужно было абстрагироваться от реальности, от невзгод и паршивой жизни. И мы выбрали этот поцелуй как освобождение, пусть и на секунды, минуты, которые позволят нам обрести призрачную легкость. Я простонала в паузе на передышку. Кончиком языка Мизучи лизнула уголок моего рта, где оставила укус ранее. Довольная улыбка тронула мои губы. — Я сейчас умру, — мне пришлось запрокинуть голову, чтобы набрать побольше воздуха, но Мизучи тут же оставила поцелуй на шее, прикусывая кожу. Я снова чуть слышно ахнула. — Пожалуйста, я хочу еще! — меня снова лишили кислорода.       Надеясь, что Феликс и Ябоку спят хорошо (а еще испытывая вину), я потянула Мизучи на себя.       Мы решили лечь спать спустя две тысячи четыреста шестьдесят секунд. Мои губы приятно ныли, сердце устало вбивалось в грудь до ощущения несуществующей трещины. Хотелось с утра проверить: нет ли там синяка. Я была больше уверена, что мое тело усыпали фиолетовые пятна — маленькие отпечатки пальцев Мизучи. Изнутри грели приятные воспоминания.       Я моргнула несколько раз. В темноте дверного проема скапливался желтовато-оранжевый блеск, а к потолку поднимался густой сероватый дым. Мое тело напряглось и я села на край дивана. Проморгалась. Мой нос почувствовал запах токсичной гари и газа. Страх опутал носовую полость, не давая чихнуть. Я начала задыхаться. Легкие заболели, их словно прожгло в некоторых местах, тело зудило, кровеносные сосуды чесались. Все тело парализовало. До меня донесся крик, знакомый до боли крик, отчаянный, протяжный, надрывный. Крик. И оборвался. По щекам потекли слезы, но встать не получалось. Я умру? Совсем одна. Даже Мизучи исчезла из объятия.       Я моргнула несколько раз. Ночь оставалась непроглядной, даже свет фонарей не достигал зрения. Принюхалась. Пахло только персиком и мылом от маленькой фигурки, что лежала у меня под боком. Мой взгляд уперся в белый потолок. Не прикладывая руки к артерии, я чувствовала безумную скорость пульса. Дышать было неприятно и тяжко, однако чистый и увлажненный воздух в квартире не вызывал беспокойства. Но навязчивый страх не уходил.       Голые стопы коснулись ковра. Разбудить Мизучи считалось в голове чем-то сродным преступлению, и я, стараясь не хрустеть костями, отправилась на кухню. «Сейчас делаю вдох, — нужно было сосредоточиться хотя бы на такой глупости, — а сейчас выдох. Повторяю. Теперь делаю глоток воды. И давлюсь, вот черт». Я закашлялась в кулак. Звуки так и рвались наружу, но я старалась подавить их, наклонившись к раковине.       На спину опустилась чья-то тяжелая ладонь. Я сдержала крик и обернулась. — Лучше? — Феликс загадочно похлопал по моему плечу и встал рядом, придерживая своей рукой мои пальцы. — Не смей умирать на моей кухне. — Чего не спишь? — Почувствовал, что кое-кто нуждается во мне? — он ласково погладил костяшки моих пальцев. — Это я? Здоровская у тебя чуйка, — ноготками я провела по ребру его ладони. — Пить будешь?       Мы стояли комфортно близко и общались шепотом. — Как ты думаешь, возможно ли вернуть их обратно? — Феликс взял стакан воды. — Боюсь. Они совсем рассорятся. — Может, завтра, — я быстро сверилась с настенными часами, глаза привыкли к темноте. Два часа двадцать минут, — сегодня они поймут, что это бессмысленно. Или нет.       Феликс повторил за мной. Через несколько секунд, когда звук глотков парня затих, я сказала: — Слушай, — в моей памяти всплыл недавний диалог с Мизучи, — помнишь ты листовки раздавал? Не найдется вакансии? — Бог ты мой, Лин, я готов обеспечивать тебя, только не это на жаре! — Мне стыдно торчать дома целыми днями, — я перебрала в голове нужные слова, — да и так можем вместе стоять под зонтиком.       Мысль о совместном досуге Феликса развеселила. — Ла-адно, я похлопотаю. — Говоришь, как старикашка. Пошли спать? — Подожди… — Феликс подошел ко мне вплотную, опуская голову к уху. — Знаешь?..       Я вытянулась, вжала голову в плечи, просыпаясь окончательно. Щекочущий ухо шепот поселил в животе тугое напряжение. Не догадываясь, чего ждать, я прислонилась спиной к гладкой поверхности холодильника. — А-а? — Это… — дыхание обожгло мою кожу. Драматическая пауза заставила меня затаить дыхание. — Ябоку так громко сопит. Кошмар. — Я так перепугалась, ты!.. — слегка повысив голос, я стукнула Феликса. — Терпи. Дурак. — А на какие слова ты надеялась? — Феликс усмехнулся и встал напротив, отрезая путь куда-либо. — Я сдерживаюсь.       Чувствуя себя ужасной предательницей, я смело посмотрела прямо в глаза парня, боясь уронить взгляд ниже. Придвинулась. Феликс повторил мое действие. Борясь с желанием, я стянула губы в ниточку. — Подари мне одно мгновение. — Мы не сдержимся. Мне страшно. И это… правильно ли? — Плевать, никому не скажем. — Вот черт…       Холодные, слегка шершавые губы с капельками воды на неровной поверхности коснулись моих, слились с моими в невинном поцелуе, перерастающем в несдерживаемую, доминирующую над разумом волну любви. Мы прятали это в себе долгие месяцы, а сейчас пытались восстановить каждый упущенный момент. Глупо, что мне это нравилось, хотя все это было максимально ошибочным поступком.       В памяти замелькали моменты, которые я старалась замаскировать под дружескую дружбу друзей. Сжатые челюсти Феликса, когда он защищал меня от оскорблений дьявольски мерзких близняшек, его сильная рука на моем плече. Широкая спина, скрывающая меня от унижений. Трясущиеся пальцы, которые держат ватные диски и пластыри. Розовые щеки и тайные взгляды, пока я «не вижу». Одна трубочка и ложка на двоих. Подобранные моменты для косвенных поцелуев через горлышко бутылки сидра. Незавершенное движение руки у моего лица. Ревность, страх одиночества, объятия со слезами. Вечера на одном квадратном метре, рассветы на подоконнике, сон в руках друг друга. И вечное желание большего. Голод.       А сейчас мы заполняли пробелы. Лаская губы Феликса, я обвила его шею руками, с волнением прижалась грудью, еле дыша. Хотелось оказаться под ним, не сдерживать безумия и страсти, искренне принимать себя. Я чувствовала возбуждение Феликса и бесстыдно терлась об его пах, поднимаясь на носочках выше. Парень сместил меня к раковине, зажал мои бедра между собственными ногами и столешницей.       Чаши весов моего разума не могли прийти к равенству. С одной стороны была интрижка с Мизучи, которую я завела, нуждаясь в утолении любопытства. Хотелось доказать себе возможность влюбиться, так безосновательно и порочно. С другой стороны — прочная связь с Феликсом, которая не разрушилась даже из-за моих страхов и предубеждений, шаткости уверенности в себе и людской ненависти. С ним все было так… нормально, стабильно. Теплота его зацелованных мною губ казалась тем, что я испытываю к нему. Это все делало понятным. — Пойдем на воздух.       Мы вышли на открытый балкон, с глухим щелчком закрывая дверь. — Есть ощущение, — я оперлась на металлическую перегородку, постаралась найти в себе силы отдышаться, — что мне больше не страшно отдаться тебе. — Тебе этого хочется? — музыкальность в голосе Феликса уступила усталости и отрывистости. — Не надо себя заставлять. — Перестань. Как ты вообще можешь терпеть? Даже сейчас? — легкая натянутость в животе напомнила мне о произошедшем между нами. — Сложно, — он взял мою расслабленную ладонь и приложил к складке на пижамных брюках. Нетрудно догадаться, что это была не просто складка. — Прости за это.       Усмешка. — Что я… Что мне делать? — на наивность в моем голосе Феликс подобрал зубами нижнюю губу. — Ничего. Ничего, о чем я бы решился тебя попросить.       Я боязливо огладила пальцами ту часть тела Феликса, к которой прикасалась через одежду. Простонав, парень толкнулся в мою руку и сжал челюсти. Свет фонарей выделил его тонкие черты, двигающиеся желваки, непогасшее воодушевление в глазах. — Стоит ли мне сделать это без слов? — Пожалуйста… — Тогда не вини меня за мой первый раз, — я опустилась на колени, с непривычки ежась от холода пола. Сомкнула веки.

***

      Утро встретило болью в ногах и шее. На диване было пусто. Квартира шумела кухонной утварью и голосами знакомых людей.