Всё было как и прежде.

Итак, я упоминал, что мой учитель, если разойдется, может стать самым настоящим демоном? Ну, в том смысле, в каком я знал демонов ДО своего знакомства с Аазом и миром настоящей магии, а не тех её суррогатов, которым обучал меня Гаркин. Так вот, если я позабыл упомянуть об этом, то, определённо, у меня было помутнение рассудка. Ведь Ааз очень сильно любил две вещи — выпить (один) и деньги (два!). И чуть менее сильно он любил злиться. По крайней мере мне казалось, что ему именно нравится злиться, потому что ни один знакомый мне человек или демон (пока что я знал их не много, но ощущал своей пятой точкой, что вселенная это недоразумение исправит в самом скором времени) не мог так яростно хлестать собеседника словесными оборотами и не упасть затем в обморок от перенапряжения. Ааз же, казалось, отдыхал в такие моменты душой и телом. Так вот, сейчас он отдыхал по своему — стоя напротив меня и испытывая всю силу своих голосовых связок, а я отдыхал по своему — пропуская мимо ушей его нелестные реплики. — Малыш, клянусь, если бы ты соревновался с улиткой, то той бы пришлось давать тебе фору. И даже при таком раскладе ты бы ей проиграл! — Да, Ааз. Я реагировал подчеркнуто вяло. — Да, Ааз? ДА ААЗ? Тебя могут убить в следующей же драке, куда ты непременно угодишь… — Если ты меня в неё втянешь, — пробубнил я, прекрасно понимая, что подбрасываю дров в костер чужого гнева. Мой наставник определенно знал, что именно он является причиной большинства наших неприятностей, когда мы играем в игру «Доверься мудрому учителю». На секунду Ааз опешил. Но лишь на секунду. — Вот как он запел? А не напомнишь ли ты мне, ученик, из-за чьего желания подбирать каждого убогого на дороге мы не раз оказывались в накладе? — он очевидно намекал на моего дракона и недавно расколотый пополам стол. — Ты совершенно прав, Ааз. Из-за моего, — отозвался я, вспоминая, что первым моим попутчиком, «подобранным» на нынешнем жизненном пути, стал именно Ааз. Пришлось прикусить уголок губы изнутри, чтобы он предательски не выдал моих настоящих, абсолютно не по-ученически непокорных, настроений. — Хмпф… Дракон точно был лишним. Понял о чем я думаю? — Не соглашусь, — в отношении Глипа я никогда не сдам своих позиций. — Вот уж и не требовалось. Ты, кстати, его больше не выгуливаешь так же рано, как обычно? Голос моего наставника слегка потерял в яростности на этой фразе. На самом деле, с-тех-самых-пор-которые-я-не-отваживаюсь-называть, всё действительно не шло как прежде. Ааз постоянно злился на мои промахи в учебе. Намного чаще, чем обычно. Поначалу это меня расстраивало, но потом я вдруг осознал, что между поведением моего наставника до и после того-самого-случая есть определённая связь. Дело в том, что пуще всего Ааз злился только тогда, когда я подвергал себя опасности. Сейчас же он начинал заводиться из-за малейшей мелочи. Именно поэтому я очень любил во время вспышек гнева Ааза выводить всё к ситуации-которую-никогда-не-забыть. И любил наблюдать за тем, как гнев сменяется неуверенностью. Я знал, что это удовольствие не последнее в нашей небольшой игре — Нет, Глип не нуждается в пригляде сутки напролет… — Тогда тебе стоило бы кое-чему поучиться у своего тупоголового зверька! Ааз развернулся и, чуть погодя, удалился. Я испытал мимолетную сладость триумфа, которую проглотил вместе с водой из припрятанной за поясом фляги перед тем, как направиться вслед за Аазом в таверну. Самый сладкий десерт всегда ждёт меня внутри.

***

Мы не разговаривали. Просто ели. Ну, точнее я ел, а Ааз кое-как ковырял вилкой свой омлет. Извергу определенно не нравилась местная пища, но альтернатив вроде тех, которые предлагались на Базаре, у нас не было. Я, однако же, тешил себя крошечной и совсем (как я надеялся) невидимой чужому глазу надеждой, что состояние Ааза вызвано скорее нашей недавней ссорой, нежели гастрономическим разочарованием. Я доел свой омлет, вымыл посуду и стал уже подниматься по лестнице наверх, в свою комнату, когда меня настиг голос Ааза: — Не забудь закрыть окно. Не хочу ждать ещё раз твоего выздоровления. Я кивнул. Ааз каждый день просил меня его закрыть с тех-самых-пор. И я исправно поднимался на второй этаж. Переодевался в ночную рубашку. И не закрывал окно. Надо ли говорить, что оно каждое утро было закрыто на шпингалет? И надо ли говорить, что иногда я замечал на губах по утрам микроскопические порезы, будто оставленные острым когтем, который скользил по ним во всей бережностью, но всё равно был не в силах не оставить следов? Нужно ли рассказывать о том, что немногим после, на том же самом месте, где гладил коготь, происходила вспышка знакомой теплоты? Точно ли читателю нужно знать, что я всегда просыпался вовремя, чтобы узнать о природе порезов и чувства тепла? Что ж, даже если и не нужно, я уже всё рассказал.