Кровь с примесью гравия и стука колес

Не секрет, что вести диалог нам интересно только с теми, кто разделяет твою точку зрения. Но и из этого правила есть исключения. Если человек навязывает самому себе правдивость вашего мнения, проще говоря, поддакивает, чтобы понравиться вам, автоматически он вызывает к себе отвращение. Как бы нам не хотелось, мы не в силах найти человека полностью подходящего вам по мыслям. Всегда имеется причина для дискуссии, это и делает диалог интересным. Вы общаетесь, попутно показывая человеку иную точку зрения на ту же тему, проще говоря, даёте возможность рассмотреть этот вопрос под другим углом. Если дискуссию не закончить вовремя, она имеет высокий риск перерасти в полноценную ссору. Лучшим собеседником для человека неизменно остается он сам. С собой можно вести достаточно долгий диалог, а дискуссии редко когда заканчиваются разладами. В первое время. Лишь сначала ты легко прощаешь себя за так и не найденный ответ, но чем больше ты обсуждаешь тему сам с собой, тем сложнее выходить из тупиков, в которые ты сам себя и заводишь. *** Возвращаясь домой, Хасегава закрывает за собой дверь, но делает это аккуратно. Он знает, что мать спит. Она всегда возвращалась к часам трем ночи, пока ее сын пропадал черт его знает, где. Ланга всегда находил отговорки, когда по утрам после вопроса «Во сколько лег?» и честного ответа, что позже четырех, звучал вопрос «Где был?». Схема повторялась ежедневно, поэтому была отучена наизусть. Еще Ланга знал, что этот ритуал ежедневно проходит и Рэки. В период, когда с S они возвращались еще вместе, они всегда по пути придумывали совместную отговорку, одну на двоих. Они смеялись с самых глупых вариантов, иногда все было настолько ужасно, что в усталые умы приходило притвориться, мол, один из них что-то, да сломал себе, а второй отводил его в больницу, благо ни разу они этого вытворить не решались. Чуткий сон было у них семейным. Чтобы заснуть, семье Хасегавы требовалось всего ничего, точно так же и чтобы проснуться. Ланга всегда мучился с тем, что разбудить его могла любая птица, севшая около окна на дерево часов так в пять-шесть, если он ложился раньше этого. Иногда же на заброшенной шахте они с Каяном задерживались настолько долго, что и поспать вовсе не успевали. И если у Рэки с его сном проблем не было, то режим его был сбит на столько, что он днями мог не спать, а потом столько же отсыпаться. Так вот у Ланги все было куда сложнее. Спать хотелось при любом удобном случае, на уроке, спрятавшись за книжкой, на обеденном перерыве, забив на нужду поесть. Ему было спокойно всегда, когда рядом была такая теплая фигура, осознавать он это начал только после отъезда в Токио, когда в гостиничном номере его начала посещать бессонница, а голову одолевать воспоминания. Тогда он вспоминал теплую улыбку, частую тактильность, которую Рэки позволял себе, несмотря на непереносимость этого у Ланги. Каян слишком любил касания и никогда не спрашивал разрешения. Для него словно не существовало личных границ. И этот мальчишка был настолько несносным, что со временем Ланга настолько сильно привык к повадкам друга, что просто не видел смысла жить без них. Он не видел смысла просыпаться по утрам, если на экране телефона не высвечивалось как минимум десять сообщений от «Рыжего беса», как он был назван в контактах Хасегавы. Проходя на цыпочках мимо зала, Ланга цепляет взглядом две фигурки, стоящие около дивана на полочке стеллажа. Две фигурки каких-то японских хранителей, как говорил Каян, который, кстати, их и подарил. Он подарил их, когда заметил пустующие полки, говоря, что они защищают от бед или что-то типа того. Но все, что они делали на самом деле — напоминали Рэки. Красные, растрепанные. Каян говорил, что этот окинавский талисман называют «Шиса» или «Сиса». Никогда Ланге не научиться правильному японскому произношению. Они, по идее, должны защищать от зла всякого. Прям как Рэки в свое время. Ланга просил мать выкинуть их, почему они все еще стоят здесь? А ведь сам Ланга не сумел их выбросить. Даже сейчас он просто повертел одну из них в руках и в конечном итоге просто поставил её обратно, стоять и пылиться дальше. Уже в комнате он оставляет скейт около стола и тяжело вздыхает. За окном давно посветлело, поэтому Хасегава зашторивает окно, дабы помешать лишнему свету просочиться в комнату и принялся стягивать с себя одежду. Голова гудела, два синяка на лице болели, руки от нервов и усталости зудели. Пижамные шорты и футболка вновь скрывают тело, запачканное потом, песком и пылью. Он сходит в душ позже, сейчас он слишком устал для этого. Возможно, на его дееспособность повлиял алкоголь. Интересно то, что выпили они с Рэки одинаково, но реакция у них была абсолютно разная. Ланге кажется, что он вовсе и не пил. Нужно помазать синяки, чтобы быстрее заживали. Нет, потом. Только голова касается подушки, Ланга скорее не засыпает, а теряет сознание. Благо, ему некуда спешить сегодня. *** Проводив Лангу взглядом, Рэки первым делом начал обдумывать свой план победы. Как он сам и говорил: «Скейтерские гонки — череда случайностей, предугадать свою победу –невозможно. Во время заезда действительно может произойти что угодно.» Тем более, если на этот раз Хасегава выложится на полную. И все же, учёба — неотъемлемая часть жизни подростка. К счастью, мучиться Рэки осталось недолго, последний год старшей школы. Поступил туда он лишь по просьбе Ланги за год до рокового дня. Тогда у них в планах было вместе отучиться, вместе поступить в вуз, куда планировал идти Хасегава. Кто же знал, что все может разрушиться за считанную ночь. Они и знали, ведь помнили о том, насколько хрупки их отношения. Ланга на поступление не настаивал, но Рэки был готов на все ради него. После ухода Хасегавы, Каян мог бы и бросить это дело, да вот только он всегда доводит все до ума. С оплатой было, конечно проблематично, учитывая то, что обеспечивать нужно не только сына, но и три сестрицы, благо заработок у Рэки был какой-никакой, в общем, он и решил доучиться. Осталось ему буквально немного, чего же ему бросать, верно? Уже дома, когда время было не больше 5:40, или около того, Рэки прикинул, сколько же оставалось до школы, и сколько займет путь до нее. Скейт остается в коридоре, у входа, а Каян отправляется в свою старенькую комнату, которая давно требовала ремонта, но стала настолько родной в своем нынешнем виде, с ее внутренним беспорядком на каждом углу, что уже и желание менять в ней что-либо пропадало. Рэки любил старые постеры со скейтерами, что повесил еще когда ему было всего тринадцать, когда он только начал вливаться в скейтерскую тусовку. Они давно выцвели, местами были порванные и смятые, что-то представляло собой вырванные страницы из журналов. Рэки любил беспорядочные стопки бумаг с набросками и какими-то записями, любил разбросанные вещи и не застеленную кровать. Он жил в своем маленьком личном хаосе, который любил до ужаса. Мама долго с ним боролась, заставляла убираться, но все-таки, в конце концов, приняла тот факт, что комфортнее сыну в этом бардачке, который Рэки оправдывал тем, что он творец, и ему неудобно работать в идеальной чистоте. На языке появляется горечь, когда, в поисках тетрадей среди завалов бумаги, Каян находит старые фотокарточки. Для чего он с Лангой их печатал? Сказать честно, Рэки не помнил, но зато он помнил, что у Хасегавы были такие же. Они печатали по две копии каждой фотографии с телефона рыжика, которыми он был забит донельзя. Как же воспоминания иногда жестоки. Разум раз за разом втыкает нож меж пальцев, играя с огнем и душа человека. Было плохой идеей так просто доверяться кому-то, зная, что за жизнь никто так и не обратил внимания, было глупо хвататься за единственный источник общения, как за спасательный круг или баллон с кислородом. Внутри него начало закипать что-то совсем непонятное, то же самое, что он чувствовал при той самой злосчастной встречи на гоночной трассе у заброшенной шахте. Крик встал комом в горле. Пальцы цепляют плотную бумагу с краской по краям и тянут один вниз, другой вверх. С характерным звуком бумага рвется, за ней вторая фотография, третья и так далее, превращаясь в мусор, кажется, теряя для Рэки былую ценность. Скомкав этот ужас и бросив в сторону кровати, Рэки начал искать остальные напоминания о таком назойливом и навязчивом прошлом, благо такого больше не нашлось. Каян так и не смог выбросить фотографии, что порвал в порыве эмоций минутой ранее, он стоял около урны и дрожащей рукой сжимал кусочки ярких картинок, напоминающих о прошлом. Пальцы никак не расцеплялись, чтобы, наконец, эти жалкие кусочки бумаги улетели в корзину. Наконец его одолевает сожаление о содеянном. Есть у Рэки плохая привычка: Сначала делать и лишь потом думать. Сердце пропускает медленные, но сильные удары, что эхом отдают в ушах. Всплывают и воспоминания утра. Он вспоминает, как сбил Лангу, как помог ему подняться, как заботливо касался его щеки, не осознавая того, какое удовольствие получал от взаимодействия с ним. Рэки поджимает дрожащие губы, стараясь усмирить эмоции. Он спешит к тумбе, ища в ней скотч, кладет обрывки на стол и спешно садится на старый, с порванной обшивкой и скрипящими колесиками, стул, начиная складывать их словно пазл. Картинки снова обретали былые очертания и фотографии возвращали свои изначальные формы. Конечно, они были не идеальны, но все же это лучше, чем разорванные кусочки бумаги как-никак. В комнату заходит сонная мама как раз, когда срабатывает будильник на 6 утра. — Реки, ты опять всю ночь не спал? — возмущается та, когда находит сына сидящим за письменным столом. — А, да, прости, не спалось опять — он поворачивается к ней, чешет затылок и виновато улыбается. — Я снотворное забыл выпить вечером, вот и не уснул. — Ничего страшного. Но сегодня ложись раньше, чтобы выспаться, ладно? — Масае всегда была отличным родителем и понимающей мамой, она никогда не ругала и всегда пыталась помочь, а Рэки любил ее до бесконечности, ведь только она была с ним рядом и в радости и в самые тяжёлые периоды жизни. И она, получив обещание, что сын постарается, улыбнулась.  — Главное в школу не опоздай, хорошо? И я чего зашла, я завтрак и бенто приготовила, доведёшь Каеми до школы? — Конечно мам, я прослежу за ней и сам буду в школе вовремя! — Рэки улыбнулся в ответ и встал из-за стола. На самом деле Рэки удивлялся, как пропадал весь негатив, когда приходила мама. На душе всегда становилось легко и спокойно. Только ей удавалось так быстро успокоить его гнев, стереть со щёк соленые слезы и заставить искренне улыбаться. Рэки идёт в комнату к сестре и заглядывает, когда замечает, что та все еще спит, подкрадывается тихо-тихо и присаживается на кровать и аккуратно кладет руку на её плечо. — Каеми, вставать пора, — но ответа не следует, поэтому он не сильно трясет ее и повторяет, нежно протянув гласные в ее имени. — Каеми. — но в ответ снова тишина и ни единого движения. Тогда он аккуратно поворачивает её лицом к себе. Ее глаза приоткрыты и смотря, вроде как, в никуда. Тогда в голову закрадываются страшные мысли, и Рэки трясет ее чуть сильнее. — Каеми, не смешно, просыпайся! Тогда девочка подскакивает, отправляя в брата подушку, что буквально мгновение назад лежала под ее головой. — Да когда же мне уже дадут выспаться?! — шипит недовольно она. — Тфу ты! Напугала! Не делай так больше, ради бога! — возмущается на это старший Каян и хмурится, снимая с языка перья, слетевшие с подушки, а после ей же бьет сестру. — Ах ты! Так значит?! Ну все, это война! — торжественно констатирует она и тычет пальцами в его бока, играя на чувствительности Рэки к щекотки. Тот смеётся и валит сестру на кровать, хватая края одеяла и, в попытках обездвижить младшую, закутывает в своеобразный рулетик. Она, конечно, брыкается, но Рэки более-менее удается ее усмирить. — Так, все, мы идём умываться, иначе оба опоздаем, — объясняет Рэки и закидывает рулет из сестренки на свое плечо. — Не-е-ет! Не хочу! Пусти-и-и! — Каеми сопротивляется, попутно сдувая с лица растрепанные волосы. — Ну еще пять минуточек! — Никаких пяти минуточек, — старший хватает свободной рукой пятку девочки и начинает щекотать, от чего та взвизгивает, вынуждая братца прекратить. — Тише ты, малых разбудишь. — А ты меня не щекочи! Сам виноват! — Ладно-ладно, признаю. Только тише, не хочу маме проблем доставлять. — Каян заходит в ванную и ставит сестру перед раковиной, распутывая одеяльный кокон. — Все, чисти зубы, я сейчас тоже подойду — Кстати, братик. От тебя пахнет алкоголем. Сходи в душ перед тем, как в школу пойдешь, хорошо? — решила все же предупредить девчонка своего братца, ведь если Рэки с таким запашком отведет ее в школу, все учителя… Да черт знает, что они сделают. Но понятно одно, ничем хорошим это не закончится. — Оу, да, спасибо, что сказала, — Каян не слабо так напрягся, но быстро успокоился, потому что знал, что сестре доверять можно. У них была давняя договорённость прикрывать друг друга в случае чего. — Ты тогда быстрее тут заканчивай и беги завтракать, ладно? Я соберусь и пойдем. Ты рюкзак собрала, кстати? — Да. Не волнуйся на этот счёт — уже открыв кран и намазав на ворсинки щетки пасту, ответила она, и принялась чистить зубы, пока Рэки скрылся за дверью с одеялом. Когда кровать младшей сестры уже была заправлена, Рэки вернулся в ванную комнату, и, поняв, что с водными процедурами младшая закончила, он закрыл за собой дверь и наконец зашёл в душевую кабинку.