Только его альфа

Полная луна, которая была всего минуту назад, как по щелчку испарилась за пушистыми облаками. Горящие фонари один за другим резко замерцали, прежде чем исчезнуть совсем. Окна из соседних домов были точно так же темны, казалось, что там и вовсе никто не живет. Было одиноко. Кацуки смотрит в тёмное пространство за окном и вздыхает. Неспокойное чувство никак не покидает его душу, его сердце. Совсем не даёт расслабиться, просто забыться. Мысли постоянно крутятся только об одном человеке и его интересах. Становится дурно. Страшно. Страшно от неизвестности, которая так близко поджидает. И, чёрт его дери, Бакуго терпеть не может это ощущение. Была бы его воля — он бы это стёр в порошок под чистую. Эти мерзкие, до дрожи в коленях, до сжатия рук в кулак, проклятые чувства, что так просто поселились в его мирке, не позволяя избавиться. Кто бы мог подумать, что великого, великолепного его царевича, сможет обуздать какая-то там любивка… Но она обуздала, и с такой мимолётной скоростью, что Кацуки даже моргнуть не успел, не то что там посопротивляться хоть немного. Самую малость. Угораздило же ему — какой-то там взрывной, бесцеремонной бете с мерзким характером (хотя какие бы недостатки не были, Бакуго всё равно был офигенным) позариться на самого популярного в городе альфу — про-героя Шото Тодороки. Он всегда смотрел и смотрит только на него, так было в академии ЮЭЙ, и так происходило по сей день, когда они стали настоящими героями. Бакуго до сих пор с улыбкой на губах вспоминает прожитые годы в общежитии. Поначалу с Шото было много склок и разногласий, можно даже сказать, что они ненавидели друг друга, соперничали, но это быстро сошло на нет, когда Бакуго попал. Влюбился бесповоротно в красавчика альфу, и, как ни странно, ему ответили взаимностью. Ну, ещё бы, Кацуки бы удивился, если бы это было не так, хоть он и бета, но очень даже хорош собой. Они были вместе, крепко держались за руки и не смели отпускать, все серьёзные и несерьёзные проблемы решали слаженно, хорошо обдумав. А ещё они души не чаяли в касаниях и необходимости быть рядом. Хоть поначалу это и было шибко смущающе… Возможно, именно по этим причинам, Кацуки все еще продолжает держаться за Шото. Он снова и снова погибает в этих чувствах безысходности. Что будет с ним, если Шото решит покинуть его ради своей истинной пары — предназначенной судьбой омегой? Он его бросит? Порвёт их неделимую связь, перечёркивая всё в дребезги? Просто выкинет, как ненужную тряпку, и забудет? Забудет о Бакуго и всех счастливых моментах из их достаточно долгих отношений?! Прожитыми рука об руку времени. Он надеется, что это не так. Кацуки нихрена не примет такой расклад, не желает! И сотрёт всех в порошок, кто приблизится к Его альфе! Но… имеет ли он права называть Шото своим альфой… Красные глаза опечаленно опускаются, а рука, дрогнув, тянется к шее, туда, где раньше была метка, касается. А ведь Шото только позавчера оставил эту метку, а она снова так бесследно покинула его тело, не оставляя за собой даже намёка. И так из раза в раз. Кацуки устал. У него сильно болит сердце. А из-за всех этих душащих размышлений, он плохо спит. И в такие времена желает, чтобы Шото скорее вернулся домой, крепко обнял, помогая забыть о всех терзаниях и всех глупостях, которые редко, но приходят на ум. Ему срочно нужно выплеснуть все эмоции, поговорить с Шото и поставить жирную точку в тупых страхах. Кацуки идёт к стулу и снимает со спинки чёрную кофту. Надевает. Быстрым шагом, на который только способен, спускается по ступенькам. Выходит на улицу. Резкий порыв морозного ветра обдувает лицо, Кацуки морщится, когда волосок выбирается из его торчащих волос и падает на глаз. Он цокает языком и проклинает весь этот гнилой мир. Свою гнилую судьбу. Каждый раз, возвращаясь к одному. Причине, которая является такой простой. Почему он родился бетой, а не омегой. И почему он начал думать об этом совсем недавно. Как будто ему больше не о чем думать, помимо этих сраных, не пойми откуда взявшихся проблем. Бакуго всю жизнь принимал всё с вызовом, никогда не отступал от заданной цели и всегда шёл вперёд с поднятой головой. Даже если внутри что-то вздрагивало в страхе. Но лицо, которое появлялось перед ним, так успокаивало, придавало сил. Шото — его лучик света в непрекращаемой тьме. — Кацуки? — слышится взволнованный голос и приближающиеся шаги. — Ты что здесь делаешь? Меня встречаешь? — Половинчатый… — шепчет, смотря себе под ноги Бакуго, сжимая, то разжимая руку в кулак. — Шото, — посмотрел на своего альфу он. В уголках красных глаз мерцали слезинки. — Шото, скажи, что будет с нами, если грёбаный Деку пустит на тебя свои феромоны. Ты уйдёшь? — с болью смотрит в красивое лицо, улавливая каждое изменение в нём. — Ты о чём, Кацуки? — растерянно произносит Тодороки. Порыв ветра разносит бело-красные волосы, ноги приближаются к любимому, а руки, слегка подрагивая, заботливо натягивают капюшон на светлую голову Бакуго. — Он же твоя ебучая истинная пара. Сердце Тодороки защемило. Он всегда подозревал, что у Кацуки порой мелькает такая мысль, и долго ждал, когда он наконец-то решится ему высказаться, решится спросить. Но сейчас, он произнёс это с таким горем, что в лёгких перестало хватать воздуха. Ему больно слышать из уст Кацуки эти слова. — Я же говорил. Никогда не брошу тебя, мне плевать на истинных, на омег, я люблю тебя. Ты мой бета, а я твой альфа, — серьёзно произносит, заглядывая в рубиновые глаза. Шото готов поклясться, что с каждым разом всё больше сходит с ума. — Во время твоего гона, у меня не выходит утолить твой голод… — хватает за запястье Шото Кацуки, несильно сжимая. — Беты бесполезны… Чёрт. Я даже не смогу родить для тебя карапуза. Шото хмурит брови, тянет Бакуго на себя и обнимает. Крепко, держит так, будто он самое ценное, что у него есть на этом свете. И, на самом деле, так оно и есть. Тодороки мягко поглаживает по подрагивающей спине и легко чмокает в уголок глаз, слизывая капельку слезы. — Это всё совсем не важно. Пойми, Кацуки, мне нужен только ты, и я ни за что не упущу тебя. Мы вместе ещё с первого курса академии, и твоя рука всегда будет в моей. И я готов повторять это вечно. — резко вздыхает, слабо улыбнувшись. — А в постели, всё на ура! — Ванильная принцесска, — усмехается Бакуго, а по пунцовой щеке течёт прозрачная слеза. — Все твои слёзы, я сотру рукой, — бережно гладит по щеке, стирая мокрые дорожки. — Ты слишком много значишь для меня, — шепчет одними губами и соприкасается своим лбом лба Кацуки. — Придурок… — с ухмылкой, качает головой Бакуго. — Чёрт тя дери! Ты понимаешь, что после этих слов нихера не отвертишься?! — приподнимает светлую бровь, сильнее скалясь. Шото тихо смеётся, дотрагивается до конца капюшона и целует. Проводит языком по нижней губе, раскрывает рот, вторгаясь в любимое пространство. Кацуки закрывает глаза, опускает руки на талию Шото, обнимает трепетно, вступая в дикую, манящую пляску языков. Тодороки опускает руки с капюшона, перемещая на крепкие плечи, проводит по предплечьям, исполняя полноценные объятия. — Кацуки, пообещай мне, что ты больше никогда не будешь думать об этом. Я не собираюсь оставлять тебя одного. — соприкасается носом об его. — Только я могу касаться тебя, целовать и заниматься развратными делишками. Кацуки краснеет пуще прежнего, отводит красные глаза в сторону, но медленно кивает. С этим Тодороки он совсем размякает. Шото целует мягко в висок, поправляет капюшон и проводит большим пальцем по искусанным губам. Кацуки с трепетом прикрывает глаза и готов поклясться, что это самое ахуенное, что могло случиться в этот хмурый день. Вот теперь Кацуки уверенно и во все права может заявить всему свету, что Шото Тодороки - только его альфа. Возможно, нужно было сделать это раньше. — Если ты мне изменишь с этим дебильным недоомегой Деку, я взорву его к чёртовой бабушке, а тебя буду пытать в тёмном подвале своей треклятой любовью. — тычет он в сильную грудь пальцем, настойчиво наступая. — А сейчас я хочу секса. Трахни меня, Шо-то! У Тодороки вспыхивают глаза, желание заполняет рассудок, он хитро лыбится и хватает за руку Бакуго. Переплетает пальцы, задорно посмеивается и большими шагами ведёт любимого в их тёплую квартиру. Они заходят в квартиру, сбивая всё напролом, еле как закрывают дверь. Страстно прижимаются к стене, скидывают вещи, продолжая ненастно целоваться. Неуклюже ступают в зал и роняют коллекционированную вазу, которую мать Бакуго привезла им на новоселье, та разбивается: на большие, средние и маленькие осколки, заполняя стёклами пол под комодом. Оторвавшись от страстного сплетения губ, любовники затуманенными глазами смотрят на источник шума. Кацуки браво матерится, не ограничивая себя в словах, а Шото с нервозом качает головой, разбираясь с бляшкой ремня Бакуго. Кацуки уже ощущает злую ауру старой ведьмы, когда та придёт в очередной раз в гости, но плюёт на это с колокольни и стягивает свободные штаны Шото, заключая в новый прерывистый, страстно тягучий, поцелуй. В голове пусто. Кроме похоти, желания упасть в наслаждение, совсем нет ничего. Шото тянет Бакуго на диван, стягивает последние вещи с их тел, довольно облизывает губы напротив. Он проводит рукой по аппетитному телу, не упуская каждый изъян, каждый шрам от сражений. Отрывается от губ и целует скулу, затем подбородок, а после расцеловывает всё лицо, спускаясь ниже. Кацуки тихо стонет, изворачивается на диване, когда горячий язык касается соска, играет с ним, покусывает, зажимает между губами, шаловливо оттягивает, мусоля языком. Шото рукой обхватывает второй сосок и проделывает точно так же пальцами. Бакуго сглатывает ком, внизу уже давно всё напряглось и ждало разрядки. Он вцепляется в разноцветные волосы и оттягивает мягкие пряди, пытаясь учуять запах. Ему всегда было интересно, как пахнет настоящий феромон Шото. Как пахнет его альфа. Для Кацуки он пах тёплым ромашковым чаем, мятой и собой. Их члены соприкасаются, и Кацуки тихо постанывает. Свободной рукой Тодороки берёт запястье Бакуго и кладёт руку на ствол, заставляя обхватить. Его рукой он ведёт по нему вверх-вниз, останавливается возле головки и даёт любимому действовать самому. Шото отрывается от груди, целует полушарие и оставляет маленькое пятно возле. Поднимается вверх, проходится по коже и вцепляется в ключицу, кусает. Бакуго резко вздыхает, ахает, проходит мозолистыми от причуды пальцами по головкам, приближая их, обводит круговыми движениями. Гетерохромные глаза поблескивают удовольствием и предвкушением. Шото проводит зубами по венке на шее, сжимает губами и суёт три пальца в рот Кацуки, медленно проталкиваясь глубже. От этих движений Бакуго ещё больше распыляется, он вздрагивает, делает ещё несколько движений по члену и кончает с протяжным стоном. — Шо-то, — ахает он, содрогаясь, когда длинные пальцы выходят из рта, и ловко перемещаются в дырочку, поглаживая проход. Тодороки мягко целует уста и просовывает пару пальцев глубже, растягивает. Он с трепетом соприкасается со стенками и вводит ещё два пальца, заставляя тело Кацуки вздрогнуть от нетерпения. Шото нежно проводит губами по скуле, подбирается к уху и кусает мочку. Его пальцы проталкиваются глубже, находят простату, надавливают. У Бакуго из глаз фейерверки, он двигается навстречу бёдрами и тянется к шее, обнимает. — Е-ебать, как же классно! Ах!.. Закусив с внутренней стороны губу, Шото тянется к спинке дивана и вытаскивает с коробки шуршащий пакетик. Хорошо, что позавчера они забыли её тут. Он вытаскивает пальцы, получает обиженный стон и разрывает квадратную пачку зубами извлекая презерватив. Ему уже совсем невтерпёж. — Дай сюда, двумордая принцесска! — блестит красными глазами Бакуго и ловко натягивает на толстый член Тодороки защиту, поверх любя чмокнув. Шото сглатывает, приподнимает Бакуго за бёдра и меняется с ним положением. Он раздвигает его ягодицы, проводит по всей длине своего члена рукой и насаживает на себя Кацуки, рыкнув. Кацуки стонет, сжимает член стенками и активно двигает бёдрами, крепко обнимая за плечи и постанывая в ухо Шото. Шото сжимает ягодицы, проводит губами по шее, свободной рукой слегка нагибает голову парня за затылок и кладет её на плечо. Он проводит языком по собственным зубам, приближается к излюбленному месту на шее, кусает. Короткие, непослушные волосы лезут с затылка, хочется чихнуть, но Тодороки глубже скусывает и закрепляет, медленно отрываясь от сладкой кожи и слизывая кровь. — З-за-зачем ты по-поставил мне н-новую метку, если она всё рав-но и-исчезнет? — энергично оседлывая, постанывает Бакуго, вжимаясь в крепкое тело альфы. — Я же не чёртова омежка… — Мне так нравится, — проводит пальцами по новой метке. — Ты только мой. Мой Кацуки. Кацуки блаженно улыбнулся, прикрывает глаза и соединяет их губы в трепетном поцелуе. Да, Бакуго был его. Его бетой. Точно так же, как Тодороки был его альфой.