Вместе – до самого конца

Когда-то это было недостатком Вайсс — когда-то она даже перед самой собой отказывалась его признавать — но уже как пару месяцев она отказалась врать самой себе. Хотя, конечно, она думала, что эта страница ее характера останется в прошлом вместе с Атласом, но… Но история, желания ее настоящей семьи, эфемерный долг — все решило иначе. И если уж Вайсс не собиралась врать себе до конца, то ей стоило бы признать, что она так устала, что не хочет вставать и идти. Шевелиться. Вновь думать о своей родине и ее жителях, находящихся под угрозой. Но если бы она мыслила так всегда, она бы не была той, кем была, верно? И все же, начать действовать Шни решила с малого: пойти разыскать Руби, пока идут последние приготовления. К сожалению девушки, свой семейный особняк она все еще отлично знала и помнила… Помнила, как иногда пропускала пару слов о нем… И помнила, где именно иногда проводила одинокие и холодные ночи, смотря на звезды. С сожалением вспоминала, как грустила ее прекрасная роза, слушая об этом. Дверь на центральный балкон второго этажа распахнулась как всегда бесшумно, но Вайсс так и остановилась в дверях, наблюдая за открывшимся пейзажем: особняк Шни занимал огромный участок, но эти бескрайние поля, столь белоснежные и одинокие, приносили только грусть и неприятные воспоминания; где-то вдалеке виднелись черные клубы дыма, не иначе как порожденные пожарами в опустевшем и замерзшем городе, в котором сейчас хозяйничали лишь солдаты да Гримм; и даже сам балкон успел от чего-то пострадать, потеряв почти половину своих искусно выточенных из мрамора перил… В выломанной части которых — прямо на полу, на краю пропасти — и сидела ее партнерша. Недвижимая, словно сделанная из того же мрамора… Сердце Вайсс неприятно заныло от ощущений обычного здесь ледяного ветра — и того, что Руби наверняка испытывает его уже немало времени. Девушка, специально тихо постукивая каблуками, чтобы не испугать свою партнершу, дошла до нее и опустилась рядом — словно так и надо было. Руби, казалось бы, даже не замечая ее прихода, мгновенно освободила место, ровно столько, чтобы их плечи могли соприкасаться. Словно оружие Охотника, идеально сложившееся в нужную форму. Вайсс еле слышно выдохнула, пытаясь успокоить нервы: с тех самых пор, как в ее сердце поселились люди, которые стали для нее настоящей семьей, она очень тяжело принимала любые их проблемы — падение Бикона оставило на ее душе в том числе и эту незаживающую рану. Обычно беловолосая ухитрялась прятать это за робкими улыбками и замечаниями, сделанными от души, резкими словами и действиями, холодным тоном и еще более холодными клинками льда, призванными ее Проявлением. Но вся их компания работала на износ с тех самых пор, как все пошло наперекосяк. И тем более, когда это Руби — всегда столь надежная и сильная, веселая и улыбчивая, добрая и теплая… во всех смыслах. — Сколько еще времени? — монотонно и безжизненно донесся голос их лидера. — Примерно… — всегда пунктуальной Шни понадобилось не больше секунды. — Примерно девять с половиной минут. — Это хорошо. Не придется торопиться прямо сейчас. Только стало комфортно сидеть, — попытка пошутить несколько омрачилась тем, что лицо Роуз так и не отразило никаких эмоций. Это было очень больно — видеть, как серебро души той, которая всегда была знаменем всего их похода, тускнело и увядало. Вайсс любила в своей партнерше очень многое, даже то, о чем никогда и никому бы не призналась, но более всего — тепло ее сердца. Тепло, которое с легкостью птичьего пера и очарованием солнечных лучей когда-то растопило закрытое сердце одной грозной, строгой и холодной наследницы. Но последние дни мысли об этом только лишь отдавали тупой болью где-то в глубине: когда Руби с дрожащими руками корчилась под одеялом, не отвечая на ее прикосновения и страдая в паутине частых для нее кошмаров; когда Руби с блестящими от влаги глазами смотрела вслед своей уходящей сестре; когда Руби — пусть и на жалкие секунды — уходила в себя, еле заметно хмурясь, что всегда означало похороненные внутри страдания. Похороненные ради всех них, ради того, чтобы пытаться идти вперед. Точно так же, как и сейчас. Пусть они обе стали очень близки еще во времена учебы в Биконе, но со времени их воссоединения это нечто, что произошло между ними, стало гораздо больше. Светлее. Глубже. Руби очень любила облекать свои чувства в слова, даже если она отчаянно краснела и смущалась до глубины души, и Вайсс всегда этому радовалась, за каждое признание или прямой комплимент любя ее еще чуточку больше. Но даже так их разговоры всегда держали меньше смысла, нежели горячие движения и тайные прикосновения, робкие взгляды и энергии их Аур, несущие истинный отпечаток их душ. Точно так же, как и сейчас. Я волнуюсь за тебя. Вайсс аккуратным движением коснулась щеки Руби, стирая уже успевшие заледенеть капельки слез. Я не хочу терять тебя. Руби с несвойственной ей медлительностью прильнула к своей девушке, позволяя той обнять ее за талию и прижать поближе. Только после того, как Вайсс к ней присоединилась, Роуз наконец осознала, насколько же жуткий холод здесь царит. До этого… До этого ей было плевать. — Здесь по-настоящему холодно, дурочка, — прошептала Вайсс. — Я понимаю… Но сейчас не время даже так рисковать собой. — Ты понимаешь? — Роуз так и не подняла взгляда. — Даже если нет, я всегда готова выслушать. В любой момент. — Да, конечно… — Руби еле заметно качнула головой. — Я бы хотела этого заслуживать. — Руби… Молодая Охотница, вздохнув, отчаянно стиснула кулаки, покрытые как застарелыми, так и свежими царапинами… И бессильно их разжала. Я боюсь. — Ты все еще готова следовать за мной? Даже сейчас? — Мы все сделали этот выбор уже давно. Я — еще раньше. И я не собираюсь менять свое решение. — И ты веришь, что это имеет смысл? — Да, — просто ответила Шни. — А что… Что, если я во всем виновата? — прошептала Руби. — Если бы я сделала что-то иначе, все могло быть лучше… Может, нам не пришлось бы делать то, что мы делаем сейчас… Девушки еще крепче слились в объятиях под особо жестоким порывом ветра. — Если бы мы могли смотреть в будущее… — вздохнула Вайсс. — Может, ничего бы этого не было. Но мы не можем. Даже бессмертные не могут. А после того, что я увидела по прибытии… Я была бы первой в очереди на поддержку твоего решения не доверять Айронвуду, если б мы голосовали. А потом… Потом все полетело ко всем чертям. Может, мы тоже виноваты — наверняка и мы тоже. Но когда на чаше весов тысячи жизней невинных граждан, никто бы из нас не сделал бы иного выбора. И мы гордимся лидером, который сделал его первым. — Я не могу прекратить думать об этом, Вайсс, — нервно выдохнула девушка. — Все они, все эти тысячи людей, они ведь полагаются в том числе и на нас. Мы обязаны помочь им. Я обязана… — ее голос дрогнул. — Но что, если я ошибусь… Что, если с ними случится то же, что и с другими, кого я подвела? — Руби, ты… Сердце Вайсс замерло, даже не думая биться, когда ее партнерша обеими руками схватилась за запястье ее свободной руки, словно за последнюю соломинку на краю пропасти. Но ее глаза были прикованы не к ним — к глазам Руби, столь страшно теперь сверкающих серебром, впервые столь неуютным. По щеке Вайсс скатилась одинокая слезинка — только от одной мысли о том, насколько много боли и чувства вины она увидела в глазах своей половинки. И насколько много не увидела. — Они все умирают, Вайсс, — проговорила Руби сквозь дрожащие губы, явно находясь на грани, — умирают… Как Пирра, которую я не смогла спасти, будь я хоть немного быстрее, как Пенни, которой не пришлось бы, — она всхлипнула, — умирать, если бы я смогла победить Меркури… Если бы не Жон и не все вы, ценой того, что я отвлеклась тогда, в Хейвене, могла стать… стать… — Руби начала давиться слезами. Вайсс, сама на грани того, чтобы расплакаться, осторожно прижала свою партнершу к груди, поглаживая ее по спине. Провела пальцами по запутанным локонам, в которых осталось несколько давно запекшихся капель крови… Прижалась лбом к ее макушке, слушая прерывистое дыхание и всхлипы — каждый из которых резал ее сердце все новым клинком — пытаясь передать ей хотя бы частичку своего тепла. — Мне страшно, Вайсс… Мне так страшно… — прошептала Руби. — Мне тоже, — тихо призналась Шни. — Всем нам. И мне очень жаль, что мы смотрим на тебя в такие моменты. Каждый из нас сделал свой выбор и преодолел свои страхи, чтобы вступить в это сражение… Но в конце концов мы, пускай даже мельком, смотрим на тебя, Руби. Прости. Ты не обязана быть самой сильной во имя нас. — Я должна… Если я ваш лидер, я обязана быть сильной. Не подвести вас, не подвести никого… — Это всегда причиняло мне боль… — медленно выдохнула Вайсс. — Иногда видеть тебя, понимая, что крест, который ты несешь, самый тяжелый из всех. Ты сделала выбор — пойти на эту войну, как и мы, но судьба сделала это лишь хуже. — Но я все равно сделала выбор, — голос Руби все еще подрагивал. — Это наш долг, верно? Мы не можем бросить все это, когда нам известна вся истина… Мы должны войти в эту битву и защитить людей, и неважно, что нас ждет. Когда они на нас надеются… — Мы не можем, — еле заметно кивнула Шни. — Но одно это всегда так омрачает… Будь ты, моя роза, хоть немного иной… Или если бы ваша школа была чуть популярнее… Салем нашла бы тебя. И все. Просто из-за твоих глаз… Ничего бы этого не было. Нашей команды бы не было. Судьба заставила тебя стать нашим величайшим оружием… И нарисовала на твоей спине самую огромную мишень, которую только можно представить. Никто не заслуживает такого — тем более ты. — Может, это и правда моя судьба, — грустно усмехнулась Роуз. — Мои глаза — часть меня, в конце концов. Может, в том числе и они были причиной того, что я стала самой собой. Но, Вайсс, насчет этого… Руби подняла голову, встретившись со своей партнершей взглядом. На одно мгновение ей стало легче — еле-еле теплое дыхание Вайсс было приятнее любого летнего солнца. Она аккуратно взяла руку той, переплетая их пальцы, сейчас столь прохладные, и прижалась к ним лицом, словно в последний раз вдыхая запахи, которые стали для нее самыми приятными и родными: кофе, частого их спутника, столь любимой Вайсс черники, снега и льда, которые обрели для нее запах именно в ассоциациях с Вайсс — и даже стали приятнее… — Т-ты видела то… того Гримм. Ты слышала наше обсуждение перед планом. Вайсс, — голос Руби вдруг посерьезнел, — пообещай мне. Если Салем или ее слуги победят, если попытаются забрать меня живой, раз я так нужна им… — Н-нет… — Не позволь им, Вайсс, — их взгляды встретились. — Любой ценой. Даже ценой моей жизни. Глаза Вайсс вновь заблестели от предательских слез, которые она безуспешно попыталась стряхнуть — все ее естество отчаянно сопротивлялось даже одной мысли о подобном действии. — Нет, Руби, дорогая моя, — громко всхлипнула девушка, — пожалуйста… Ты, ты не смеешь просить меня о таком… — Только тебя и смею, снежинка моя, — Руби, болезненно нахмурившись, прикрыла глаза. — Прости, прости меня, пожалуйста… Но даже так лучше… Я не позволю ей причинять вам боль — ты не позволишь — моими руками. Девушки прижались друг к другу — между ними не осталось и сантиметра пространства — и слились в долгом поцелуе. Когда-то бывшем для них символом их чувств и близости, их связи, их сердец… Самым сладким из плодов их жизни, столь мягким и приятным, горячим и страстным… Ныне гораздо большем — способом говорить без слов, способом уйти хоть на секунду от этого мира — и их последней вечной клятвой перед друг другом. — Вайсс, — проговорила Руби спустя полминуты тишины и хрупкого, слишком хрупкого их единения, — как ты думаешь… мы сумеем пережить все это? Вайсс вновь еле заметно дернулась от такого вопроса. Но, по крайней мере, самые страшные слова в своей жизни она уже все равно услышала. Да и даже если бы она не поклялась быть честной с собой, то соврать Руби было задачей невыполнимой даже в таком случае. — Я не знаю, Руби, действительно не знаю, — Вайсс еще глубже зарылась носом в ее темные волосы. — Но, полагаю, скорее нет, чем да, учитывая все обстоятельства. Я всегда буду рядом. — Хм… — девушка тихо вздохнула и будто бы пожала плечами, отмечая и так понятный факт. — Ну, если так… Я очень о многом жалею, ты знаешь. О дорогих мне людях, местах и событиях… Но я точно не жалею о том, что я сейчас здесь. С тобой. Я не жалею, что я решила связать свою жизнь с твоей, несмотря ни на что. И даже если это мои последние минуты перед последним сражением… Я не жалею, Вайсс, — и взгляд Руби ненадолго вновь озарился истинным серебром, серебром ее души, которая для Вайсс была дороже всего. — Когда-то я презирала любовь… Не понимала ее… Но вы все сумели приоткрыть мне этот мир. А ты сделала его живым, Руби. Я ни на что в своей жизни не надеялась взаправду раньше, поэтому мне не о чем особо жалеть — я лишь искренне радовалась любому нашему счастью и принимала все наши беды. Мне лишь жаль, что я не разглядела в тебе свое счастье раньше, — Вайсс слабо улыбнулась. — Да, да… Точно. И мне тоже жаль, ну, насчет этого, — повторила Руби ее улыбку. — Жаль, что зависящие от этого результаты тестов и удобство расписания душа… — она вздохнула. — Все это сгорело вместе с Биконом, — тихо проговорила Шни. — Как и частички нас самих, — Руби осторожно поправила пальцем один из локонов своей партнерши. — Мы так давно не вспоминали о них. О юности, о наших книгах, о привычке читать отчеты настоящих Охотников… Боюсь… Боюсь, у нас больше никогда не будет времени. — Если бы сейчас оно у нас было, мы не были бы теми, кто мы есть. — И никогда бы себе это не простили. — Но пока, — Вайсс приобняла партнершу крепче, — у нас есть наши последние несколько минут. И мы проведем их вместе. — Вместе, — продолжила Руби. — До самого конца. До последней капли крови. Все равно в ней мне нет проку, если тебя нет рядом. — Я люблю тебя, Руби. Девушка не ответила, лишь вновь прильнув к губам Вайсс своими. Да, может, она жалела о гораздо большем, чем смогла сказать. Да, может, внутри нее никогда не прекращал колоть сердце кинжал ее личных для себя обвинений. И да, ей было бесконечно жаль, что где-то там, в Академии Атласа, поглощенной пожаром, под ее подушкой навеки останется простое золотое кольцо с сапфиром, превратившись в пепел. Что, возможно, она никогда не скажет Вайсс тех самых слов в том самом смысле. Но даже если они и правда сегодня умрут, Руби была уверена в одном: ее лучшие минуты навсегда останутся в воспоминаниях их обеих.