Клевер

Клевер. Маленькие белые цветочки, мягкие, что сминаются в его горле в процессе кашля. Уэйд никогда не отхаркивал целые цветы – это всё не правда. Ханахаки – это не красиво. Ханахаки – это больно. Он успевает возненавидеть весну: всегда белые – они становятся розовыми, темными, набухают и увеличиваются в размере, ещё быстрее закупоривают трахею. Прострелить себе гортань проще (приятнее), чем корчиться от удушья, когда бутоны забивают носоглотку. …иногда Уэйд успевает выстрелить дважды, и это пугает его больше, чем костюм соседа на Хэллоуин в далеком детстве. Ему никогда не станет легче, он влюбился в иллюзию, в то, что не существует, в то, что в реальности не ответит взаимностью. Это просто выдумка больного мозга. Так с чего в его жизни (теле) возникло ханахаки? …везет как утопленнику; лучше сдохнуть.

Жаль нельзя.

Уэйд уверен: его дар – его проклятие с прямой зависимостью друг от друга. Миледи Смерть никогда не ответить ему взаимностью – её не существует, и мучаться ему вечность. Он начинает чаще задыхаться на миссиях, клевер забивает горло, просится наружу, щекотит язык, дотягивается тонкими стеблями до задней стенки передних зубов. Им бы в ужастиках сниматься, а они крошат тех, на кого указывает Консервная банка. «Clever, самый умный?», – шепчет Уэйд, не понимая, что попадает в самую точку. Клевер точно знает, рядом с кем он заснет. Но Уэйд не понимает намёков. Он вообще не знает, что это намёк. Он просто делает свою работу, получая за это деньги. На деньги можно купить новый Глок, или старый охотничий дробовик. Двустволку. Что бы ошметки костей в перемешку с мозгами эффектнее окрашивали стену. Он оглядывается: у него слишком много засохших ошметков. Пора потратить деньги на клининговую компанию.

***

«Ты убираешь чужие квартиры?» «Это хорошая подработка». «Это отстойная подработка», – думает Уэйд, но не говорит это вслух, просто пропускает Питера в квартиру. Не знает как себя вести, и просто отступает в сторону, позволяя затащить в коридор две сумки с, явно, моющими средствами. «Мне интересно…», – спустя какое-то время говорит Питер. «Прости», добавляет погодя. Опускает голову, прячет взгляд. Но вскидывается, сразу, как Уэйд отхаркивает новый цветок. Маленький клевер в обрамлении вязкой слизи – слишком отвратительное зрелище, но Питер тут же опускается на колени и внимательно его рассматривает. Хочет подцепить пальцами. Колеблется ровно секунду и подхватывает двумя. Раздается легкое «чпок», когда слизь остается на полу, а цветок оказывается в длинных паучьих пальцах. Уэйд не знает откуда в его голове это сравнение. …как и многие другие, да. Питер нормальный парень. У него интересы странные. Но не Уэйду судить людей за их интересы. Мало ли что приносит человеку радость. Уэйд, например, «делает орла». Недавно начал. Пока не получается. Начинает казаться, что всё это чушь, застрявшая в его голове под видом воспоминания: рассказ историка в далёком времени. Историк говорил, что хороший палач мог раскрыть человеку грудную клетку и достать легкие, расположив их рядом с телом так, что человек делал ещё пару вдохов, будто орёл машет крыльями. Сейчас Уэйд понимает, что это скорее рефлекторное действие, но звучит красиво. Хотя в интернете пишут, что легкие насаживали на ребра, и никакой красоты Уэйд в этом не видит. Да и с какой стороны вскрывать – тоже мнения расходятся. Уэйд придерживается призрачного воспоминания. И вскрывает наживую грудину. Не спину. …он молчит о том, что пытается найти цветы в чужих легких. «Орёл» гораздо поэтичнее. …ничего там нет.

***

«Что ты делаешь?» «Это биология», – Питер виновато улыбается. Уэйд комично приподнимает учебник за угол. Он не хочет говорить: горло всё ещё вибрирует от приступа кашля, что случился перед домом. «Ты мало говоришь последнее время». «Проницательно», – сипит Уэйд, – «когда ты заметил». Питер сидит до позднего вечера на его диване, читая учебник, записывая что-то в тетрадь. Уэйд бесцеремонно усаживается рядом, закидывая руку на спинку дивана, включает телевизор: он у себя дома, скажите спасибо, что он в штанах. Питер не мешает. Доделывает задания (если это они), собирает вещи, прощается, уходит. Приходит на следующий вечер с моющими средствами и убирает ванную. Уэйд оставляет ему деньги на табуретке в коридоре, деньги исчезают, когда Питер уходит. Иногда – нет. Квартира со временем становится чистой, Уэйду становится стыдно оставлять пятна мозгов на чистых стенах. Впрочем, приступы в квартире становятся редкими гостями. А продырявить себе глотку, приставив дуло под углом, где-то в другом месте совсем не стыдно. …просто однажды Уэйд обнаруживает Питера в своей квартире, как некую константу. Это нормально.

***

«Я знаю тебя уже два года!» – восклицает Питер, его брови надломлены, лицо выражает почти отчаяние. Это из-за Уэйда…? Он не может ответить. «Так себе ачивка», – отвечает он, отрывая взгляд от экрана, ловя взгляд чистых карих глаз. Не запятнанных. «Что? ачи… о», – он несмело ухмыляется, будто поймав что-то хрупкое. – «Я больше хочу ачивку “подружиться с Уэйдом Уилсоном”. Я получил её?». Уэйд ничего не отвечает.

***

Проходит какое-то время, когда Уэйд понимает, что что-то изменилось. Питер приходит чаще, чаще приносит еду, а не моющие средства. В холодильнике всегда запас продуктов, в шкафчиках – чай, крупы, кофе в зернах, консервы. В ванной пара мочалок, зубная паста, не та, которую обычно покупал Уэйд. Когда вспоминал, да. Деньги на табуретке продолжают пропадать. Иногда – нет. «Ты больше не работаешь?» «Эм», – Питер теряется, в панике скользит глазами по комнате, – «на самом деле…» Уэйд вздыхает: «мне всё равно». Парнишка вскидывает глаза, давится воздухом, словно Уэйд – цветами, и Уэйд, чувствуя неладное, добавляет: «если тебе нужны деньги, я могу давать их тебе». «Я покупаю на них продукты». «Понял». Больше они не говорят в тот вечер.

***

Питер приходит поздно. У него усталый вид, и он застаёт Уэйда на кухне. Тот как знал: нарезает лук, в кастрюле что-то кипит. В чашках на столе пакетики чая. «Ты ждал меня?». «Нет». «О». Уэйд добавляет в кастрюлю лук, перемешивает. Пробует. Широким движением солит и, бросив взгляд на маленькие часы на микроволновке, поворачивается к подростку. «Как ты?». Странный вопрос. Он видит это в глазах Питера. Они не спрашивают о делах друг друга: они же не дружат. Да? Питер работает на Старка. Важный человек, Старк порвёт любого за своего протеже. Уэйд – Дэдпул – просто наемник, которому платят за работу. На самом деле, Уэйд вообще не понимает, почему они начали общаться в обычной жизни. Он – не самая подходящая компания для подростка. «Чертовски устал», – отвечает Питер спустя минуту, которая потребовалась на то, что бы прийти в себя после простого вопроса. – «Рад тебя видеть». Уэйд поджимает губы и отворачивается к плите. Перемешивает содержимое кастрюли и молча раскладывает аппетитное рагу по тарелкам. Они ужинают в молчании. Но, почему-то не чувствуют себя некомфортно. «Один человек, в своём докладе о ханахаки*», – начинает Питер, когда Уэйд набирает воду в чайник, – «сказал, что ханахаки, это просто вирус, передающийся воздушно-капельным путём. И что в организме каждого человека есть некий антиген, который борется с вирусом ханахаки. Инкубационный период, после заражения, зависит от интенсивности выработки антигена человеческим организмом. У кого-то период продолжается в течение всей жизни, а у кого-то – нет». Уэйд ставит чайник на плиту, садится за стол. «Он говорит, что мнение о том, что болезнь может отступить лишь при взаимности чувств – вымысел. Дело лишь в иммунной системе. И в дофамине, который влияет на выработку антигена». Уэйд ждёт, когда свист заполняет кухню, разливает воду по кружкам, возвращает чайник на место. Пододвигает Питеру вазочку с печеньем. «Уэйд», – молчит, – «это просто болезнь». Уэйд хмурится в ответ – он и так знает, что болен. Трехлистные отростки щекотятся внутри. «Её можно победить. Этот человек победил. И ты сможешь!» Уэйд тяжело, глубоко дышит. Какого черта он говорит…? «Ты хочешь сказать, что это не проклятие. Что цветы есть во всех». «Да, на самом деле… может и у меня тоже?» Питер не выглядит как человек, который хочет в Вальхаллу, который согласен на обряд «кровавый орёл». Уэйд давит в себе острое, мгновенное желание вскрыть ему ребра. «Ни у кого. В легких. Нет. Гребанных. Цветов», – чеканит он, встает из-за стола и уходит. На улице почти холодно. Хоть и лето, но Уэйд зябко передергивает голыми плечами. На нём только штаны. Пистолет в кармане на бедре. Нож в кобуре на голени. Это нормально. Не нормально – это клевер, что бьется в груди, вызывая тошноту. Рагу просится наружу, и Уэйд выплескивает его вместе с белыми бутонами. Дышит через раз. Глотает цветы обратно вместе с желчью, содрогается, когда они одновременно проходят по пищеводу и трахее в разных направлениях. Пистолет заряжен, но он не спешит им воспользоваться. Всё ещё тяжело дышать. Садится на грязный асфальт, трёт лоб рукой. Приступ почти отступает. Уэйд снова голоден. «Прости меня», – раздаётся сзади. – «Прости, пожалуйста, Уэйд. Я просто… хочу тебе помочь». «А я хочу вскрыть тебе легкие, чтобы доказать, что там нет цветов», – бормочет, с трудом произнося слова. Клевер щекотит слизистую, и Уэйд громко высмаркивает цветок. В обрамлении кровавой слизи, он шлёпается на асфальт. Уэйд, наконец, сглатывает: он давно не переживал приступы живым. «Уэйд», – осторожно, будто с диким зверем говорит, – «ты же не думаешь, что твоё… твоя проблема – это мифическое заболевание, которое излечимо только взаимностью?» «В моих легких цветы. Хочешь посмотреть?» Глаза Питера расширяются от ужаса: «ты… видел?» «Я бессмертен. Буквально. Конечно видел». «Но это же больн… Болевой шок…! Как ты…?!» «Современные технологии». – Питер округляет глаза, явно не понимая о чем речь. – «Видеокамера, слыхал о таком?» «Могу показать запись», – Уэйд с трудом встает, Питер в какой-то момент подхватывает его за предплечье, помогая удержаться на ногах. Сильный парень. – «Если хочешь. Тебе же интересно». «Интересно», спустя долгие минуты отвечает Питер. Он помог Уэйду добраться до дивана, и застыл рядом, полный волнения и неуверенности. «Я так и думал». Уэйд даёт ему телефон и уходит мыть посуду. Когда посуда закончилась, он задумчиво протирает плиту, стол, дверцу холодильника… Застывает посередине кухни и через секунду на пороге возникает Питер. Его заметно потряхивает, Уэйд не уверен от чего именно: от противности увиденного (не каждый день видишь, как кто-то вскрывает себя заживо), или от доказательств: ханахаки – не выдумка. Уэйд склоняется ко второму варианту. «Можешь вскрыть меня сам, если хочешь. Не думаю, что на видео видно всё, что ты хотел». «Но это…» Питер не может продолжить. Он опускает телефон на стол и уходит. Хлопает дверь, и Уэйд тянется к пистолету… БАХ!

***

«В кого ты влюблен, Уэйд?». Вопрос в лоб. Уэйд не может ответить. Не потому что Миледи Смерть – это выдумка больного мозга, а потому что Миледи Смерть не ответит взаимностью. Она та ещё сучка, любит всех, кто попадает в её руки. Ублажает, провожает. Уэйд не её единственный. Она сама это говорила. Питер не сдается пару недель. Допрашивает, перебирает знакомых, поднимает досье, уточняет о каждом фигуранте каждого дела, имеющегося у Старка на Уэйда. А их много. Как раз две недели допросов. Уэйд начинает пользоваться пистолетом чаще, не стесняясь Питера. Но каждый раз открывая глаза понимает – всё опять убрано. «Я сдаюсь, Уэйд», – сообщает Питер за ужином. Совместным ужином, да. Они каждый день ужинают вместе. Уэйд не расспрашивает Питера, как к этому относится его тетушка, Старк, и где ночует Питер, Уэйд тоже не спрашивает. Они не ночуют вместе. Да. Уэйд не думает об этом. «Но знаешь, приступы при мне почти прекратились, ты заметил?» Нет. «Я правда давно не слышал кашля…!» – глаза Питера округляются, будто он сам только что это понял. – «Ты часто кашляешь сейчас?!» В его глазах светится что-то важное. Уэйд задумывается. Он кашлял вчера. Ночью, почти задохнулся приступом. Он говорит об этом Питеру, и тот задумывается. Снова. Они молчат весь ужин, и Уэйду это не нравится. Что-то не так, эти разговоры не доведут до хорошего. Им надо перестать это обсуждать. Да только разве скажешь об этом Питеру? Он расстроится, возможно, перестанет приходить какое-то время. Уэйду не нравится эта мысль. Но он гонит это прочь и ставит чайник на плиту.

***

«Когда это началось?» Они встретились на улице, случайно пересеклись возле входа в Башню. Питер позвал Уэйда выпить кофе. Он взял горячий шоколад для себя и большой капучино для Уэйда. Слишком много молочной пены – она оседала на губах, Питер постоянно смеялся, тянулся стереть пену рукой, но останавливался. Уэйд подумал, что не хочет, что бы Питер останавливался. В следующий раз, он поймал его за запястье и притянул руку к своему лицу. Питер боязливо стер молочную пену с верхней губы, и не убирал руку, пока не понял, что Уэйд отпустил её сразу, как указательный палец коснулся губы. Питер смутился, допил шоколад залпом, закашлялся. В его глазах мелькнул ужас, но он быстро справился с собой, и вытер рот рукавом. Уэйд склонил голову к плечу: «ты в порядке?». Было что-то в этом вопросе… В этой интонации. Питер помотал головой и, сославшись на работу, убежал. Уэйд медленно допил свой капучино.

***

Он не может ответить когда это началось. Он и сам не уверен. Год, два? Наверное, два. Сложно определить. «Ты не заболел?» «Нет». Уэйд качает головой – видно, что Питер врёт. Его периодически потряхивает, он чаще вытирает нос и задерживает дыхание. «Ты врёшь». «Нет!» – выпаливает Питер, вскакивая со стула, и хватается рукой за голову. – «Ауч». Уэйд бережно и вовремя подхватывает его за локти: «пойдём». Он укладывает его на диван, заботливо укрывает и, чуть помедлив, касается лба губами. …что-то простреливает в мозгу, отдается вибрацией в легких, заставляет поджаться пальцы на ногах. «Температура. Тебе стоит остаться на ночь. Выспишься, я принесу лекарства». Питер смотрит испуганно, словно олень на автомобиль, несущийся на встречу. И выдох, который вырывается из его груди, такой же: отчаянный, будто последний. Но он криво улыбается: «откуда ты знаешь, какие нужны лекарства?» «Спрошу у продавца, что нужно дать маленькому мальчику, если у него температура. И обязательно куплю аскорбинку». Питер смеется: «апельсиновую». Уэйд думает, что достанет любую аскорбинку, лишь бы Питер не болел. Болеть – это полный отстой. Особенно, когда ты не можешь вылечиться.

***

Когда он возвращается, Питер действительно спит. Дыхание с трудом вырывается из его легких. Словно в носу слишком много мокроты. Уэйд не думает о цветах. Уэйд думает о мокроте. Это простая мокрота. Он не заразил Питера ханахаки – это не вирус. Это цветы, которые возникают без взаимности. …какого чёрта.

***

На следующий день не становится лучше: Питер к вечеру так же слаб, держится за грудь, и постоянно опасливо смотрит на телефон. Иногда на него кто-то звонит. К одиннадцати часам звонков становится больше, приходят сообщения, но Питер не читает их. «Ты в порядке?» Он качает головой: «Мне надо поспать». Уэйд не задает вопросов, но через пять минут переносит задремавшего Питера на свою кровать. Клевер трется внутри, качает цветочками, вибрирует и замолкает. Белый цветочек легко отхаркивается, без боли, прямо на пол, как только Уэйд закрывает за собой дверь спальни. Он звонит Старку.

***

Старк приезжает через пятнадцать минут. В своей идеально сидящей рубашке, он выглядит чужеродным объектом в его квартире. Уэйд привык к этому: многие рядом с ним выглядят чужеродными. Или он – рядом со всеми. Это не имеет значения. У Уэйда всё нормально. У него так всегда. Старк забирает Питера, кутающегося в одеяло Уилсона. Он крепко держит его, не отпуская, тонкими паучьими пальцами. …он вообще весь тонкий. Уэйд ловит себя на том, что впервые рассматривает его так внимательно. Питер выглядит напуганным, в отчаянии и в шоке одновременно. Уэйд не понимает почему: это же простуда. Он не думает о цветах, он думает о мокроте. Когда Старк и Питер уезжают, Уэйд задыхается от приступа, не успев выстрелить.

***

Они не видятся какое-то время. Уэйд хотел бы сказать, что у него опять грязно, но это не так. Он просто соскучился по Питеру в своем доме. Когда константа пропадает, становится не по себе. А Питер не даёт о себе знать. Деньги на табуретке копятся. Пыль – нет. Уэйд покупает продукты – заканчиваются сыр, овощи. Морковь можно купить, но пустоту в доме это не устранит. Клевер разрастается. Тяжело дышать всё чаще. Горло дерёт почти всегда. Уэйд привыкает. Молчит. Молчать – не так больно. Умирать каждый раз, зная, что открыв глаза, придется убираться самому – да. Он перестает пользоваться пистолетом. …от ножа меньше грязи.

***

Питер привычно появляется на его пороге спустя десять дней. Уэйд привычно готовит что-то незатейливое. Они ужинают в молчании, Уэйд почти счастлив. Он боится этого чувства. Клевер затихает. «Как себя чувствуешь?» – спрашивает, когда они устраиваются на диване, включают телевизор. Дешевая комедия. Что может быть лучше? «Я в порядке». Уэйда не устраивает этот ответ, но другого ему не дают. «Я куплю завтра зубную пасту. И мешки для мусора». «Хорошо», – кивает он, не отвлекаясь от экрана. …он не знает, что делают герои. – «Там деньги на табуретке». Питер улыбается. Трёт шею, почти мученическим движением. Ёрзает. Подтягивает колени к груди. Вздыхает. Давится воздухом. Уэйд неловко бьёт его по спине, не думает о цветах. Думает о чистых легких, которые открываются взору, как только он открывает грудину и убирает всё лишнее. В чужих трахеях никогда нет побегов. Это его. Личное. Питер смешно морщится, кивает, сглатывает, и придвигается ближе, плечом к плечу. Уэйд бросает на него взгляд: «ты точно в порядке?». Нет. Это – не в порядке. Питер тяжело дышит, с усилием делая вдохи. Его лицо раскраснелось, шея покрылась пятнами румянца. На висках блестит пот. «Тебе надо отдохнуть». Питер быстро мотает головой и тянется к Уэйду. Какое-то мгновение. Затем вскакивает, подхватывает рюкзак и убегает. Не говорит «пока». Уэйду дурно. И это не из-за цветов, что дырявят своими побегами легкие изнутри, пробираясь наружу, словно грудоломы.

***

«Что с ним». Это не вопрос. Уэйд не просит рассказать. Уэйд требует. Старк молчит какие-то мгновения, и рассыпается проклятьями. «Накипело», – думает Уэйд. Они стоят перед дверью мастерской в Башне. Старк помят, зол, темные круги под глазами придают ему затравленный вид. Сыплющиеся проклятия лишь усугубляют это. Уэйд терпеливо ждёт. «Цветы». «…маргаритка…», – судорожный выдох. Уэйд не знает, что ответить.

***

Когда Питер приходит к нему через два дня, он не думает о цветах, он думает о мокроте. А после ужина даёт ему аскорбинку. Апельсиновую. Питер теряется, нервно улыбается. «Спасибо». «Не за что». …это всё пустое. Не те слова. Не те действия. Уэйд наклоняет голову к плечу, смеряет Питера взглядом. Он комкает в пальцах подол широкой кофты. С удивлением Уэйд понимает, что кофта – его. Когда он успел взять её? «Питер». Имя срывается с губ так легко и с усилием в то же время. «Прости», – срывается с губ напротив. Что-то надламывается. Что-то невидимое, не осязаемое. Важное. Уэйд давно не чувствовал себя так открыто. Так правильно. Клевер замирает, словно исчезает. Возможно, маргаритки тоже…? «Прости», – Питер шепчет вновь. Открывает рот, молчит, вздыхает и сбивчиво продолжает. Его голос срывается, становится глуше, перескакивает октавы, становясь неприлично высоким. Таким, что слов не разобрать. Подбородок трясется от еле сдерживаемых слёз. Глаза краснеют, нос тоже. Его горло перехватывает, он заходится в кашле… …Уэйд думает, что умрёт, если увидит смятую маргаритку. Питер сглатывает через долгие, застывшие мгновения. Вытирает рот тыльной стороной ладони. Улыбается. Так широко и открыто. «Ты был прав, да?». Уэйд не понимает о чём он.

***

Они видятся как обычно: вместе ужинают, пьют чай. Забывают о цветах. Уэйд не пользуется пистолетом, Питер не говорит о клевере. «Воздушно-капельным путём?». «Что?» – Питер отвлекается от учебника, поднимает глаза, натыкаясь на взгляд синих глаз в упор. «Ханахаки. Передаётся воздушно-капельным». – Уэйд произносит это в середине перестрелки на экране телевизора. Питер не знает, как реагировать. – «Я заразил тебя. Прости». «Ты же говорил, что это бред. Это не вирус, это не болезнь. Ты говорил, что антигена нет, и цветов в чужих легких тоже». Питеру больно: Уэйд видит это ясно и отчетливо. Он сказал глупость? «Я не уверен… откуда они у тебя. Но знаю, откуда у меня!» Питер опускает голову, закрывает учебник, не положив палец между страницами. Будто это уже не важно. «Ты не сказал, в кого влюблен. А я…» Он мотает головой, выпрямляет спину. «Я скажу». «Миледи Смерть существует лишь в моей голове. Она не облегчит моё состояние». «А ты облегчишь моё». Они молчат так долго, что по телевизору начинается другой фильм. Уэйд бросает короткое: «я сейчас», и уходит. Он стоит на улице так долго, что спину начинает тянуть. Клевер молчит. Словно его никогда не было. Возвращаясь, он застаёт Питера на своей кровати. Он спит, крепко обхватив подушку. Его сон совершенно не спокойный, и он просыпается, когда Уэйд садится на кровать. «Уэйд, пожалуйста». «Ты хочешь сказать, что твоя жизнь зависит от меня? От взаимности, которую я могу тебе дать?» Питер дёргается, как от удара. Но кивает. «Уэйд, я знаю тебя», – его голос дрожит от непролитых слёз. И от тонких стеблей, что скребутся внутри, Уэйд знает это чувство. – «Я… я хотел поближе познакомиться с ханахаки. Я исследовал всё, что мог найти, а это не мало. Мне… правда было интересно. Сначала. А потом я узнал тебя. Уэйд, я… полюбил тебя. Так глу-у-упо». Он заходится кашлём, давится слезами, и Уэйд смотрит на мятую маргаритку. Крошечную, с четверть дюйма. Собственный клевер отдаётся вибрацией и замолкает. «Как ты можешь полюбить меня?» «Неужели ты думаешь, что твой клевер – это из-за Миледи Смерть?!» – отчаянный окрик, словно пощечина. «Из-за кого еще?» «Ты начал кашлять, когда мы познакомились в Башне!» – кричит Питер. – «Два года назад! Тони представил меня Мстителям, и там был ты! Потрёпанный, уставший, у тебя кровоточила нога, ты огрызался на всех, а потом замолчал». – Да, теперь Уэйд вспоминает. – «Мне было пятнадцать! Я ещё в школе учился! И только получил свои силы!» «Какие?» «Я гребанный Человек-Паук, Уэйд!» Уэйд отвечает на его взгляд и долго, задумчиво смотрит. «Ты тогда первый раз закашлялся», – уже спокойнее продолжает Человек-Паук. Нет, Питер. – «Когда я спросил, не болеешь ли ты, мне все сказали, что ты больной на голову, но с телом – всё в порядке. А потом я узнал о клевере». «Я никогда не работал в клининговой компании», – добавляет спустя пару минут. – «Я просто узнал, что ты их вызвал. Отменил заказ, и пришёл сам. Мне хотелось… узнать о цветах». «Узнал?». «Ты полюбил меня ещё тогда, когда увидел первый раз?». «Тебе нужно поспать», – бросает Уэйд и выходит из комнаты.

***

Уэйд вслушивается в надсадный кашель за дверью своей собственной спальни. Питер не заслужил пройти через это. Эта мысль больно колет где-то в затылке. Он открывает дверь и застывает на пороге. «Уэйд, пожалуйста», – натужно сипит Питер, вытирая губы. – «Я не переживу приступа!» «Они режутся внутри, и я ничего не могу с этим сделать!» – добавляет отчаянно. «Тони не может мне ничего сказать!» – хрипло. «Уэйд, я умру, чёрт возьми!» – почти агрессивно. Он не может ничего ответить. Это не так работает.

***

Уэйд не спит всю ночь. Он думает о словах парнишки, что спит в его кровати. О том, что он пришёл к нему под видом уборщика. О том, что приносил продукты. О том, что скрашивал его вечера. О том, что взял его кофту. О том, что влюбился. И о проклятых маргаритках. Думал – в какой момент он начал переживать, что Питер уйдет. Почему притянул его руку к своему лицу. Почему вообще пустил его к себе. Питер ещё маленький. Уэйд – нет. Ханахаки – не вирус. Ханахаки – проклятие. И сироп от кашля здесь не поможет.

***

Он впервые видит Питера утром: растрепанный, неумытый, на ресницах слипшиеся комочки, то ли слезы, то ли не совсем. Уголок губы так же испачкан, и Питер трет его тыльной стороной ладони. Он не хочет мыться. Он хочет есть. Он хочет к Уэйду, что задумчиво пьёт кофе, пока поджаривается новый блинчик. «Прости меня. За вчерашнее», – он опускается на стул, Уэйд без слов пододвигает к нему тарелку ароматных блинчиков. – «Я знаю, что чувства просто так не возникают. Нельзя заставить полюбить кого-то просто из жалости. Просто, чтобы не сдохнуть». Это так не работает. «Влюбился ведь я, и это моё…» – он делает паузу, словно боясь произнести это слово вслух, – «мои маргаритки». «Ты полюбил меня ещё тогда, когда увидел первый раз?». «Да, Питер». «О», – он встаёт, чтобы поставить чайник. Его плечи опущены, движения неуклюжи. «Я полюбил тебя, когда увидел». Чайник почти выскальзывает из его невозможных паучьих пальцев (теперь Уэйд знает, что пальцы правда паучьи), но он вовремя ставит его на плиту. Холодную. «…что?» «Значит…» Питер делает шаг в его сторону, но Уэйд поднимает руку: «ты ещё слишком мал для таких вещей. Лучше ешь блины, пока не остыли. Я достану джем». Что-то озаряет небольшую кухню (Уэйд готов поспорить, что это улыбка Питера), пока он достает джем из шкафчика и открывает его. Ставит банку на стол и, подойдя к плите, переворачивает чуть подгорелый блинчик. «Это значит…» – глупо повторяет Питер, стоя рядом с плитой, в паре дюймов от Уэйда. Такого теплого, взрослого. Он опасный, да. Но он не причинит вреда Питеру, и обязательно послушается, если Питер (Человек-Паук) попросит что-то супергеройское. «Что маргаритки тебя больше не побеспокоят, Питер». Что клевер не побеспокоит больше меня.