Кракатук

      — Доброго утра!       Станислава замирает с рукой на дверной ручке; щелчок замка так и не последовал. Вместо этого — взгляд в сторону сиятельного с утра пораньше Аякса, неспешно подходящего к ней. Вздохнув, Станислава заодно оглядывается на пустой коридор исследовательского центра позади себя, понимая, что увильнуть от разговора не выйдет. Почему даже раздражающих клонов нигде не видно, когда они впервые так нужны?       — Доброго, — ровно отвечает Станислава, открывая дверь и проходя в кабинет, позволяя последовать за ней.       — Заняты были? — добродушно спрашивает Аякс, совершенно не обращая внимание на отсутствие ответного энтузиазма в общении.       Станислава лишь кивает, наблюдая за тем, как Аякс сбрасывает шубу; в кабинете, как и обычно, достаточно тепло, чтобы не было необходимости морозиться в верхней одежде, но если бы он пришёл по делу ради короткой встречи — в этом не было бы смысла. Значит, останется на какое-то время.       С последней встречи прошло несколько дней — не было желания уведомлять Аякса о своей работе, на которую она решила отвлечься, как и совершенно не хотелось в принципе выходить на контакт, пусть это было не самым добропорядочным решением. Холода Снежной помогали остудить голову, а сконцентрированность на деле — привести в порядок мысли. Раздрай в душе сменился на привычное состояние, приходящее к ней за методичным заполнением отчётов в глухой ночи при свете слабого ночника. Вернувшаяся бессонница окончательно заставила потерять счёт дням, превратив их в одну бесконечно-долгую слежку за нужным объектом для господина. Жаловаться, впрочем, не приходится — свою работу она любит. В любом виде.       И всё же встреча с Аяксом — момент, когда ночь сменяется утром; темноту нарушают первые солнечные лучи, прогоняя холод.       — А Андрея нет? — вновь заговаривает Аякс, терпеливо дожидавшийся, пока Станислава закончит сортировку принесённых с собой документов и сядет за стол, чтобы заняться делами.       — Елена вытащила его на предпраздничный торжок, — хмыкает Станислава, прокрутив меж пальцев карандаш, — в столице становится излишне суетливо из-за ближущегося солнцестояния. Раздражает.       — Вопрос, почему вы не пошли с ними, отпал, — смеётся Аякс, — не хотели бы на праздник уехать куда-нибудь? Могли бы спокойно провести время.       — Сладкий мой, — елейным голосом начинает Станислава, резко отложив карандаш на стол, чувствуя, как накатывает привычное раздражение, — я великолепно проводила время в блаженном одиночестве за работой. Единственное моё желание сейчас — вернуться к этому. Не думал начать вести затворнический образ жизни? Это решение многое упростило бы.       Между ними воцаряется тишина — Станиславе становится почти искренне жаль за выплеснутый негатив впервые за несколько последних дней, но прийти к мысли, что стоит извиниться, мешают сначала дрогнувшие, а после и вовсе приподнявшиеся уголки губ Аякса. В следующее мгновение он и вовсе упоительно хохочет:       — А я уже боялся, что не дождусь! — он отсмеивается, мотнув головой, прежде чем довольно плюхнуться на диван. — Скучал по вашей вредности. Приятно, конечно, мило общаться с вами, но постоянно есть ощущение, что что-то не так. Рад, что вы не изменились.       Станислава закатывает глаза и отводит взгляд, прикрывая лицо ладонью, чтобы не видеть его раздражительной радости от подобной… мелочи. Кто вообще будет радоваться тому, что на него злятся? Дурной ребёнок.       И всё же его слова позволяют расслабиться. Пересекаться с ним не хотелось и по той причине, что Станислава не знала, как себя вести; ждал ли он от неё того, что теперь она будет невиннее ромашки, а слова её будут самыми добрыми и нежными? При всём желании она не сумела бы себя вести подобным образом, и всё же отчаянно не хотелось подводить человека, что выслушал её, очаровал своим отношением к ней и подтолкнул к тому, чтобы исправить старые ошибки.       Повезло ли ей, что Аякс — дурак, какого ещё поискать надо, или всё же стоит побеспокоиться?       — Я думала, ты по каждому празднику срываешься домой, — вздыхает Станислава, смиряясь с его нравом и всё же берясь снова за работу, — правильнее будет спросить, почему ты всё ещё в столице.       — На масленицу поеду, — Аякс простодушно пожимает плечами, закидывая руки на спинку дивана, — а потом — возьму отпуск на летнее солнцестояние. Обычно выбиваю себе свободный месяц, чтоб до своих именин. Так совпало, что в том же промежутке они и у Антона, и ещё чуть ли не у половины родни, так что месяц… весело гуляем, скажем так, а потом возвращаюсь к работе.       Станислава вслушивается в его слова и параллельно — пытается сконцентрироваться на отчётах. Привычно воспринимать чужой голос за фоновый шум не выходит — внимание постоянно ускользает в сторону совершенно бесмысленного, и всё же почти что трогательного рассказа Аякса про свою необъятную семью. То, что рассказывал ей Антон — укороченная в три раза версия для начального ознакомления, подготавливающая почву. Аякс, узнав, что про бабушек-дедушек-родителей Станислава уже знает, пошёл дальше. Намного дальше.       — Трудно представить, насколько у тебя огромная семья, — всё же прерывает его Станислава, уловив момент, когда появляется возможность предотвратить начало рассказа про третью троюродную тётю по линии отца, ушедшую в горы Снежной разводить коз, — и насколько нелегко с ними, должно быть, живётся.       И насколько нелегко придётся мне с таким прилипалой, едко мелькает в мыслях, но не произносится вслух. Всё равно ничего не изменится — называла ведь уже это пиявочное создание и прилипчивым, и навязчивым, и банным листом… Аякса это знатно веселит и прельщает — иначе не пересел бы с мягкого, удобного дивана на стул, специально принесённый, лишь бы оказаться поближе.       Станислава знает, что Аякс тактильный до ужаса — видела сама, как Антон и Тевкр вешались на него, а он и рад был; замечает это в каждом жесте, когда он то тарабанит пальцами по столу, то бросает взгляд в сторону её сложенных рук. И всё равно держит свои наглые конечности при себе — соблюдает негласно установленные рамки.       Действительно дурак. И всё же самый учтивый и внимательный к близким людям. Тот факт, что он принимает её правила даёт понять — таковой он считает уже и Станиславу.       — Никогда не жаловался, — смеётся Аякс, выдавая всю свою искренность, и подсаживается ближе, подперев довольное лицо обеими руками, — обязательно вас со всеми познакомлю, они замечательные люди! Но что насчёт вашей семьи?       Вашей семьи. Станислава в привычном нервном жесте крутит меж пальцев карандаш, окончательно потеряв фокус на работе. Её семья… что можно рассказать о ней такого, чтобы не испортить момент?       Ничего, пожалуй. У неё нет ни тётушек, живущих свою лучшую жизнь в горах, ни дядь, заявляющихся с дорогими подарками так же внезапно на порог дома, как метель в ясную погоду; всё её детство прошло под крышей с тремя людьми, которых сейчас язык не повернётся назвать семьёй.       — Никого не помню, кроме сварливого деда, — хмыкает Станислава, нехотя выдавливая из себя слова про единственного родственника, помимо родителей и Славки, о котором может сказать хоть что-то, — надеюсь, он давно иссох уже под льдом. Старый хрыч.       Приподнятое настроение Аякса заметно колеблется — Станислава видит, как он мимолётно хмурится, явно не слишком воодушевлённый подобным ответом, и всё же не высказывает ничего в ответ. Лишь вновь возвращает расслабленное выражение лица и продолжает:       — А вы не думали навестить родных?       — Золотце моё, — надменно улыбается Станислава, насмешливо щурясь и не скрывая своего отношения к вопросу, — я вернусь только в том случае, если получу письмо с прекрасной вестью о кончине моего многонеуважаемого отца. Ради этого я, конечно же, приеду, наслажусь зрелищем и с чистой душой вернусь к работе.       Аякс нервно вздыхает и отводит взгляд. Если до этого были смутные подозрения по поводу того, что даже он не настолько балабол, чтобы просто так начинать рассказывать про все поколения своей семьи, то сейчас становится более чем очевидно — он пытается подвести разговор к определённой теме, но всё ходит вокруг да около.       Стоило сразу догадаться, что он, подтолкнувший её сделать первый шаг к примирению с Андреем, захочет помочь и с семьёй. Но это то, что уже нельзя исправить — Станислава даже пытаться не станет, зря только время потратит.       Но Аякса — всё равно выслушает.       — Просто говори. Я же вижу, что ты чего-то хочешь.       — Что насчёт брата? — начинает Аякс с аккуратностью, с которой проверяют толщину льда; знает, насколько опасную тему заводит. — Не хотели бы с ним… встретиться?       Станислава откидывается в кресле, вздыхая и потирая виски. Вспоминать о Славке… приятно. Сколько бы она не отрицала, но готова наконец-то признать, что она всё ещё его любит. Пусть в душе теплилась обида на него первое время, пусть хотелось обвинить его во многом, но… он был всего лишь ребёнком и хотел как лучше. В этом нет его вины. Нет вины в том, что он испугался огня — она сама долгое время боялась поднести руки к нему. Обжигаться больно, но даже зная это, Станислава готова забрать все ожоги себе, чтобы Слава не знал.       Но это означает, что нужно и дальше держаться от него на расстоянии.       — Нет, — произносит Станислава, после, в очередной раз вздохнув, продолжает, — наверное… нет. Я не уверена, но моё желание ничего не значит в любом случае. Если лучше сторониться его — я так и поступлю.       — Ваше желание — единственное, что имеет смысл, — Аякс вновь хмурится, но уже не пытается сгладить настрой, — и если вы всё ещё переживаете о том, что можете ему навредить…       Станислава вскидывает руку, заставляя замолчать одним жестом — пусть ему отчаянно хочется договорить, но Аякс понимает, что сейчас лучше действительно промолчать, раздражённо кусая щёки изнутри, чтобы не сболтнуть лишнего.       — Достаточно, — холодно произносит Станислава, — сделаем вид, что я искренне благодарна тебе за беспокойство, но это лишнее. Это не то, что я хочу обсуждать. Пусть всё остаётся так, как оно есть.       Он слишком привык к её обманчиво-податливому настроению, что успело затмить её природное упрямство, с которым нужно либо смириться и принять за должное, либо… взять всё в свои руки.       — И всё-таки, — хитро начинает Аякс, резко меняя тему разговора, — может, вместе выберемся из столицы на праздник? Слышал, что в Загорье празднуют с размахом, было бы интересно посмотреть на это… в приятной компании.       — Думаешь, я не вспомню, что Загорье находится аккурат возле Огнекрая? — невесело усмехается Станислава, поднимаясь из-за стола. — Не выйдет заманить меня туда и сыграть на моих несуществующих ностальгических чувствах. К тому же, я сильно засиделась с тобой, мне нужно закончить работу. Так что избавь меня от своей приятной компании, будь так добр.       — И всё же я настаиваю! — Аякс подскакивает следом, смеясь. — Мне действительно хотелось бы съездить куда-нибудь вместе. Вы мне, ко всему прочему, задолжали экскурсию по железнодорожной станции! Можем считать эту поездку залогом.       — Тебе, что, семь зим, чтобы подобным образом требовать чего-то? — Станислава с насмешливым возмущением оборачивается на него. — Ты сам выдумал себе эту экскурсию, так сам и проводи — без меня. И без меня езжай куда ты хочешь — хоть в Загорье, хоть к чёрту на кулички.       — Вы соглашались на экскурсию! Я точно помню! — гордо задирает голову Аякс, сияя довольной улыбкой. — Вы настолько бесчестны, что готовы нарушить обещание, или у вас просто проблемы с памятью? Прогулки на свежем воздухе помогут с этим!       — Ещё слово! — предупреждающе шипит Станислава, пригрозив пальцем. — И я не ручаюсь за твою сохранность! У меня всё отлично и с честью, и с памятью!       Аякс щурится, явно что-то задумав — бегло облизав сухие губы, он подаётся вперёд, наклоняясь над столом, и Станислава, пусть он оказывается близко-близко к ней, не отходит и не отводит взгляд. Голубые глаза блестят детским ребячеством, выдавая с потрахами — точно совершит сейчас глупость.       И Станислава позволит ему. Не только сейчас — всегда.       — В таком случае буду ждать выполнения обещаний, — тихо произносит Аякс, улыбаясь, — а пока — возьму другой залог.       И касается своим губами её — невинное прикосновением таким и остаётся, продлившееся не дольше мгновения. Почти сразу Аякс выпрямляется, и, с довольным видом помахав ей на прощание, уходит, не забыв захватить шубу.       Станислава тихо хмыкает, касаясь подушечками пальцев губ. И что ей делать с этим шкодником?

❄❄❄

      Зарываясь носом в высокий ворот шубы и тёплый шарф, Станислава мерзляво ёжится, пряча руки в карманах. Воздух пахнет морозом и кострами; улицы небольшого городка, едва переросшего деревню, украшены к праздничеству. Бросая взгляд на очередные солнечные узоры, заметные на каждой домушке, не выходит понять, каким образом она всё же позволила Аяксу затащить себя в подобное место.       — Я слышал, что в местном трактире так вкусно готовят… с моей готовкой не сравнятся, но мы обязаны попробовать! — хохочет Аякс, подхватывая её под локоть, раз за ладонь не удаётся, и настойчивее тянет за собой. — И на местный торжок сходить! Не сравнится со столичным, конечно, но всё равно будет на что посмотреть.       Станислава вздыхает. Откуда в нём столько энтузиазма и энергии? Сама она пожалела о решении согласиться съездить с ним в такую даль сразу же, как переступила порог дома. Но отступать было поздно — иначе не успокоился бы.       Единственная приятная часть этой поездки — они мало привлекают чужое внимание. Роскошные одеяния, по которым обычно узнавали Фатуи, — особенно Предвестников, — были поменяны на дорожную шубу в случае Станиславы и скромный кожух в случае Аякса, а маски и вовсе оставлены дома. Если кто и оглядывался на них, то исключительно из-за того, что Аякс сам по себе приковывает взгляд — не только в рядах своих коллег.       Напоминает об их первой поездке в Фонтейн. Много воды утекло с тех пор. Тогда… Станислава даже представить не могла, что подпустит это недоразумение к себе настолько близко. Но совершенно не жалеет… в те моменты, когда забывает, насколько изворотливым и хитрым он на самом деле может быть.       Станислава освобождает одну руку из тёплого плена кармана, уже заранее зная, что Аякс, ни на мгновение не отрываясь от рассказа про то, как празднуют солнцестояние в его родной деревне, сместит свою хватку с локтя на ладонь, крепче обхватывая её и переплетая пальцы. Многого стоит не забыть о том, что официальная причина поездки — исследование окрестностей из-за слуха, что недалеко от города была замечена подозрительная активность монстров. Придётся что-то да придумать для отчёта, но это… потом. Кусачий холод совершенно не чувствуется, позволяя умиротворенно прикрыть глаза и допустить мысль, что ничего плохого…       — С… Стась?..       …не случится.       Она до сих пор помнит тон, с которым Слава окликнул её в последний раз; помнит сколько страха было в надломленном от слёз голосе. Воспоминания заставляют её замереть в надежде, что ей послышалось, что она обозналась, но… окликнувший её быстро оказывается рядом. Не нужно даже оборачиваться, чтобы признать брата.       И звучит он — пора себе наконец признаться, — уже не испуганно. Голос дрогнул лишь от сквозящего в нём счастья от долгожданной встречи — как и взгляд сияет, как у ребёнка, дождавшегося праздника, где сумел получить давно желаемый подарок.       Станислава мстительно впивается пальцами в ладонь Аякса, сдавленно хохотнувшего с очевидного намёка на скорую расправу, а после — резко отстраняется, разворачиваясь к Славе и не позволяя сделать шаг ближе, сложив руки на груди в защитном жесте.       Ожидаемого трепета, который она сама себе представляла при возможной встрече с братом, которого не видела почти пять долгих зим, нет и в помине. Вместо него — кипящее раздражение от того, что эти двое решили сговориться у неё за спиной, игнорируя её желание оставить всё как было.       Оба отхватят за свою выходку.       — Настолько осмелел, что решился в одиночку сбежать в город, игнорируя наличие диких зверей в лесу и долгий путь? — хмыкает Станислава, не допуская даже мысли о том, чтобы устроить обмен любезностями. — Надеюсь, что на охоте ты проявляешь себя соответственно. Хотя учитывая то, что я слышала, у меня слишком высокие ожидания по отношению к тебе. Матушка хоть знает?              — Знает, — Слава стыдливо отводит взгляд, кусает губы, но всё равно продолжает, — знает, Стась… и скучает. Это уже ты знаешь. Ты ведь…       — Мне казалось, что отсутствующего ответа на её умилительно-слезливое письмо с уговорами вернуться домой будет достаточно, — усмехается Станислава, перебивая его, — раз так, то возвращайся домой и передай ей — у меня нет ни малейшего желания налаживать контакт.       — Н-но ты тоже скучаешь! — решается и всё же восклицает Слава, резко выпрямляясь и уверенно заглядывая ей в глаза, и лишь дрогнувший голос выдаёт его волнение. — И-иначе не написала бы! Пусть только одно письмо! Но написала ведь!       Станислава цыкает, раздражённо вскидывая голову. Не выходит уже смотреть на брата сверху вниз — давно перерос её плечо. Не возмужал, как тот же Андрей в его возрасте, и всё же в нём больше не узнаётся тот трусливый ребёнок, ходящий за ней хвостиком. Боится, чувствует себя неуютно, но стойко не отводит взгляда, хотя всё в нём выдаёт то, что сестру он совершенно не узнаёт.       До этого она никогда не позволяла себе подобным образом относиться к нему.       — Да ладно вам, — вздыхает Аякс, вмешиваясь, — не так братья и сёстры должны общаться после долгой разлуки.              — В самом деле? — в голос Станиславы, когда она бросает на него взгляд, вновь возвращается тягучий, едкий мёд, что всегда было дурным знаком. — Уверен, что ты имеешь право хоть что-то говорить мне?       Слава тоже смотрит на него — почти с мольбой. У него вся смелость ушла на то, чтобы написать письмо Андрею с просьбой хоть как-то устроить встречу с сестрой — хоть мельком, хоть и не встречу даже, а просто убедиться, что она… всё ещё его сестра. Его ворчливая, безгранично умная и целеустремлённая сестра, у которой всё в порядке.       Кто же знал, что он сходу убедится во всём, кроме их родства?       Была наивная мысль, что с ним-то она поговорит, раз с матушкой не желает; раз рядом будет господин Предвестник, то всё обязательно пройдёт хорошо.       Аякс, пусть терпеть не может роль дипломата, всё же берёт её на себя в этом случае; понимает, что дело совершенно не в нежелании Станиславы видеться с братом, и если сейчас это не решить — уже никогда не получится, ведь она похоронит эту идею окончательно.       Удаётся уговорить их на спокойную беседу в трактире — оглядывающиеся прохожие нервируют и без того взвинченную Станиславу, а тепло помещения куда больше способствует душевному разговору, чем уличный холод. Несмотря на съехавшийся в город народ, свободный столик всё же находится. Аякс решает оставить их наедине, подпитываемый умирающей надеждой на благоразумие Станиславы, и уходит к барной стойке, показательно-заинтересованно расспрашивает хозяйку о возможности заказать горячей еды, постоянно поглядывая в сторону брата с сестрой.       Ничего ведь плохого не случится, если оставить их двоём?       Станислава не разделяет энтузиазма Аякса никоим образом — эта идея кажется ей уже изначально провальной. Славка — не Андрей, с которым она делит одни проблемы на двоих, хранит одну общую тайну, связавшую их заботой об Елене. Андрей всегда был рядом, пусть даже изрядно потрепал нервы своим нравом, Слава же… то, что осталось в прошлом. Андрея она знает как облупленного, особенно после откровений, Славу же… чем он сейчас увлекается? Что любит? О чём думал все эти долгие зимы?       — Первая охота в шестнадцать зим это немного… поздновато, — тихо, словно больше для себя, произносит Станислава, бездумно теребя край салфетки.       — Я… плохо обращаюсь с луком, — неловко признаётся Слава, вжимая голову в плечи и подкладывая под себя ладони, — и-и с копьём… матушка не хотела отпускать меня. А после случившегося… не быть мне охотником. Отец… сильно злился. И из-за господина Чайльда в том числе.       Станислава злорадно усмехается. Всё бы отдала, чтобы посмотреть на него, вынужденного принять в своём доме гостя в виде Предвестника, спасшего его сына, совершенно не подходящего для охоты, несмотря на долгую историю семьи, где что ни потомок, то прирождённый охотник. Способен ли он сохранять ту же холодную надменность, что и всегда, глядя в глаза остальным жителям? Сколько ещё неудач потребуется, чтобы подкосить его и выбить почву из-под ног?       Отец — единственный, в сторону кого нет ни малейшего желания подавлять свою внутреннюю жестокость.       — Ты… злишься?       Голос Славы вновь прерывает её размышления. Станислава бросает на него беглый взгляд. Злится ли она? Безусловно. На него? Нет. Возможно, на Аякса, всё поглядывающего в их сторону, — она мысленно даёт себе обещание разобраться с ним позже, чтоб жизнь сказкой не казалась, — но вернее будет сказать:       — Злюсь, но на себя.       Слава удивлённо смотрит на неё, уже не таясь — широко распахивает глаза, явно собираясь переспросить, но Станислава, вздохнув, начинает первой.       — Не перебивай, — даёт наказ она, откидываясь на стуле и складывая руки перед собой, — отвечай только если спрошу. Так вот… ты ведь знаешь, кто я?       — Моя сестра, — уверенно, не колеблясь ни на мгновение, отвечает Слава, хмурясь.       — Я Фатуи, — хмыкает Станислава, — в первую очередь — Фатуи. Во все последующие — тоже. Не только из-за того, что отдалилась от семьи, но и из-за… специфики моей работы. Я ассистентка второго Предвестника, Слав. И это значит, что со мной опасно искать встречи — я не Тарталья, у которого за семьёй присматривает господин Пульчинелла, и не всесильна, чтобы суметь уследить за всем. Лавачурл, напавший на тебя, имеет отношение к моей работе. Если ты смышлённый мальчик, то поймёшь, что меня нужно обходить стороной, а не пытаться наладить общение. Ничем хорошим для тебя это не закончится — на остальных мне всё равно. Я злилась из-за того, что Тарталья, пусть я ему прямо сказала, что не хочу подвергать тебя опасности, всё равно пошёл у тебя, ничего не знающего, на поводу. И, ко всему прочему, меня огорчает, что я допустила подобную ситуацию. Понимаешь?       Слава кивает, но, вопреки ожиданиям Станиславы, не напряжённо — его плечи расслабляются, и сам он робко улыбается, точно подобный ответ его абсолютно устраивает.       — Ты… всё-таки ничуть не изменилась, — выдыхает Слава, чуть посмеявшись, — я б-боялся, что ты… ненавидишь меня за тот случай… из-за которого ты ушла из деревни. Хотел извиниться перед тобой, но переживал, что ты не станешь даже слушать, а ты… всё так же заботишься обо мне. Несмотря ни на что.       — И это всё, что ты понял из моих слов? — цыкает Станислава, мотнув головой. — И ради кого я распиналась?       — После того случая с лавачурлом… в деревню вновь вернулись солдаты, — несмело начинает Слава, словно боясь делиться подобным, — местные недовольны, н-но с тех пор вокруг не было видно ни одного чудовища. После этого я решился написать Андрею… он ответил, что позаботился об этом. Рассказал, что господина Чайльда тоже он направил к нам. В последние несколько зим он присматривал за деревней. Тебе не нужно переживать об этом.       Станислава вздыхает, опуская плечи. Спорить с этим не выходит. Андрей, каким бы разгильдяем внешне не был, делами показывает себя куда совестливее и ответственнее, чем словами. Даже злиться на то, что он явно участвовал в их маленьком сговоре, уже не хочется. Можно ли это назвать моментом принятия того факта, что вокруг неё одни негодяи, пользующиеся её безграничной добротой и терпением?       От собственных мыслей у неё вырывается слабый смешок.       — Стась? — хрипло окликает её Слава, а после, прочистив горло, продолжает, не давая ей и шанса отказаться от разговора. — Раз ты не хочешь… домой. То я могу… приезжать к т-тебе? В столицу? Хотя бы иногда? Раз в месяц, н-например!       — Я же говорила…       — Я поговорю с Андреем, чтобы помог безопасно добраться! — бойко восклицает Слава, окончательно осмелев и подсаживаясь ближе к столу, словно это поможет ему в уговорах. — И с матушкой договорюсь! Честно-честно! Я не принесу проблем! И сам доберусь обратно!       Станислава глубоко-глубоко вдыхает, прежде чем длинно выдохнуть. Чувствует, как им обоим неуютно друг с другом — Славе из-за боязни сказать что-то не так и чувства вины, а ей из-за непонимания, как общаться с ним. И даже несмотря на это Славка всё равно искренне хочет попробовать вернуть тепло в их отношениях, а Станислава… никогда не умела ему отказывать.       — Хорошо, — цыкает она и, прежде чем засиявший Слава успевает хоть что-то ещё сказать, выдвигает условия, — но жить будешь у своего замечательного Андрея, понял меня? И не смей заявляться без предупреждений — я могу уехать в командировку или быть слишком занятой работой, чтобы позаботиться о тебе. А добираться будет помогать Тарталья, раз ему настолько нечего делать и хочет везде сунуть свой длинный нос. Сам обрадуешь его. Если откажется — никаких тебе поездок.       Строгого тона оказалось недостаточно, чтобы унять энтузиазм излишне обрадовавшегося брата — он вскакивает с места, чтобы броситься ей на шею и наконец-то, как хотелось с самого начала, крепко обняться. Как в детстве, когда он без спроса врывался в её комнату, а она читала ему сказки, ныне — уже давно сгоревшие в пламени, оставив после себя лишь пепел. Потому вместо них — тихие, сбивчивые благодарности вперемешку с отчаянными извинениями. Станислава машинально разводит руки, не решаясь прикоснуться к нему — в мыслях, не позволяя отвлечься, всплывают воспоминания о последних днях в родном доме, запомнившихся лишь бледным, заплаканным лицом брата, и… и Станислава мотает головой, отгоняя навязчивые образы, несмело кладя ладонь ему на спину, игнорируя дрожь, прошедшую по рукам.       И бросает взгляд через плечо на Аякса, что наблюдает за ними уже не скрываясь, улыбаясь. Жестами Станислава старается передать всю свою жажду крови, намекая на скорую расправу — Аякс, даже если и понял это, всё равно довольно хохочет, гордясь тем, что его шалость удалась. А остальное… уже не имеет значения.