Music To Watch Boys To

      Первый лепесток на языке появился месяц назад. Они гуляли по сумеречному парку Халф Мун Бэй в Калифорнии и веселились. Немного выпившие, с развязанным языком, шли через этот парк уже домой. Таббо точно не помнит насколько быстро всё завертелось, но Ранбу уже держал его за талию, вальсируя под тихий мотив песни «chamber of reflection» от Mac DeMarco. Вероятно, она играла из окошка панельного дома, который был выстроен с другими вблизи парка. И вот они уже заканчивают танцевать, немного смеются, а на языке мерзкое ощущение этого лепестка.

Анемонаструм белый.

      Он полностью олицетворял любовь к блондину. Такую невинную, как сам Ранбу; такую чистую, искреннюю, как их дружба. Таббо смотрел на этот лепесток в темноте, пока высокий юноша недоумевал — откуда он возник в руке его друга. Тот лишь отшутился, что сорвал его по пути, пока блондин отвернулся, и сказал идти дальше, не заморачиваясь об этом, словно это был такой пустяк. Был. Тогда это и правда был простой пустяк, о котором выпивший Ранбу забыл, а настороженный Таббо внушил себе, что чувства его уйдут, не дав распуститься соцветиям в его лёгких.       Тёмноволосый парень осознавал, что у ситуации лишь два выхода: рассказать о своих чувствах, те окажутся взаимны и вся боль уйдет, дышать станет легче, а из горла уже не будут выходить окровавленные лепестки; второй же способ разлюбить, из-за чего цветы просто ослабеют, увянут внутри организма, исчезнут без следа, как будто это был кошмарный сон, что забыть вряд ли получится. Да только сложно было и так, и сяк. Он знал. Знал, что чувства не будут взаимны; знал, что любовь не уйдет, а заставит умереть от цветов передавивших глотку, просочившихся в вены, вырвавшихся наружу, протыкая кожу насквозь.       Сейчас, спустя месяц, Таббо осознавал, что не осталось путей отхода. Его любовь забирала все силы, заставляла выплёвывать всё больше и больше крови, убивала его. Ему оставалось чуть меньше недели в лучшем случае, так твердил его лечащий врач, нервно потирая переносицу. Сколько же эта болезнь унесла людей? Не сосчитать. Как же несправедлива участь болеющих, но такова была плата за любовь, которую ничем нельзя контролировать, ничем не удержать. Никакие таблетки не помогали, обезболивающее выходило в виде кровавой рвоты, намекая на скорый конец, а лепестки были главным предметом в ванной Таббо.       Рассказать не стремился. Боялся этой суеты вокруг него, осознание того, что сам Бу* мог узнать о его любви — пугало до трясущихся коленей и звёздочек перед глазами. Таббо уже знал, что обречён на конец, оставил всё на самотёк жизни. Просто проводил последние дни с друзьями, всячески пытаясь скрыть свои приступы и состояние. Даже прощальные письма уже лежали в ящике его стола, которые будут отправлены им уже на днях.       Август, последняя неделя перед началом учёбы в колледже. Они выехали их компанией на какой-то пустой пляж, не пользовавшийся популярностью не то что у туристов, даже у коренных жителей. Не сказать, что это было прям ужасно, наоборот, в самый раз, особенно в случае какого-то приступа, хоть и близость с Ранбу, даже просто посиделки друг с другом, уже ослабляли боль, это не могло не радовать. Цветы всё-таки были прихотливы, но рядом с высоким юношей давали слабину.       Тёплый песок, нагретый воздух и прохладный океан чаровали своим видом. Последний зазывал к себе, подкупая тем, что даст освежение, отгонит все мысли куда подальше, разрешит отдаться блаженству и лёгкости воды, которая удержит тебя на плаву. Ещё немного все ребята подышали морским воздухом, а после стали разбирать вещи. И всё было так гармонично: Дрим и Джордж доставали из машин раскладные столики со стульчиками; Никки с Джэком Манифольдом раскладывали еду и одноразовую посуду, попутно воруя немного пищи с тарелок и контейнеров; Томми спорил с Ранбу на какой высоте нужно натянуть волейбольную сетку для будущей игры на закате; Квакити с Минкс тихонько посмеивались с этой ситуации рядом с Таббо. Давно они так не выбирались, позабыв о спокойных посиделках за бутылкой светлого пива и вредных для организма сухарей.       Лёгкий перекус, звонкое почокивание бутылок Pabst Blue Ribbon со льдом и обстановка была спокойной, дружески-тёплой. Очередная история ребяческих лет от кого-то из друзей, и уже вся команда заливисто посмеивалась от детской глупости, вгоняя в лёгкую краску рассказчика за когда-то совершённое. Всё это так расслабляет, не давит на плечи, навевает даже лёгкую сонливость, пока кто-то не предложит искупаться в чистой воде, а второй и третий не поддержат эту идею развеять обстановку.       Вода придавала энергии, а раскованность от выпитого пива —уверенности, чтобы кого-то да и забрызгать каплями холодной воды.       Пока кто-то уже нырял с головой, кто-то просто постепенно погружался в объятия жидкости, Таббо и Никки не могли сдвинуться с места. Вода казалась чудесной, пока ты не будешь близок с ней. И не были бы они друзьями, если бы не дали им спокойно привыкнуть к прохладе: Ранбу, Томми и Квакити как назло стали пускать брызги, разрезали гладь рукой, лишь бы больше воды попало на этих трусливых личностей. Да и это совсем не раздражало, наоборот веселило, надвигало на поступок такого же разряда, к чему Таббо и пришёл. Наперекор самому себе начал в ответ брызгаться, ехидно улыбаясь, как бы говоря своим видом, что лучшая атака — нападение. В такую «игру» подключились уже все, желая забрызгать друг друга. И дышалось Таббо так легко, лёгкие внутри не сжимались до крохотных размеров, а наоборот будто бы порхали. На секунду даже показалось, что этой болезни нет, да и никогда не было, ведь было так уютно стоять в объятиях Марка.       Тёмноволосый юноша снова даже не осознал, как это произошло, будто бы события месячной давности повторяются. И рядом словно никого не было, они стояли в воде и смотрели друг на друга, пока остальные веселись. К щекам приливал тёплый румянец, покалывал поверхность кожи, и эта глупая разница в росте, из-за которой приходилась закидывать голову назад, ощущая, что твоя шея будто бы сломается. Всё равно всё было столь прекрасно: руки Бо** скреплены сзади на шее Бу, заставляя второго немного нагнуться, быть ближе лицом к лицу, держать руки на плечах низкого. Что-то Ранбу прошептал себе под нос, даже не давая расслышать, словно знал, что его лепет унесёт девичий смех и бултыхание парней в стороне; но даже на это можно закрыть глаза, отдаться моменту, если бы не мелкое недоразумение. Томми кричал на них какое-то обвинение «вот на этого козла меня променял Таббо!», а другие в отместку с него смеялись и твердили, мол, не мешай им, у влюблённых своя атмосфера. После этих слов Бу поменялся в лице — стал серьёзен, отпрянул от Таббо и отошёл в сторону, намекая на недовольство от сказанных слов. Сердце в этот момент готово было выпрыгнуть из груди, нещадно ударяя об кости рёбер. Почему он это сделал? Что ему не понравилось? Это было так обидно, что желание уйти ото всех затуманило рассудок. Возможно, Бо бы так и сделал, если бы не снова Томми со своей шуточкой про то, что Ранбу наконец-то ушёл, идиллия возвращена. И это правда отвлекало, заставляло переключиться на передрягу в воде с Томми, не обращать внимание на горечь в глотке и Ранбу в стороне. Дружба спасает, словно тот самый тотем бессмертия из всеми полюбившейся игры.       Плескаться можно было долго, если бы не дрожь в ногах и синева губ. Первый вышел сам Таббо. Кашель начал докучать его, а страх выплеснуть прямо в воду окровавленные разорванные лепестки нарастал, из-за чего и пришлось выйти с воды, да укрыться в тени дерева, обернувшись в полотенце. Дальше поспевали и другие, садясь рядом с юношей, так и остались купаться самые отчаянные: Квакити, Томми и Дрим с ними. Все шутили про то, что эта троица как дети малые: из воды не вылазят, говоря о ещё пяти минутках купания. Если бы Никки не подкупила их свежей пиццей, то они бы точно сидели в воде.       Ранбу так и не подошёл к тёмноволосому юноше, хотя смотрел на него в упор, сжигая своим взглядом. Оставалось только лишь гадать на счёт его обиды, ведь так неясна была причина и вообще, он разве обижается? Он наблюдал за Таббо нескончаемое количество времени, ему неважно было как смотрится это со стороны, даже если сам юноша посмотрит ему в лицо. Это немного напрягало. Сперва это было приятно, на тебя обращает внимание твой возлюбленный, но сейчас это выводило из себя, не давая выполнить любое действие без присмотра зелёных глаз. Возможно, если бы не Манифольд со своей идеей сыграть в «Уно!», то так бы и продолжились игры в гляделки.       На кону ставка в сотню долларов. В крови Джорджа с Ранбу кипел адреналин вперемешку с азартом. У дальтоника оставалась одна карта, о которой он огласил с криком «уно», а у Марка в руке находились четыре карточки, намекая на проигрыш. Кидает красную девятку, которую Джордж покрыл своей зелёной, выигрывая эту партию. Громкий возглас победы и разочарованный вздох смешались, вызывая волну смеха у посторонних ребят, что наблюдали за напряжённой игрой.       Время к закату. Кто-то успел погрузиться в дремоту, зная, что если сомкнёт глаза, то его лицо в миг будет разрисовано непристойностями; кто-то старался каждый момент запечатлеть на снимке камеры, чтобы в будущем вспоминать это всё с мечтой повторить однажды. Другие просто выпивали и беседовали на лёгкие темы обыденной жизни.       Близилось к намеченной игре в волейбол. Ребята поделились на две команды по трое человек, а Таббо с Минкс и Никки остались в стороне. На побережье было тепло, нагретый ветер гонял волны. Девочки отошли за порцией коктейлей ручного производства, а Тоби допивал третью бутылку Blue Ribbons за этот день, сидя на капоте машины. Дешёвый на вкус, но засевший глубоко в сердце напиток. Помогает расслабиться, отбросить все проблемы и наблюдать за пейзажем, который красится в цвет солнечного зарева. Хотелось бы внутри своей души такую же красоту, лишь бы нравиться всем своим видом. Вернулись девочки, принесли для Бо гитару, намекая на то, чтобы в будущей темноте сыграл всеми полюбившиеся гранж-песни Нирваны. Но будет это позже, сейчас это просто не важно. Они захватили ему какой-то напиток, возможно это «секс на пляже», возможно «беллини», но вкус был чудесен. Девушки пытались его разговорить, но что-то не походило это на диалог, уж больно неинтересны были дамы юноше. Таббо сидел и разглядывал парней, их стройные фигуры, а именно весь обзор занимал Ранбу, только он забирал всё внимание.       Игру мальчишек даже нельзя было назвать волейболом: простое перекидывание мяча с одной стороны на другую, правила и не обговаривались. Закат, алкоголь, чудесные тела — победа уже в кармане. Извините, какой там счёт? Да всё равно.       Все мысли в Ранбу. Ему бы пошло быть сёрфером или спасателем на людном пляже, который забирал себе взгляды всех молоденьких девушек. Его внешность, тело так манили к себе, зазывая прикоснуться, погрузиться в эту красоту. Этот день останется в памяти надолго, лишь бы выпитый алкоголь не стёр воспоминания об этом пустом побережье. Таббо бы с радостью вернулся сюда в прохладные дни только с возлюбленным, только чтоб наблюдать за парнем, слушая в наушниках что-то спокойное, вписывающееся в ту атмосферу.       Лёгкий восторг от девушек, звонкий смех парней — всё окрашено красками уходящего солнца. Первая партия сыграна, кто из них выиграл? Неинтересно, ведь парень проиграл. Его взгляд поймали и теперь заставляли раскраснеться, выронив трубочку бокала изо рта. Ранбу уже стоит перед Таббо, оперевшись руками о тот же самый капот, рядом с бёдрами низкого.       Светловолосый юноша не обижался всё это время, а просто наблюдал, словно хищный кот пытался поймать мелкую мышку. Таки поймал, пуская в жертву когти. Он что-то бормочет про извинения за тот случай в воде, это всё так раздражало. Не хотелось слушать то, что лепечет этот рот, желалось придвинуться ближе, с замиранием сердца смотреть прямо в глаза и целоваться на уходящем солнце. Тёмноволосый точно знает, не будь сейчас он пьян, то ни за что бы не признал себя с такими мыслями. Он прощает, не может обижаться, смысла даже нет. В глаза светит солнце, и юноша невольно прикрывает взор рукой, немного щурясь. Поправляет волосы, завораживая Бу своим превосходным видом. «Может он тоже влюбится до смерти?»       Пробегающая мысль и Ранбу как не было, ребята забрали для второй партии игры. И Таббо надеется, что теперь о нём думают, что он забил все мысли собой. И он сделал это. Сделал уже сотый раз за день, только не знает об этом, никогда не узнает.       Слезает с капота, засмотревшись на Никки и Минкс: между ними явно что-то было, они знали это сами, просто худо скрывали ото всех, но не от друг друга. Иначе как объяснить их нелепый флирт и звуки причмокиваний? Уж только любовью. Таббо залезает в машину, не помнит чья она, но включает песню, у которой был смысл «будешь ли ты любить меня спустя год», но не столь глупый конечно. Смотрит на парней, только на них. Доселе непонятная игра с мячом смешила, хотелось хихикать с глупых правил и движений по намеченному «полю».       Команда с Дримом, Ранбу и Томми всухую выигрывает со счётом 2:0. Так странно они расформировались: высокие против низких.       Они все уже собрались возле той машины, где сидел Таббо — ждали его выступления. Он выходит и снова садится на капот, берёт в руки гитару и начинает сперва проверять звучание, отбивая классический бой. Инструмент немного расстроен, некритично для того, чтобы сыграть пару песен и продолжить выпивать. Начинает отыгрывать начало известной «Come As You Are» и резко переходит на «About a Girl», вызывая хлопки от такого манёвра. Поёт и смотрит на своего милого Бу, лишь иногда посматривая на расставленные пальцы, чтоб не запутаться в аккордах.       Пытается ему донести смысл песни, но тому словно не важен смысл, он слушает исключительно голос. Таббо немного сбивается и гитара издаёт мерзкий звук струн. Куча извинений, которые покрываются успокоениями и просьбой продолжить. Только эта песня уже не особо подходит для продолжения, остаётся лишь выбрать что-то другое, только что — неясно. Ранбу говорит о песне «Chamber Of Reflection», и воспоминания в голове заставляют улыбаться и недоумевать остальных, не считая эту пару. Юноша находит аккорды, кладя телефон перед собой, начинает играть. Мелодия доходит до момента со словами, и они поют вдвоём, ведь знают слова наизусть. Наверное, стоило бы сделать эту песню их «гимном», каждый раз слушать её и вспоминать о моментах проведённых вместе, когда тепло будет исходить от сердца, наполняя всё тело радостью. Не прерывают этот зрительный контакт и смотрят, излучают тепло, заставляя улыбку звучать в голосе; заставляя некоторых склонить голову на плечо своему партнёру. Песня кончается и Таббо хочет отдохнуть, побыть чуток одному. Просит у ребят папиросу и чиркнуть колёсиком.       Отходит подальше к океану, мочит ноги. Вода уже нагрелась, было бы неплохо искупаться в такое время под освещением полной луны. Немного закашливается от едкого табака и посмеивается со своего же неумения курить. Лёгкие начинает пощипывать, не так сильно как бывало, не стоит зацикливаться на этом, нужно возвращаться к ребятам с впечатлениями от тёплой воды.       Таббо приходит и снова поёт, только уже по просьбам остальных, передавая по кругу гитару. Какие только песни не звучали, даже глупые из фильмов проскакивали, заставляя погрузиться в атмосферу. Некоторые заснули от загруженного дня, наполненного приятными эмоциями, другие же просто собирали вещи для скорого отъезда по домам. Только вот главному юноше было плохо: лёгкие горели на пару с горлом невыносимо больно, а живот был готов в любой момент вывернуться наизнанку. Близилось время конца, он чувствовал. Лучший случай не настал, как обещал доктор, и прошло буквально три дня с его последнего посещения. Хотелось уйти далеко от всех, лишь бы никого не видеть. Хотелось стереть всем память о своём существовании, чтоб умереть спокойно, обойтись без лишнего драматизма и слёз. Но он просто уходит и захватывает с собой телефон, отговариваясь тем, что просто разомнёт ноги перед долгой дорогой. Врёт за сегодня в который раз. Ложь — его родственная душа, преследует его с самого детства, становясь уже неотъемлемой частью его стиля жизни.       Сейчас на глазах копятся слёзы, после стекая по лицу, падая на песок или впитываясь в купальные шорты. Пытается настрочить прощальное сообщение на номер, который лежит в памяти уже давно, будучи выученным наизусть на вторую встречу течения дружбы. В сообщении что-то про любовь и то, что он живёт этой любовью к Бу. Таббо присаживается на какой-то большой камень, выплевывая нескончаемую кровь, пишет, что не надо винить себя и отправляет, кладя устройство рядом. Всё в бордово–красных оттенках, мешается в песке с лепестками, пугает даже самого парня. Прикладывается спиной к каменной стене и громко дышит, нелепо сжимает кулак, до боли впиваясь ногтями в ладонь, лишь бы этой болью отвлечься от другой. В правой ладони прорывается сквозь кожу цветок, распуская свои чудные лепестки, которые обращают всё внимание на себя. Ключицы будто бы горят, позволяя появиться цветкам и там. Чувство безысходности от осознания, что ещё пару минут назад парень и правда был жив. На потном теле просачиваются листья от цветов, а глаза в упокоении прикрываются. А ведь те письма из ящика стола не были отправлены на знакомые адреса.       «Надеюсь в следущей жизни тебя встретить заново, выпивая на этом пляже среди осени, Ранбу.» — предсмертная мысль и тело замирает, когда в метрах двадцать от камня, в темноте салона машины, сидит тот самый Ранбу, вертя в руках лепесток подсолнечника, что ещё недавно находился на кончике языка парня. Два разных цветка, но одна любовь на двоих, обречённая на боль и конец, вызывающая улыбку и томлёное чувство на душе.