Белый, страшный, влюблённый (18+)

Сехун стоял на каменной площадке рядом с очагом и смотрел на горы. Этот вид всегда утешал его, дарил покой его мятежной душе. Беда его была в том, что, родившись по сути драконом, он не в силах был справиться со вторым своим началом, которое подарил ему его блудный отец. Фейри. Кто бы знал, как ненавидел их Сехун. Именно из-за этой крови в его жилах он такой неправильный. И речь идёт даже не о перистых крыльях, длинном, тонком, изящном хвосте с кисточкой — не обо всём этом уродстве, которое не замечал, кажется, только Сухо. Хотя именно внешность заставила Сехуна оказаться там, где он был сейчас. Но если все вокруг видели только его неправильную оболочку, то сам Сехун находился в постоянной борьбе с самим собой, со свой двойственной натурой, где каждая из сторон его души тянула одеяло на себя и лишала Се необходимого и нормального покоя. Дракон в нём, как и положено настоящему потомку праотца, был холоден, разумен, чётко мыслил, быстро принимал решения и никогда ни в чём не сомневался. Он требовал, чтобы Сехун был спокоен и безэмоционален, чтобы он без раздумий следовал правилам, раз и навсегда установленным. И эту свою часть натуры Сехун считал правильной и нужной ему. Но была и вторая. Капризная, изменчивая, жаждущая, эмоциональная, склонная, как выяснилось в последнее время, ко лжи и — ужас! — ревности. Именно из-за этого постоянного жара у себя в груди Се страдал. Именно эта часть натуры привела его в пещеру и позволила овладеть омегой–человеком, забив разум и трезвый взгляд на жизнь чувствами. И вот он теперь огребает и расхлёбывает. Хотя, если уж быть совсем честным, Се не жалел о том, что в его жизни появился Сухо. Да, с омегой было сложно, у него всё время были какие-то непонятные Сехуну закидоны, но… Его глаза, особенно когда он не злился, а просто смотрел на дракона, рождали такое тепло в груди, что Се был готов стерпеть всё ради этих взглядов. А ещё у Сухо были губы, за которыми приятно и сладко было наблюдать, особенно когда они улыбались или безмятежно приоткрывались от радостного изумления. Просто смотреть, даже не трогать… а уж если трогать… У Се побежали острые мурашки по бокам и сладко заныло внизу при одной мысли об этих губах, целующих его. Всё ниже… ниже… Вот опять! Откуда у него посреди серьёзных размышлений о жизни эти животные желания? Проклятый фейри. Но при всем при этом, проклиная и даже ненавидя эту фейри–часть своей натуры, Сехун понимал, что именно благодаря ей он сейчас начал кое-что понимать. Всё это время он, очевидно, вёл себя неправильно. Надо! Надо было читать человеческие книги внимательнее. Тогда бы он точно не упустил того, какое значение человеческие омеги придают замужеству. И как это самое замужество у них связано с правом на тело омеги. Но Се это было трудно понять, у драконов тело было всего лишь телом. Им надо и можно было пользоваться для получения удовольствия. И только если, помимо тела, появлялась ещё и общность мыслей о будущем, драконы спаривались по-настоящему, с целью продолжения рода. И начинали жить в одной пещере, лишив друг друга меткой морального права на другого партнёра. Правда, в его семье это не сработало, его папа наплевал на метку и позволил фейри себя не только трахнуть, но и оставить себе потомство. Но по сути это ничего не меняло. Просто делало папу нарушителем правил. А драконы правила уважали больше всего на свете. Так что жилось его папуле несладко. «И так тебе и надо», — думал иногда Сехун мстительно и тут же давал мысленную пощёчину своему внутреннему фейри. Сейчас этот самый фейри настоятельно советовал Се поговорить с Сухо и попробовать разобраться в том, что нужно его омеге для… спокойствия? Наслаждения жизнью? Счастья? Правда, Се боялся, что тот потребует замужества. А как им это осуществить? И что делать с необходимым в этом случае потомством? И как вообще? И можно ли? Полгода в одной постели с дружественным сосуществованием днём и сладкими стонами по ночам, о которых так мечтал Се, кажется, накрылись медным тазом обид и недоверия Сухо. И что теперь ему делать, Сехун не знал. Но чётко осознавал: если омега и дальше будет так себя вести и не удовлетворять его в постели, он загнётся от самой обычной и очень страшной альфьей тоски. Он читал о ней, и от одной мысли о том, что с ним может это случиться, у него мороз продирал по спине и холодный пот окатывал всё тело. Никто ему не сможет теперь помочь, кроме Сухо. Но Сухо ведь не хочет. А заставлять его Сехун точно больше не будет. Что же. В принципе он и не рассчитывал с такой презренной переменчивостью в характере долго прожить. Обидно, конечно. Но лучше уж сдохнуть от той самой тоски, чем засыпать и просыпаться с клеймом насильника. Раньше, кстати, его это как-то не смущало, он бы мог, и гневные взгляды какого-то омеги не стали бы ему помехой на пути к удовлетворению своих жизненно важных потребностей. Но с Сухо... Его насиловать он не сможет. Его слёзы выжигали дракону душу, а гневные слова заставляли содрогаться сердце. И что с этим делать, он не знал. Оставалось одно: ещё раз проклясть род фейри и смириться со своей ужасной судьбой. Сехун в отчаянии потёр виски и тяжело вздохнул. Внезапно его обняли со спины. Он вздрогнул и схватил эти руки с намерением скинуть нападающего с площадки. Но удержался. «Сухо!» — крикнул ему запах. Омега вскрикнул от боли из-за сжатых драконом рук и тут же нежно проскулил: — Ты чего-о-о? — Нельзя ко мне так подкрадываться! — сердито сказал Се. — Я же тебя скинуть отсюда мог! Он развернулся и уставился на омегу злыми глазами. Почему-то в последнее время Сухо бесил его. Ему безумно хотелось разложить этого омегу прямо сейчас, прямо здесь, на этой площадке. Завалить его на землю и… Но он теперь понимал, что нельзя. А спрашиваться он не привык. Не знал как и был уверен, что ему откажут. Поэтому лучше, чтобы омега его вообще не трогал. — Чего тебе? — угрюмо спросил он Сухо, убирая его руки со своих и отходя на несколько шагов. Взгляд, который только что играл чем-то светлым и ясным, потух, и Сухо опустил глаза. — Спасибо хотел сказать, — побормотал он неуверенно. — За что? — отрывисто спросил Сехун, стараясь дышать поверхностно и нечасто, потому что внезапно аромат Сухо стал таким сладким и притягательным, что он боялся не выдержать. — Ты помог ему, — светло улыбнувшись, сказал Сухо, поднимая свои прекрасные глаза на Се. — Ты спас человека, которого любит мой брат. Хотя я знаю, что ты не был обязан и, наверно, не очень этого хотел, но я попросил — и ты спас. Я это очень ценю. А до этого ты спас моих братьев от домогательств нежелательных женихов. Хотя бы полгода они будут в безопасности. Сухо сделал шаг к Сехуну, заставив тем самым его отступить на шаг. — Я благодарен, Сехун, — смущённо шепнул Сухо. — Я… если ты хочешь… Я всё готов для тебя сделать. Только скажи, чего ты хочешь. — Ты искушаешь меня, — отворачиваясь от него, с мукой в голосе проговорил Се. — Я ведь слышал слова этого твоего… Чонина. И теперь знаю, что, соблюдая свои правила, очень жестоко нарушил твои и оскорбил тебя. Мне жаль. Уходи. Я не трону тебя больше. Только быстро уходи. Твой запах... это невыносимо. Когда Чонин наберётся сил, я сразу спущу вас в долину. — Нет! — внезапно громко вскрикнул Сухо. — Нет! Я не хочу! Не надо! Сехун опешил и медленно развернулся, не веря своим ушам. — Что… Нет? — недоверчиво спросил он. — Я не хочу опять в долину. Я не хочу к отчиму, — торопливо пояснил Сухо. — Не отдавай меня обратно, пожалуйста! Прошу! Я буду всё делать здесь, хочешь? Могу убираться, варить еду. Могу служить тебе! Я всё могу! Только не возвращай меня раньше срока… — Он запнулся, а потом закончил, как выплюнул: — Как бракованный товар! Лучше убей тогда! Только не бросай меня! Я не выдержу, если и ты меня бросишь! В душе Сехуна пожар разгорелся мгновенно. Дрова из удивления, гнева, отчаяния и страстного, необоримого, безумного желания вспыхнули мгновенно, политые завуалированным приглашением и подпалённые искрой сладкой и мучительной надежды. Он шагнул к Сухо, подхватил его на руки и потащил к себе в комнату, рыча: — Что я говорил по поводу слов о смерти, омежка? Я говорил, что накажу? Я запрещал, не так ли? Ты меня не понял. Очень зря. Теперь не жалуйся. Сухо только жалобно постанывал, когда Се срывал с него одежду и укладывал под себя на ложе. Дракон был беспощаден, он не давал любовнику ни секунды на то, чтобы прийти в себя. Он мял, гладил, нежил, ласкал. Он хотел, азартно хотел, чтобы Сухо громко застонал, признавая его, кончил первым с его именем. — Не смей себя сдерживать, — горячо прошептал он в раскрасневшееся от ласк ухо омеги, — будешь зажиматься — накажу. Он вылизал омеге шею и оставил на ней кучу красных цветов страсти, от которых Сухо дрожал всем телом и выкрикивал что-то несвязное. Се медленно спускался поцелуями по его волшебному телу, которое раньше почему-то не целовал, а оно, оказывается, такое сладкое везде. — Не могу, не могу… ах-х… я не могу… — как заведённый, повторял Сухо. — Не могу... там же... Чо... Чон... ин… ахм... что же ты... Он услы… слышит… Се, прошу… Сехун… Сехун… подо… жди… Но Сехун уже нашёл средоточие возбуждения Сухо и ласкал его языком, следя за реакцией омеги, которая была восхитительно откровенной и искренне бесстыдной. Оказывается, можно почти кончить, просто слыша, как твоему омеге хорошо, и даже не переходя к главному. Сухо излился с громким и таким сладким стоном, что у Сехуна кругом голова пошла, а внизу всё до боли затвердело. Он поднялся к лицу Сухо и увидел самую прекрасную картину из всех виденных: разрумянившийся, с искрами страсти в глазах омега с чуть высунутым от ещё не спавшего возбуждения язычком, постоянно облизывающим пересыхающие от рваного дыхания губки. Тёмные, влажные от пота волосы Сухо разметались по светлому покрывалу, которое они даже и не подумали откинуть. Он пытается сфокусировать плывущий взгляд на нависшем над ним драконе и явно проигрывает в этой схватке своему вновь нарастающему возбуждению, которое осторожными, но сильными движениями уверенных пальцев подогревает Сехун. — Маленький дикий омега, ты будешь покорным? Будешь послушным для своего альфы? — наклоняясь к уху Сухо шепчет Сехун, не замедляясь ни на миг. Он получает только попытки промычать согласие и отчаянные кивки головой сквозь нежные и жалобно–жаждущие стоны. — Ты будешь моим? Ты будешь только со мной? Ты ведь мой? Скажи это, омежка! Скажи! Скажи, что принадлежишь мне! — Твой, — горячечно шепчут ему влажные от его поцелуев губы, — я только твой… твой... Я буду послушным… я буду покорным, таким, как ты захочешь… не ревнуй… Се… Сехун… Сехун… Возьми меня... Я хочу… о... еще… ещё… Только ты!.. Любимый мой! Только твой! — Ты такой мокрый, такой ждущий… Мой омега… Мой мальчик… Мой Сухо!.. Всё было по-другому. У Сехуна не было большого опыта, и не то чтобы ему было, с чем активно сравнить, но он, кончая, понял, что теперь хочет только так: чувственно, ощущая своего Сухо полностью, каждой клеточкой тела, слыша и понимая его, думая о нём. И никак иначе.