Jagged But Tom Eats Like a Man Starved

— Я никогда никого не умоляю, — усмехается Реддл. Едва сдерживаемый гнев вспыхивает, точно огонь, касающийся бензина, что опасно, почти безудержно проникает в нее до кончиков пальцев. Ей нужно уйти, иначе она совершит какую-нибудь глупость. — Сейчас нет, — сквозь зубы произносит Гермиона. Она встает и собирает свои вещи. — Сейчас. Прежде чем уйти, она поворачивается к Реддлу. — Но скоро ты поменяешь свое мнение. Пройдет несколько недель, прежде чем у них снова состоится нормальный разговор. Том упрям, однако Гермиона готова пережить это. Слова напуганного эгоистичного мальчика проникают в ее голову сильнее, чем ей кажется, и в результате она полна решимости заставить его заплатить за содеянное. По мере истечения месяца луна оказывает на него сильное влияние, его окклюменция становится более шаткой, а поведение меняется до неузнаваемости. Том становится отстраненным. На занятиях он борется за ее внимание, задавая вопросы, на которые — как они оба знают — у него уже есть ответы. В Большом зале, ковыряясь в еде, она ощущает его взгляд на себе. Абраксас находит ее все чаще и чаще. Он пожимает плечами еще до того, как она успевает задать вопрос о том, почему его снова обязали проводить с ней время. Луна почти входит в полную фазу, когда Реддл находит ее в библиотеке. — Грейнджер… — начинает он, и она отвлекается от книги, которую якобы читает, обращая свой взор на него. Том почти изможден, его глаза сомкнуты, темные круги портят внешний облик. Он выглядит так, словно не спал несколько недель. Хорошо. — Что тебе нужно, Реддл? — Ее голос сухой и скучающий; она захлопывает книгу и, убирая ее в сумку, поднимается на ноги. — Мы можем поговорить? — Он морщится от того, как хрипло звучит его голос. Том жаждет ее внимания. — Здесь не о чем разговаривать, — бросает она через плечо, уже выходя из библиотеки. Он немедленно следует за ней, как она того и ожидает. — Послушай, я просто… Гермиона поворачивается к нему лицом, надеясь, что ее взгляд отражает весь гнев, кипящий в ее сердце. — Что? Тебе снова что-то нужно, не так ли? — Приходи в Выручай-комнату позже. Тогда мы сможем поговорить, — он встревожен, судя по тому, как часто одергивает руку. Что-то необъяснимое заставляет ее гнев ослабнуть. Быть может, дело в искреннем раскаянии на его лице. Или в напряженном положении его плеч. Но причина определенно не в том, что он снова разговаривает с ней. Она кивает лишь один раз и, прежде чем видит его реакцию, отворачивается. Несколько часов спустя, после того как Лоррейн и Мила погружаются в сон, а гостиная Гриффиндора пустеет, Гермиона ускользает и направляется в Выручай-комнату. Снаружи стоит Том. Он прислоняется к стене, а его глаза блестят в лунном свете, проникающем из окна поблизости. На секунду она позволяет своему взгляду задержаться на нем. В ночи он кажется другим. Более расслабленным, внеземным. Спокойным. Он заостряет внимание на звуке, который издают ее каблуки, и почти улыбается с облегчением, но затем выражение его лица становится прежним. — Ты пришла. Гермиона пожимает плечами и трижды проходит мимо стены, после чего перед ней появляется дверь. Внутри комната почти пуста. Холодна. Расстояние между ними ощущается сильнее, хотя отведенная для них комната меньше, чем она ожидала. Она ходит по комнате уверенными шагами, не оглядываясь назад, чтобы убедиться, следует ли он за ней. Гермиона слишком хорошо его знает, потому не сомневается, что он все еще стоит у двери. Они молчат несколько минут, и Гермиона повторяет двенадцать применений драконьей крови, прикусывая язык. Она с нетерпением ждет, когда он наконец объяснится. Том разочарованно вздыхает, с громким хлопком откидывая голову назад о стену позади себя, а затем опускается на землю. Его подбородок приподнят, глаза устремлены в потолок, а локти опираются на широко расставленные колени. Ее терпение истощается. — Что, черт возьми, ты от меня хочешь? Его взгляд тут же фокусируется на ней — гнев в его глазах отчетливо виден даже при тусклом свете. — Ты можешь дать мне секунду, чтобы все объяснить? — Он почти рычит, и воздух между ними становится гуще. — У тебя были недели! Я должна просто сидеть здесь в бесконечном ожидании? Его магия раздраженно вспыхивает, реагируя на ее голос, и фиолетовые искры вылетают из кончиков его пальцев, скользя по камню к ее ногам. Она отпрыгивает назад, и позади нее материализуется кровать. Ее сердце бешено колотится, когда она приподнимается на локтях, чтобы снова взглянуть на него. Его взгляд прикован к ее оголенным из-за падения бедрам. Кремовая гладь, обычно скрытая юбкой, теперь обнажена. Кровь приливает к ее ушам, когда он медленно переводит взгляд на нее. Его горло дергается, затем он сглатывает, сжимая ткань брюк. Он будто сдерживает себя через силу. Его голос звучит как прерывистый вздох. — Ты была права. Я признаю, что, возможно, был слишком высокомерен. Гермиона рассуждает про себя, что ожидала от него нечто иное. — Я была права? — Хорошо, что ты рядом, — он ухмыляется. — Это заставляет защиту усиливаться. Она держится, пытаясь не закатить глаза. — Неужели ты наконец признаешь, что нуждаешься во мне, Реддл? Он не может отвести глаз от ее бедер. Она сознательно не сжимает ноги вместе, вместо этого позволяя себе чуть больше раскрыться. Его грудь вздымается от каждого вздоха. Она открывает во всем происходящем новые возможности. — Том. Его глаза темнеют, когда он снова переводит на нее взгляд. По ее спине пробегает приятная дрожь. — Ты хочешь загладить свою вину? — Да, — почти шепчет он и, похоже, даже не осознает, что произносит это вслух. — Иди сюда, — мягко говорит Гермиона, протягивая ему руку. Он собирается встать, но она приостанавливает его. В замешательстве Том вопросительно наклоняет голову. — На коленях. Том останавливается, и она задерживает дыхание. Она ожидает, что он будет насмехаться над ней, смеяться ей в лицо или даже проклинать ее. Но он этого не делает. Он выдерживает ее взгляд, опускается на четвереньки и медленно приближается к ней, точно хищник, что кружит вокруг своей добычи. С каждым шагом, с которым он приближается, она ощущает приятную тяжесть в животе. Том касается ее, когда она выходит из транса. Ее взгляд опускается на его грудь, и она видит его мышцы и широкие плечи. Гермиона закусывает губу, прежде чем взглянуть на него из-под ресниц, затем слегка запрокидывает голову, обнажая шею, и чувствует, как его взгляд концентрируются на точке ее пульса. Его глаза вспыхивают серебром, затем закрываются — он судорожно вдыхает. Он невольно движется вперед, приближаясь все ближе и ближе к ее бедрам; Гермиона стопой касается груди Тома, останавливая его. Его глаза открываются — снова чистое серебро. Он чувствует легкую дрожь, пробегающую по рукам. — Как ты собираешься заглаживать свою вину, Том? Он смотрит на ее полураскрытые губы, и ему требуется так много времени, чтобы ответить, что она задается вопросом, слышал ли он ее вообще. — Позволь мне прикоснуться к тебе. Я хочу отблагодарить тебя. Ее нога все еще вытянута, тем самым разделяя границы их тел. Когда она не отталкивает его, дрожащие руки медленно обхватывают ее лодыжку и кладут ее на плечо. Он вновь прерывается, ожидая, что она остановит его, но она этого не делает. Том мягко целует ее лодыжку, позволяя другой руке упасть на бедро. Он целует ее ногу медленно, так нежно, что дыхание Гермионы учащается и она крепко хватается за покрывало под собой. Его лицо находится вблизи ее юбки, и язык проделывает свой путь, пробуя Гермиону на вкус. Он так близко и все еще так далеко. Она должна оттолкнуть его от себя, остановить, пока все не зашло дальше. Однако она лишь сгибает колено и использует ногу, дабы притянуть его ближе. Его нос задирает край юбки, мурашки покрывают ее кожу, когда холодный воздух комнаты соприкасается с ее телом. Поцелуи Тома становятся более влажными, страстными и долгими. Он вздыхает, когда целует ластовицу на ее трусиках. Серебро стекает с его глаз, когда он снова смотрит на нее, но Том пытается себя контролировать. — Могу ли я снять это? Ее губы приоткрываются при вопросе, и она кивает в знак согласия — из-за непреодолимого желания ее голос застрял в горле. Ей необходимо, чтобы он продолжал. Ее юбка скользит по ногам, собираясь в кучу на полу, а он втягивает воздух при виде ее кружевных трусиков, пропитанных возбуждением. Его ноздри раздуваются, когда ее запах окутывает пространство, и, приблизив свое лицо к ее бедрам, он облизывает нежную кожу, уткнувшись носом и щеками в мягкую плоть, и вонзается в нее зубами, другой рукой одергивая край трусиков. Она пищит от острой боли, и Том начинает ее ласкать. Она чувствует, как его пальцы скользят по складкам и входят в нее. Его стон от ощущения того, насколько она возбуждена, звучит глубоко и гортанно, разжигая огонь в ее животе. Длинный палец Тома осторожно ласкает клитор, вызывая непрошенный вздох с ее губ, а когда он толкает палец внутрь, Гермиона крепко цепляется за одеяло. Ее волосы раскиданы на подушке, и она смотрит на балдахин над головой, пока он медленно убирает их, после чего вновь проникает в нее. — Позволь мне попробовать тебя на вкус, — умоляет он, и она двигает бедрами. — Ты даже не знаешь что делать, — фыркает Гермиона, но это звучит как скулеж. — Тогда научи меня, — стонет Том и добавляет еще один палец. Ногой, перекинутой через плечо, она притягивает его ближе; он усмехается, глядя на нее. — Сними их, — выдыхает Гермиона и вздрагивает, когда до ее ушей доходит звук порванной ткани. Его руки неподвижны, и она чувствует, как холодный поток воздуха бьет по влагалищу, и наблюдает, как Том вновь проникает в нее. Его зрачки настолько расширены, что глаза кажутся черными. — Позволь мне попробовать тебя на вкус, — повторяет он, и его пристальный взгляд скользит по ее телу. — Ты божественно пахнешь. Стон в ответ — это все, в чем он нуждается, и вот он проводит движением вверх от того места, где только что находились его пальцы, и касается клитора. Гермиона запрокидывает голову от переизбытка ощущений, когда он повторяет это движение снова и снова, и так громко стонет, что ее щеки становятся пунцовыми. Некоторое напряжение покидает его тело, когда он снова облизывает ее и начинает неловко целовать клитор, в ответ на что Гермиона вздрагивает. Он совершает еще одну попытку, прежде чем она направляет его в верном пути. Он делает успехи, и Гермиона удовлетворенно вздыхает. — Прямо здесь, — она приказывает ему, не замечая ни того, как ее пальцы запутались в его волнистых темно-каштановых прядях, ни того, как он рдеет от ее прикосновения к нему. Том прижимается к ней, дыхание становится все тяжелее и тяжелее, когда нежные звуки достигают его ушей. Гермиона вновь стонет, на этот раз намного громче, в то время как Том возобновляет темп, погрузив пальцы во влагалище, — он словно голодное животное, а она самое вкусное лакомство. Том зарывается в нее лицом и работает языком так, будто не может насытиться. Он сосет, лижет и покусывает клитор; его пальцы постоянно двигаются в ней, и она просто не может не чувствовать себя так идеально. Она даже не может вспомнить, когда в последний раз кто-то доставлял ей удовольствие, кроме нее самой. — Вот так, хороший мальчик, — слова срываются с ее губ, и Том глубоко стонет напротив нее. Гермиона приподнимает бровь и откладывает неожиданную догадку на потом. Слова срываются с ее губ увереннее. — Боже, у тебя так хорошо получается. Не останавливайся. О, боже, только не останавливайся. Потребность в дыхании становится слишком сильной, и когда он решается втянуть воздух, приподняв подбородок, тот блестит от ее соков. Она в знак протеста царапает ногтями кожу его головы, и он снова стонет. — Я хочу трахнуть тебя, — признается Том, прежде чем нырнуть обратно. — Согни пальцы, — просит Гермиона, сбрасывая обувь на пол. Том выполняет желание и, замечая ее волнение, приобнимает Гермиону, а затем снова сгибает пальцы. — Разве ты не хочешь, чтобы я был внутри тебя? Она не отвечает — лишь тяжело дышит и тянет его за волосы, а ее закрытые глаза говорят о скором оргазме. Гермиона скулит, когда пальцы Тома, очевидно, недовольного отсутствием ответа, замедляются. — Ты позволишь мне кончить, если продолжишь, — говорит Гермиона, пока Том наблюдает, как ее грудь поднимается и опускается. Он низко рычит, прежде чем снова зарывается в нее лицом. Внезапно ее толкают на одеяло, и от неожиданности она обхватывает его за плечо второй ногой. Он благодарно стонет и, хватая своей сильной рукой ее бедро, надавливает на живот. Том ложится на кровать, упираясь бедрами о матрас, задыхаясь от столь необходимого трения. Он меняет положение, лаская Гермиону более интенсивно, его пальцы двигаются быстрее. Все мысли Гермионы исчезают, когда Том снова сгибает пальцы, и она видит белые вспышки. Пытаясь заставить его повторить это еще раз, она прижимает колени к кровати. — Ты такая потрясающая на вкус, — бормочет он ошеломленно, точно опьяненный. — Я мог бы питаться этим каждый день до конца своей жизни, и мне все равно было бы недостаточно. Тяжесть в ее животе от его низкого хриплого голоса оборачивается вокруг нее, словно одеяло. Она чувствует скорую эйфорию. Он сжимает ее бедро и одновременно с этим ласкает клитор. Его хватка резкая и собственническая. Приятное покалывание пробегает по коже там, где его пальцы касаются ее. — Пожалуйста, позволь мне трахнуть тебя, — скулит Том, и его пальцы выскальзывают из влагалища и направляются в рот. Глаза Тома закатываются, он издает стон, втягивает щеки и вылизывает ее соки. — Не сейчас, — хныкает она и прижимает его лицо к своей насквозь мокрой сердцевине. — Заставь меня кончить. Он протестующе стонет. Его руки грубо сжимают ее талию, и он продолжает в хаотичном ритме толкаться в кровать. — Не смей выходить из себя, — приказывает Гермиона сквозь дымку, в которую он ее погружает. Том замирает: его глаза полны гнева, разочарования и такой сильной тоски, что у нее перехватывает дыхание. — Ты не кончишь, пока не кончу я. — Грейнджер, — предупреждающе рычит он. Он грубо сосет клитор, словно это наказание, и она прижимается бедрами к его лицу. — Да, вот так. Будь хорошим песиком, вылизывай меня. Его бедра упираются в кровать, матрас протестующе скрипит. Он слышит оскорбительное предупреждение о своем плохом поведении, а затем встречается с ней глазами. Вид Тома Реддла с лицом между ее бедер — это то, что будет преследовать ее неделями. Его глаза темные и опасные, и он выглядит так, словно хочет съесть ее заживо. Овладеть ею. Обладать каждой ее частичкой, которую она обязана отдать ему. Он скулит, после чего сильно кусает мягкую плоть ее бедра и поднимает ее ногу так, чтобы ускорить движения. Он тяжело дышит, гонится за собственным удовольствием и так стремительно изучает ее тело, что Гермиона не может этого вынести. Это невозможно терпеть. Его прикосновения и сочетание удовольствия и боли, вызванной укусами, подводят ее к огразму. — Черт побери, — она задыхается и чувствует, как пульсирует вокруг его пальцев, ее пятки резко впиваются ему в спину, затем она выгибается. Он отрывает пальцы от тела Гермионы и приближается к ее груди. Пряжка ремня издает характерный лязг, молния скрипит, когда он расстегивает брюки. Том достает член, качая его из стороны в сторону, а его глаза блуждают по ее лицу. Его рука сжимает кудри Гермионы и приподнимает ее голову с кровати. — Открой свой гребаный рот, — стонет он, и она делает это, внезапно встречая струйки горячей липкой спермы на лице и языке. Когда Том кончает, он издает сдавленный звук, его брови красиво хмурятся, он расслабляется, а его острая челюсть больше не выдает прежнего напряжения. Его сперма солоновата, но это не вызывает неприятных ощущений, и Гермиона без колебаний открывает свой рот и обхватывает член губами. Его бедра подергиваются, голова откидывается назад, и он крепче сжимает ее волосы, когда она издает стон, после чего втягивает щеки. Гермиона медленно лижет член, очищая его от любых признаков эякуляции. В ее глазах бегают чертята, когда она проводит по своей щеке пальцем и собирает сперму, после облизывая его. Когда он смотрит на нее, его взгляд полон безумия, а грудь тяжело вздымается. — Хочу трахнуть тебя, Гермиона. — Я позволю, если ты будешь хорошо себя вести. (В оригинале игра слов, Том произносит: «Fuck, Hermione». Что буквально переводится как: «Блять, Гермиона». Но также употребляется в том значении, которое по итогу вы можете видеть в тексте).