Somnum

Изящно-чарующее платье какой-то надменной красавицы развевалось по ветру, как и каштановые пряди на голове сероглазого до боли знакомого человека. Взглянув себе под ноги, она неожиданно четко разглядела багряные пятна, которые, кажется, даже не пытались оттереть. В этот момент в душу ей закралось подозрение, возраставшее с каждым мигом. Она уже видела это, видела, видела! Только что появившийся комок в горле сдержал отчаянный вопль. Отрубленная, вовсю кровоточащая голова с неприятным звуком перекатилась на землю. Обезглавленное тело упало на плаху, заставив всех окончательно увериться в произошедшем. Гортанный звук, казалось, не имевший ничего общего с человеческим голосом, вылетел из её уст. Она вышла из тьмы внезапным рывком. Горестные рыдания сотрясали грудь, душили её. Пот скатывался по лбу к бровям, а потом — на виски. Абсолютно влажное лицо она вытерла краешком одеяла. Тяжелый вздох прервали неистовые всхлипывания. Она закусила зубами подушку, силясь не закричать. Санса. Её имя Санса Старк. Не Санса Ланнистер, не Санса Аррен, не Санса Болтон. "Ну да, конечно. Это такая же правда, как слова о том, что мой отец — изменник. Никакой я не Старк. И вовсе не Талли. "Семья, долг и честь". Да смею ли я произносить даже в мыслях этот девиз, предав доверие отца, Робба? Конечно, я была ребенком, но разве я не должна была понять, в какую скверную игру со мной играют? Разве не должна была поддерживать папу и Арью? Я выстрадала столько, сколько не выстрадал почти никто, а в моей душе всё так и зияет дыра, которую при всем желании невозможно заполнить. Это невероятный шквал отвращения к себе самой: и к телу, изувеченному Рамси Болтоном, и к душе, оплёванной Джоффри, Серсеей и всем королевским двором. Самое страшное, что изредка у меня мелькает мысль, что всё это заслуженно. Эта боль скрыта гримасой вежливой надменности и холодности. Люди видят во мне эгоизм, они удивляются моей жёсткости, им невдомёк, что никто не осудит меня сильнее, чем я сама. Мне необходим этот панцирь, этот металлический щит, чтобы выжить. Я ненавижу себя за эту живучесть и в то же время рада ей, и я же буду первой, у кого эта радость вызовет отвращение. Я презираю себя за наивность, за слабость, которые иногда проявляю, за неумение бросить вызов. Почему такое ничтожество как я живет и дышит, а мой отец, благороднейший из всех людей наречён предателем и прилюдно обезглавлен? — И всё-таки он бы хотел, чтобы ты жила — Это единственное, что меня останавливает, не давая каким-либо образом стереть себя с лица земли. — Ты лукавишь. Ужель тебя не страшит грядущее после твоей смерти и тебя вовсе не пугает боль? Не сумев ответить на собственные вопросы, Санса ощутила покалывание в руке, на которую опиралась. Она перевернулась на простыни, резкими движениями смахнув слёзы с лица тыльной стороной ладони.