Дурацкая закорючка

Об этой особенности дисинцев Юньлань узнаёт совершенно случайно — и тут же забывает. В самом деле, кому какое дело, ну и пускай по их поверьям имена истинной любви написаны над сердцем? Юньлань не особо верит в такую чушь, как "истинная любовь" и "предназначение". Он бы и в сами метки не поверил, вот только… Вот только преступление, совершенное из-за несовпадения какой-то там закорючки на коже, всё равно есть. Мальчишка говорит, слишком много и так отчаянно, а потом почти рвёт ворот рубашки, видя чужое недоверие. На коже виден бледный, будто бы почти стёртый, отпечаток. Он складывается в незнакомый Юньланю символ — не разобрать, даже если был бы виден чётко. Но его очертания до боли напоминают кое о чём. Юньлань гонит от себя мысли весь день, не позволяя показывать слабость. Он работает как обычно и улыбается, улыбается, улыбается. Не задаёт вопросов старику Чу, не давит на запутавшегося мальчишку-дисинца, даже почти не срывается на подчинённых. Лишь дома, глядя на отражение в зеркале, Юньлань не выдерживает. Достаёт спрятанную на чёрный день пачку и бездумно выкуривает её целиком, сидя на подоконнике и глядя на город за окном. Сигареты заканчиваются раньше, чем наступает рассвет. А дисинская метка, что Юньлань всю жизнь считал просто странным родимым пятном, остаётся. Не то чтобы это такое уж страшное откровение. За время работы в Спецотделе Юньлань навидался всякого — и уже давно не может однозначно сказать, что дисинцы — плохие, а хайсинцы — хорошие. Все они не так уж далеки друг от друга. Даже кровь у них одинаково красная. Но тут вопрос в другом: откуда, чёрт побери, у него вообще эта метка взялась?! Юньлань уверен, что его родители — точно не дисинцы. Невозможно поверить, что отец связался бы с кем-то из них или сам был отчасти… Нет. Он, конечно, всегда оставался редкостным мудаком, но не стал бы хладнокровно истреблять своих сородичей с такой ненавистью. Юньлань, к сожалению, знал его слишком хорошо, чтобы поверить. Бабушек и дедушек Юньлань толком и не помнит, они умерли кто до его рождения, кто — когда он был ещё маленьким. И это совсем не обнадеживало… Юньлань вдруг думает, а что бы сказал отец, сидящий в своем Министерстве, запроси его сын информацию на самого себя и ближайших родственников? Что бы он сделал — пришёл с проверкой или позвонил в первый раз за несколько лет и устроил выволочку? Ему снова хочется курить, но под рукой оказывается только чупа-чупс. Слабая замена, но хоть что-то. На самом деле Юньлань не решается начать поиски по-настоящему не только из осторожности и возможности расползания информации во все стороны. Просто он… Не уверен, что хочет знать. Сейчас это всё ещё можно — с сильным натягом — списать на совпадение. Подумаешь, странная родинка, с кем не бывает? Жить не мешает, и ладно. Но удержаться от сидения в библиотеке Спецотдела Юньлань всё равно не может. Впрочем, смысла в этом мало. Нигде совершенно случайно не завалялась энциклопедия по дисинцам или дисинско-хайсинский словарь. Какая жалость. Толку с его тихих поисков нет, и потому Юньлань, за последние недели смоливший минимум пачку в день, решат остановиться. Временно. Пока не придумает план получше. Впрочем, дел у него всегда достаточно, а если и нет — то всегда можно выпить в ближайшем баре. С тех пор, как случилось дело с этими чертовыми метками, Юньланю всё чаще хочется просто перестать думать, выключить свои мысли в те мгновения, когда они не заняты работой. В Лончене наступает затишье, все преступники словно специально попрятались. Сотрудники Спецотдела мирно сидят в офисе, а Юньлань не может подавить злость. Он грызёт леденцы, чтобы не сжирать себе мозг, но замена из них — так себе. Отвлечься они почти не помогают, зато вкусно. Юньлань всё же не совсем идиот и успел обрасти связями. Поэтому он аккуратно, втихую от отца и других интересующихся кое-что проверяет. Не было у него в роду дисинцев. От этого открытия вопросов становится ещё больше. Юньлань уже начинает подумывать об откровенном злоупотреблении полномочиями. Желание воспользоваться связью "на крайний случай", оставленной Регентом, это, конечно, глупость. Но чёрт возьми, такая соблазнительная! Юньлань держится на чистом упрямстве и леденцах. А потом судьба сводит его с Шэнь Вэем. Юньлань замечает это не сразу, а наконец заметив, безуспешно пытается понять, когда всё началось и что вообще происходит. Рядом с Шэнь Вэем ему тепло, тепло и правильно. Это ощущение, сначала легкое и ненавязчивое, со временем всё нарастает. В какой-то момент Юньлань осознаёт, что такое не объяснить простой дружбой. Но и на влюблённость это совсем не похоже, нет того азарта и жадности, страсти и желания поймать. Скорее тут что-то более мягкое, спокойное и одновременно — глубокое. Для Юньланя подобное в новинку. Он легко сходится с людьми и легко расходится, у него есть множество знакомых и бывших подружек, но никакого опыта серьёзных отношений. Юньлань знает, что стоит винить характер и образ жизни, но никогда раньше это не играло большого значения. Он легко отпускал людей, не позволяя никому поселиться в своей голове или, уж тем более, занять сердце. Но Шэнь Вэй… Этот чёртов Шэнь Вэй. Юньлань просто не может удержаться от прикосновений, поддразниваний и слишком долгих взглядов. Иногда Юньланю кажется, что все его желания можно прочитать по одним только зрачкам. А чёртова дисинская закорючка словно бы становится темнее — это он замечает случайно, вылезая из душа. Юньлань проводит по ней пальцами и с удивлением чувствует тепло чуть более сильное, чем у остальной кожи. Это слишком странно, чтобы пустить всё на самотёк. Необходимость разобраться с меткой снова поднимается в списке приоритетов, безнадёжно застревая где-то между "Шэнь Вэй", "работа" и "не убить чёртова котяру". То есть — в самом верху. У Юньланя — ни стыда ни совести, а закорючка становится ощутимо тёплой. Странная разница температур не то чтобы мешает, вовсе нет, просто не позволяет забыть. Наверное, именно поэтому после поисков Ван Чжен и спасения Сан Цзаня Юньлань просит Посланника в чёрном ответить на кое-какой вопрос. Ничего серьёзного, так, просто любопытно, давайте немного отойдем. Юньлань говорит и говорит, не зная, как подойти к главной проблеме и стоит ли её вообще озвучивать. Посланник смотрит на него как и всегда внимательно, чуть склонив голову набок. В этот момент Юньлань жалеет, что не может различить выражение лица, скрытого магией маски. Только глаза — тёмные-тёмные, прямо как у… Юньлань неосознанно проводит пальцами по одежде, чувствуя умиротворяющее тепло дисинского знака. Это — уже почти что вредная привычка, не хуже сигарет. Он не замечает, как глаза Посланника на миг удивлённо расширяются, слишком занятый собственными мыслями, но не прекращающий болтать. — Так вот, не соблаговолит ли многоуважаемый Посланник ответить этому хайсинцу на один вопрос? Посланник медленно кивает и добавляет: — Если это допустимо. Юньлань старается не показать свои мысли и улыбается, но чёрт его побери, кто знает, где проходят границы этого "допустимо"! Посланник и так много спускает ему с рук, продолжая помогать. — Я хотел спросить о дисинских знаках истинной любви. Вот теперь Юньлань видит чужое удивление, считывает его с лёгкостью, хотя, казалось бы — что там заметишь по одним глазам. Для вечно хладнокровного господина Посланника эмоций как-то чересчур много. Неужели даже сама тема, ещё до того, как он задал вопрос — это слишком? Юньлань мог бы перевести всё в шутку, но чувствует — в следующий раз ответов ему не дождаться. А сейчас хотя бы есть небольшой шанс. — Почему начальник Чжао спрашивает об этом? — уточняет Посланник и от его голоса, в кои-то веки, не шибает льдом. — Не так давно у нас было дело, связанное с ними, и некоторые детали… Юньлань не то чтобы врёт — хоть с того дела и прошло уже больше полугода. Но раньше столкновения с дисинцам происходили не чаще, чем раз в пару месяцев, а сам Юньлань куда больше сидел в своём кресле, положив ноги на стол и залипая в телефон. Это сейчас работы стало подозрительно много, что не могло не беспокоить. В общем, все крупные дела, на самом деле, были наперечёт. Но не то чтобы Юньлань на самом деле надеялся обмануть Посланника всем этим. Тот наклоняет голову так, что в тени капюшона скрывается и выражение глаз. — Скоро я должен буду вернуться. Что начальник Чжао хочет знать? Юньлань хочет знать всё, но так ведь не скажешь. А жаль. — Я видел... знак, но не смог узнать язык. Он не похож на дисинский. Не то чтобы именно это волновало Юньланя больше всего, но стоит начать с чего-то нейтрального. — Древне-дисинский, — произносит посланник после паузы. — Так мы называем язык наших предков, использовавшийся ещё до падения метеорита. Значит, больше десяти тысяч лет. Цифра почти космическая, и пытаться уложить её в голове — сложно. Сразу же возникает слишком много вопросов, на которые ему, скорее всего, не ответят. Но есть кое-что, что Юньлань просто обязан спросить. — И что… Там написано? — тот мальчишка-дисинец ничего и не объяснил толком, но даже так — перевернул Юньланю всю жизнь. — Что означает символ? — Имя, — просто отвечает Посланник, и в его голосе снова проскальзывает намёк на неясную эмоцию. Больше Юньланю ничего не нужно объяснять. Всё и так — яснее некуда. Дальше только распахнуть ворот и попросить перевести, потому что если уж кто и знает этот забытый язык — так это Посланник в чёрном. — Начальник Чжао может не беспокоить о том, что подобное повторится, — вдруг говорит Посланник. — Метки истинной любви сейчас встречаются крайне редко. Эта часть наследия почти утрачена. Юньлань не уверен, что на это можно ответить, поэтому натягивает на лицо привычную улыбку и благодарит. Ему надо всё обдумать, а Посланник упоминал, что торопится. Когда темная фигура исчезает, Юньлань ещё несколько секунд продолжает сверлить взглядом стену. Имя, да?.. Он слишком устал, чтобы пить, но отказаться нет никакой возможности — без хороших отношений со своим новоприобретенным "братом" они точно не выедут из этой глуши. Юньлань просто надеется, что привычный к алкоголю организм не подведёт, даже несмотря на сильную усталость. Когда Шэнь Вэй начинает оттягивать внимание на себя и пьёт, явно поступаясь какими-то принципами — ради того, чтобы помочь Юньланю, — он чуть не расплывается в глупой улыбке. Выдать себя сейчас, перед посторонними — далеко не самое лучшее, что он мог бы сделать, но Шэнь Вэй с его самоотверженной заботой… Ох, лучше не думать, не сейчас. Проходит не так уж много времени, "брат" наконец выпивает достаточно, чтобы его начало клонить в сон, а Шэнь Вэя ведёт — не слишком сильно, но очевидно, для того, кто его знает. А Юньлань знает его достаточно хорошо. Сам он тоже сильно пьян, но способен себя контролировать. Пока. Так что лучшим решением стал бы уход в свою комнату — но когда Юньлань выбирал правильные пути? Он помогает Шэнь Вэю встать и почти тащит на себе всю дорогу до спальни. Шэнь Вэй сейчас в каком-то странном состоянии, более близком ко сну, чем к бодрствованию. Вроде и выпил три чашки, разве это так много? Наверное, не зря Шэнь Вэй отказывался. Впрочем, напиваться вместе с Юньланем его никто не заставлял, это была идея самого Шэнь Вэя. От этих мыслей словно бы становится теплее. Юньлань улыбается и, не удержавшись, крепче сжимает руку, закинутую на плечо. Они наконец добираются до спальни Шэнь Вэя. Тот почти спит, но открывает глаза сразу, когда Юньлань сгружает его на кровать, и пытается снять куртку. — Чжао Юньлань, — бормочет он хрипло и как-то… Неуверенно. — Я здесь, — отвечает Юньлань и ничего больше не успевает, потому что его сгребают в объятия. Хватка Шэнь Вэя жёсткая, сильная. О таком сложно догадаться, глядя на все эти рубашки и жилеты, но Юньлань не удивлён. Шэнь Вэй не тот, кем кажется на первый взгляд, это точно. Куртка, которую Юньлань успел с Шэнь Вэя снять, соскальзывает на пол, а этот перфекционист даже не обращает внимания. Удивительно. Через рубашку Юньлань чувствует тепло чужого тела. На нем самом — ничего особо тёплого, лучшую куртку Юньлань отдал Шэнь Вэю уже давно, так что преград между ними мало. Юньлань старается дышать ровно и не двигаться, не делать того, чего хочется. Потому что Шэнь Вэй явно не в себе, а пользоваться его состоянием — последнее, чего Юньлань хотел бы. Он знает, что потом может сильно пожалеть, поэтому сжимает руки в кулаки и начинает медленно считать вдохи. — Юньлань, — слышит он где-то возле уха тихий голос и сбивается. Ох, чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. На фоне маячит какое-то странное ощущение, но Юньлань отмахивается от этого, сосредотачиваясь на происходящем. Как, мать его, можно думать сейчас о чём-то ещё?! — Я здесь, — повторяет Юньлань, не в силах придумать что-то новое. — Да, — слышит он ответ, — ты здесь. Тихий смешок оседает на его шее, а полусонные вдохи сковывают не хуже цепей, не позволяя даже сглотнуть комок в горле. Проходит минута или две, и дыхание Шэнь Вэя выравнивается, а объятия теряют силу. Теперь он лежит на Юньлане, полностью отключившись после выпивки. А вот сам Юньлань, по ощущениям, словно протрезвел. Он осторожно укладывает Шэнь Вэя в кровать, — и на этот раз он не просыпается, только недовольно ворочается, — а перед уходом решает поднять куртку с пола. Ему кажется, что Шэнь Вэй может расстроиться, увидев такой беспорядок. Хватит ему и похмелья. От куртки тянет резким и… Таким знакомым. Юньлань принюхивается и несколько секунд просто сжимает куртку, не в силах сообразить, собрать разбегающиеся мысли. К сожалению, у Юньланя слишком мало вариантов. Точнее, всего один, единственный возможный. Он накрывает Шэнь Вэя курткой — пусть она хотя бы греет господина Посланника, чёрт с ней, — и тихо уходит. Уже в темноте своей комнаты до Юньланя доходит, что за ощущение мешало ему совсем недавно. Покалывание дисинского знака — лёгкое, не болезненное, а скорее приятное. Оно пропадает так же внезапно, как и началось, и Юньлань рад. Прямо сейчас он не готов к очередным загадкам. К тому моменту, когда Юньлань теряет зрение, он уже успевает со многим примириться. Даже с закорючкой на своей коже. И наконец-то решается спросить, что думает обо всё господин Посланник. Терять Юньланю всё равно уже нечего.