Совершенство

Глэм и Чес были лучшими друзьями. А потом Глэм похорошел... "Где ж вас таких делают-то?.." – думал Чес, невзначай блуждая взглядом по растрёпанным золотистым локонам, обрамляющим бледный аристократичный профиль друга. Глэм сосредоточенно листал какую-то книгу. Тонкие брови были чуть сдвинуты к переносице, а пальцы отбивали на обложке неясный ритм. Казалось, теперь весь мир для него был заключён на страницах. и в этом мире уж точно не было Чеса Наверное, даже глобальное потепление, метеорит, наводнение и ещё с десяток катастроф вместе взятых не смогли бы отвлечь его от строк, выстроившихся на пожелтевших листках идеально ровными рядами. такими же идеальными, как он сам Чес не был удивлён. Он сидел тихо, боясь вдохнуть слишком шумно, чтобы не спугнуть эту хрупкую идиллию. Он знал: Глэм всегда жил книгами, которые читал. Глэм жил звуками, которые извлекал из инструмента так, будто только для этого и был рождён. Глэм жил весенним ветром, шаловливо путающим волосы во время долгих прогулок по городу. Жил звёздами, которые любознательно заглядывали в окна тёмными ночами, жил обволакивающим ароматом дождя во время сильной грозы, жил долгожданной прохладой после жаркого дня, жил цветами, вкусами, запахами... Просто жил, и целиком отдавал себя жизни. А Чес жил Глэмом. Он не заметил, в какой момент всё его сознание свелось к единственной фигуре, сумевшей заключить в себе Вселенную. Глэм проник в его душу слишком резко, слишком идеально и правильно, чтобы успеть хоть что-то осознать. А Чес не был против. Даже, скорее, принял этот факт с благодарностью. И теперь с такой же благодарностью сгорал от случайного пересечения взглядов, покорно тлел изнутри, превращаясь в блёклую тень бывшего себя. Ну и пусть. Может, оно и к лучшему. И сейчас, глядя на светлую утончённую кисть с чуть проступающими венками, он чувствовал, как болезненно пульсирует и крошится что-то внутри, разрывается на мелкие кусочки и падает в прожорливую бездну. Скоро она проглотит всё. И что тогда останется от Чеса? Пустота внутри да глупая оболочка снаружи... Отличный набор. Ну и для чего он нужен тому, кто впитал все лучшие проявления мира? То-то же. "Нельзя", – мысленно, будто пса, одёрнул себя Чес, когда в очередной раз залип на чужие губы, и усилием воли отвернулся. Невыносимо. С каждым днём он всё больше убеждался в том, что понятия "совершенство" и "Глэм" – синонимы. Даже внутри, наверное, у него всё было разложено по полочкам с учётом цвета, размера, частоты использования, да ещё и в алфавитном порядке. Как иначе можно объяснить познания во всех известных человечеству областях, идеальную выверенность каждого движения, невозмутимость в самых неожиданных (для всех, кроме Глэма, разумеется) ситуациях и ещё целый перечень действий, немыслимых без точного расчёта? "Твой папа случайно не механик? Тогда почему ты такой робот?" – спрашивал Чес когда-то давно, почти сразу после их знакомства – конечно же, в шутку. Но в ответ получал лишь слабую затравленную улыбку – конечно, тоже в шутку. знал бы он тогда, по какому тонкому лезвию ходит... А потом случайно заглянул в светлые глаза, и все сомнения отпали сами собой: слишком много боли и отчаяния, никак не свойственных машинам, выплеснулись на него в тот момент и прочно въелись в душу. С тех пор он и тонул в этой голубой бесконечности. Во всех смыслах этого цвета. Конечно, поначалу тревога, волнение и патологическая забота списывались на дружескую привязанность, а учащённое сердцебиение – на сбитый режим. Но постоянную жажду прикосновений не удалось списать ни на что. Да и "сбитый режим" проявлялся только при виде Глэма, что наводило на определённые догадки. Наверное, нужно быть совсем тупым, чтобы не видеть очевидного. Чес не был, но упорно прикидывался. Только самоубеждение не было его сильной стороной. Смириться всё же удалось. После долгих бессонных ночей он признался сам себе, что до чёртиков влюблён, и тут же решился на безрассудный шаг: оставить всё, как есть. И оставил, несмотря на то, что отчаянно хотелось большего. Даже мысленно список правил для себя составил, и долгое время старательно их придерживался. Только вот список не подразумевал, что прекрасным майским вечером Чеса идеально выверенными движениями приштампуют к стене и жадно вопьются в губы. ...и Чес не устоял. Уже под утро, лёжа на безобразно измятой постели, перебирая поблёскивающие в предрассветных сумерках, так неидеально спутавшиеся волосы и глядя в голубую глубину сверкающих глаз, он вдруг пришёл к неожиданному выводу и тихо прошептал: – Вселенная идеально дополняет бездну, ты знал? – Ещё бы, – довольно хмыкнул Глэм и расслабленно прильнул к тёплым рукам. "Действительно", – уже про себя добавил Чес и счастливо улыбнулся, ощутив тёплое дыхание на обнажённой ключице. Глэм впитал в себя весь мир. А Чес – неотъемлемая часть этого мира. И это хорошо.