anxiety

      Сонхва трясет от страха, хотя вокруг ничего не происходит.       В комнате темно, из источников света только машины за окном и парочка мигающих кнопок на системном блоке где-то под столом.       Это похоже на дождь: сначала тихо, капля за каплей оно касается кожи, постепенно покрывает тебя всего и становится все интенсивнее; в начале это вызывает мелкие мурашки от каждого соприкосновения, перерастает в постоянную дрожь, когда ты уже промок чуть не насквозь. А дальше ты словно прыгнул в воду, она везде, окружает тебя и заполняет полностью.       Он думает, что лучше бы прошелся под ливнем, лег на асфальт и позволял дождю стекать по своему лицу, не давая ему раскрыть век, ведь в такие моменты почему-то чувствуешь себя живым и свободным, дышать становится в разы легче и ты чувствуешь, что сейчас жизнь прекрасна.       А эти мгновения кажутся адом.       Страшно, это мягко говоря. От него холодно и жарко одновременно, трясет и обдает потом, и от этого гадко. Мысли сменяют одна другую, каждая из них — хуже предыдущей.       Понятное дело, причин для того, чтобы бояться - нет, но Сонхва в ужасе, глотает слёзы, от соли которых лицо неприятно чешется, но чем больше пытаешься их стереть, тем сильнее они начинают идти.       Еще один всхлип Сонхва душит еще где-то в груди и кусает губы почти до крови. Больно, в душе, на губе. Он еще раз переводит дыхание и вместе с рыданиями произносит в телефон:       — Оно снова, — хрипло и тихо произносит Пак в трубку, без какого-либо «привет», «извини». Если он звонит в это время, Хонджун сразу знает, что происходит.       Ответа, как и всегда, нет. Пару секунд Ким молчит в трубку, а дальше — гудки. Но Сонхва знает, скоро ему помогут.       Когда Ким всего через несколько минут стучится в дверь, часы показывают ровно два часа ночи, но он и так не спал, поэтому весьма бодрый. Стучится лишь для приличия, знает, что дверь всегда открыта, а если нет — у него есть запасной комплект ключей.       Свет включать смысла нет, он уже привычно идет по темному узкому коридору, входит в спальню, откуда слышатся частые всхлипы и тяжелое дыхание, сразу забирается под тяжелое одеяло.       Его руки теплые, почти обжигающие в этом холоде, приятно согревают узкую талию и вмиг дают трещину по льду, сковавшему Сонхва. Тот и плечом не ведет на присутствие чужого в комнате, ведь не чужой он вовсе, и это заставляет его брови расслабиться.       Хонджун давно начал молчать в такие моменты поначалу, когда только оказывается рядом. Дает привыкнуть к своему присутствию, проникает в личное пространство и сливается с ним в одно целое.       Медленно, бережно он берет дрожащие пальцы в свою ладонь, согревает их любовью. Он утыкается носом в открытую шею прямо над воротом широкой футболки и тихонечко сопит, щекоча нежную кожу.       Хонджун как котенок, думает Сонхва, и другие мысли медленно отходят куда-то не слишком далеко, но теряются на фоне этого сравнения.       Он отворачивается от шершавой стены, крутится под чужой рукой и смотрит на Кима заплаканными глазами. В темноте почти ничего не видно, но он и так знает, что увидел бы перед собой: беспокойный взгляд и выставленную вперед нижнюю губу.       Паника медленно отступает, но, как и дождь, оставляющий после себя такие неприятные вещи, как сырая одежда и мокрые волосы, все еще ощущается на щеках и просто где-то вокруг. Хочется высохнуть, согреться.       — Я рядом, все будет в порядке, — Хонджун говорит тихо, будто они тут не одни, и снова соединяет их пальцы мягким движением. — Ничего страшного не случилось и не произойдет, точно не сейчас. Никто не находится в опасности, поверь.       Сонхва крепче хватается за чужую руку, ища больше поддержки, и концентрируется на голосе, словно окружающем его со всех сторон.       — Ты не один, никогда не будешь, милый. Я постараюсь всегда быть рядом, особенно — в такие моменты, обещаю.       Обычно Сонхва не любит соприкасаться лицами, но сейчас ему с этого лучше. Лоб Хонджуна, прижатый к его собственному, дарит чувство спокойствия, доказывает то, что он правда не один.       Ладонь греет уже не пальцы, а щеку, слезы на которой высохли. Сонхва опускает веки с густыми ресницами, под которыми темно ничуть не сильнее, чем в комнате, но так в разы уютнее.       Даже дыхание у Хонджуна успокаивающее, а когда чувствуешь его на своих губах, совсем забываешь о тревогах и в этом хочется раствориться. Пару минут так, а потом — губ касаются чужие, покусанные, с едва уловимым вкусом табака, кофе и фруктов на себе, такие же теплые, как и руки их обладателя.       Одним простым касанием Хонджун забирает у Сонхва все страхи, тяжелую боль, а движением — заставляет забыть предыдущие часы грустного одиночества, меняет дождь на яркое солнце.       — Я люблю тебя и принимаю таким, — почти в губы проговаривает Хонджун, когда рука Пака оказывается у него на груди — там, где быстро бьется сердце.       Холод уходит, кожаные ремни спадают с шеи и у Сонхва получается сделать жадный вдох между поцелуями.       Тепло везде: в душе и рядом с ним.       Тепло — это Хонджун.