Звезды, сигареты и любовь

      Легкий июльский дождик давно прекратился, и необъятное ночное небо — столь глубокое и таинственное, — начало показываться из-за рассеивавшихся туч. Разлегшись на все еще влажной черепице, Лунатик наблюдал, как одна за другой над окутанным сном Лондоном зажигались звезды, сосчитать которые было бы определенно затруднительно. Бродяга, сидевший рядом, явно не солгал, когда говорил, что с крыши дома Поттеров открывался превосходный вид.       Ветер, дувший с востока, играл с темно-русыми волосами Римуса и иссиня-черными кудрями Сириуса. Недовольно фыркая себе под нос, Бродяга принялся собирать выбившиеся в разные стороны пряди в низкий пучок, и Лунатик, обративший на него внимание, не мог не признать, что даже в такой момент тот выглядел очаровательно. Присев, Римус придвинулся ближе к Сириусу и, когда тот закрепил небрежный пучок волшебной палочкой, осторожно накрыл изящную, но грубую на ощупь ладонь своей собственной, изуродованной многочисленными рубцами и шрамами. Почувствовав, как длинные, вечно холодные пальцы переплелись с его, Лунатик не сдержал скромной улыбки. Он повернул голову к Бродяге, и на губах того заиграла легкая фирменная ухмылка. — У тебя красивая улыбка. Все еще жду, когда ты начнешь носить ее почаще, — наконец, прервал тишину мягкий, хрипловатый голос.       Римус почувствовал, как лицо его начало заливаться краской, и, судя по тому, как вновь дрогнул уголок тонких губ, Сириус заметил это даже при тусклом свете выплывшего из-за туч полумесяца. Взгляд Бродяги обратился к звездам, уже усыпавшим половину небосклона, и создалось ощущение, будто каждая из них отразилась в светлых глазах. Лунатику казалось, что он глядел на картину, написанную неким художником-романтиком, вложившим в нее всю свою сентиментальную душу и отразившим в ней свою чувственную натуру. Но вот, «картина» вновь зашевелилась: не прошло и пары минут, как кудрявая прядь уже выбилась из пучка, мышцы расслабленного утонченного лица напряглись, и Сириус издал раздраженный вздох. Но поправлять волосы он не стал. — Смотри — моя звезда появилась, — сказал Бродяга, указывая пальцем в небо. Подняв взгляд и прищурившись, Римус довольно быстро сумел разглядеть среди многочисленных холодных белых точек ту, что сверкала ярче остальных. — Красивая, — кивнул он. — Прям как я, — высвободив свою руку, Сириус покопался в кармане пижамных штанов, переодеть которые перед выходом на свежий воздух он не посчитал необходимым, и вынул из него помятую пачку сигарет и зажигалку. — Не спорю, — пожал плечами Лунатик, вновь принявшийся наблюдать за ним. — Я вообще-то ожидал ответа, что я красивее, — наигранно надулся Бродяга. — Ты только что приравнял мою неотразимость к газовому шару! — вынув одну сигарету и зажав ее губами, он протянул полупустую пачку Римусу. — Выпрашивать комплименты — нехорошо, — заметил тот, доставая предложенную Сириусом «никотиновую палочку». — Курить — тоже, — со смешком напомнил ему Бродяга. — Наши отношения определенно влияют на тебя не лучшим образом, — констатировал он, прикурив, и передал зажигалку Лунатику. — Главное, что ты делаешь меня счастливым, — задумчиво произнес Римус и, с третьей попытки поджегши кончик сигареты, сделал первую затяжку. — Наверное, — выдыхая обжигавший нёбо и горло дым, добавил он. — «Наверное, я делаю тебя счастливым» или «наверное, это главное»? — выгнув аккуратную бровь и прищурив миндалевидные глаза, уточнил Сириус. — Ты меня оскорбляешь, допуская даже мысль, что я мог бы сказать первое, — вполголоса ответил Лунатик и свободной рукой заправил раздражавшую его кудрявую прядь, спадавшую на симметричное лицо Бродяги, за украшенное аккуратной серьгой ухо. Слегка приподняв уголки губ и потупив взгляд, Сириус ничего не ответил.       Какое-то время они просидели в тишине, изредка прерываемой стрекотанием кузнечиков, трепетом крыльев пролетавших мимо птиц и мяуканьем кошки, наблюдавшей за теми с соседского забора. Внимание Бродяги снова привлекло уже практически полностью расчистившееся от туч звездное небо. Римус же непроизвольно принялся рассматривать самого Сириуса, и чем дольше он это делал, тем больше начинал гадать, как кто-то мог выглядеть настолько обворожительно, выполняя любое, даже малейшее и самое незначительное действие: накручивая уже выбившуюся из-за уха непослушную прядь на палец, поднося и отдаляя от приоткрытых губ зажатую между указательным и средним пальцем тлеющую сигарету, выдыхая тонкую струйку дыма и прикрывая при этом глаза… — Знаешь, наверное, в таких моментах и заключается прелесть жизни, — вновь заговорил Сириус, и от неожиданности Римус, занятый любованием и погрузившийся в собственные размышления, вздрогнул. Но Бродягу, кажется, это совершенно не смутило, как и изучающий взгляд, что был прикован к нему на протяжении последних нескольких минут. Хрипловатый голос звучал как-то по-особенному вкрадчиво, нежно и, в некотором роде, даже отрешенно. — Ну, по крайней мере, моей, — добавил он, выдержав некоторую паузу. — Знаешь, иногда приятно просто спокойно посидеть на крыше в три часа ночи, посмотреть на звезды, на ночной город… Покурить маггловские сигареты… И все это — в компании любимого человека, — последние слова были особо приятны сердцу Лунатика. Сделав последнюю затяжку, Бродяга затушил окурок о кровлю крыши. — Вижу, на кого-то нахлынула сентиментальность, — повторив его действия, Римус осторожно взял Сириуса за острый подбородок и, чуть приподняв его, с полуулыбкой на лице восстановил зрительный контакт с серыми глазами, в которых мелькнула нехарактерная для них растерянность и робость. Однако не прошло и секунды, как привычный блеск вернулся к ним, и, опаляя лицо Лунатика горячим дыханием с отчетливым запахом едкого дыма, не закашляться от которого тому стоило огромных усилий, Бродяга сократил расстояние между их лицами до неприлично близкого. Учащенно дыша, Римус почувствовал, как запах сигарет смешался со ставшим родным ароматом цитрусового одеколона, и в его груди мгновенно растеклось до мурашек приятное тепло.       Облако полупрозрачного дыма, рисовавшего в воздухе незамысловатые узоры, быстро рассеялось, и, хлопая густыми ресницами, Сириус перевел взгляд с ореховых глаз на искусанные от переживаний, обветренные губы, которые Римус, чувствуя, как его одурманенное сердце забилось в бешеном темпе, неосознанно облизнул. Прикрыв глаза — Лунатик автоматически проделал то же, — Бродяга едва ощутимо, дразняще коснулся чужих губ своими, все еще горячими и пахнущими сигаретами, но столь желанными для Римуса, словно выпрашивая у него поцелуй. И, хотя тому и хотелось потянуть время, тем самым подействовав на напряженные нервы Сириуса в ответ и заставив его так же потомиться в ожидании, как бы Лунатик не старался, надолго его не хватило. Трепетно накрыв теплые губы своими, даже сквозь поцелуй он почувствовал, как те скривились в самодовольной победной улыбке. Весь мир словно притих, позволяя Римусу и Сириусу насладиться этим недлинным, но чувственным моментом, позабыть обо всем на свете и лишь полностью погрузиться друг в друга. Положив руку на костлявую грудь, прикрытую расстегнутой наполовину пижамной рубашкой, Лунатик мог прочувствовать хаотичный ритм, выстукиваемый сердцем Бродяги, а тот, в свою очередь, определенно слышал его сбившееся от волнения тяжелое дыхание.       Но вот, по еще дремлющей улице с оглушительным ревом, вернувшим их на землю, пронесся мотоцикл. Отпрянув от бледного фарфорового лица, Римус сделал жадный вдох свежего воздуха, в котором он так нуждался, и нахлынувшее на него головокружение резко ослабилось. Ветер уже стих, и, не прекращая улыбаться, Сириус вынул волшебную палочку из волос, позволив тем вновь беспорядочно упасть на его плечи. — Всю малину нам испортил, — буркнул Бродяга, глядя в сторону, куда умчался неизвестный байкер. — Ты, кстати, определенно научился целоваться в разы лучше, чем раньше, — оценивающе осмотрев Лунатика все еще слегка затуманенным взглядом, заметил он и прикусил нижнюю губу. — Что ж, видимо, у тебя прекрасный тренер, — ухмыльнулся он, взъерошив кудри у корней. — Можешь выразить ему свою благодарность позже.       Цокнув и закатив глаза, Римус слабым кулаком толкнул его в плечо, но все же увлажненные губы предательски расплылись в улыбке, и Сириус не упустил возможности сделать второй за ночь комплимент по поводу нее.       Легши на спину и подложив руки под голову, Бродяга снова принялся глядеть на уже полностью прояснившееся бесконечное звездное небо, и Лунатик, недолго думая, присоединился к нему. Сириус оказался на удивление хорошим рассказчиком — он поведал Римусу интересные факты о множестве звезд, начав, разумеется, с той, в честь которой был назван он сам. Затем он рассказал о созвездии Большого Пса, в которой звезда Сириус находилась, и Лунатик невольно подумал об ироничности анимагической формы Бродяги. Внимательно слушая его приятный голос и размышляя над получаемой информацией, Римус чувствовал, как его представление о ночном небе заметно менялось, становясь все более отчетливым и, в то же время, более философским: если ранее оно всегда казалось Лунатику безгранично одиноким, особенно в то время, когда злосчастная луна уже скрывалась из виду, то теперь Римус подумал, что ведь даже в отсутствие полумесяца или лунного диска, на небе оставались звезды — такие маленькие и неприметные по отдельности, но вместе с глубокой бесконечностью хранившие сотни тысяч тайн, которые они из года в год и из века в век медленно раскрывали людям, не забывая также задавать им и новые загадки. — Слушай, — Лунатик повернул голову к Сириусу, когда тот закончил перечислять факты о звезде, носившей имя Регул и находившейся в созвездии Льва, как раз занявшем свое место на небосклоне. — Чисто в теории, если Сохатый проснется и не обнаружит нас в своей комнате… — Не проснется, не парься, — перебил его Бродяга и, вынув левую руку из-под головы, коснулся ладони Римуса, сцепив свои длинные пальцы с его, беспокойно тарабанившими по прохладной черепице. — У Поттеров это семейное — спать непробудным сном вплоть до восхода солнца. Так что считай, что, пока на горизонте не покажутся первые лучи, мы с тобой предоставлены сами себе, — он улыбнулся той улыбкой, которая касалась аристократического лица крайне редко, но которая каждый раз заставляла Римуса влюбляться в Сириуса еще сильнее — нежная, добрая, искренняя.       Лондон уже начал потихоньку оживать. Вслушиваясь в едва слышное размеренное дыхание лежавшего рядом Бродяги и чувствуя, как его большой палец время от времени массировал покрытую шрамами ладонь, вызывая легкую приятную щекотку, Римус пришел к выводу, что наблюдение за звездным небом, разговоры вполголоса и даже банальное молчание с любимым человеком на крыше дома в третьем, четвертом и даже пятом часу утра определенно стоили одной бессонной ночи. Впервые за долгие годы на беспокойную душу снизошло полное умиротворение, и, наблюдая за тем, как медленно розовела линия горизонта, Римус, все никак не выпуская руку Сириуса, который, впрочем, и не возражал, чувствовал себя самым счастливым человеком на этой земле.