Oh Lady Be Good

По крайней мере, истинно то, что человек не властен даже над своей с у д ь б о й

— Мечтаю накопить на мотоцикл и свалить из этого города. Здесь слишком много тяжелых воспоминаний, — признается она, разминая и перебинтовывая разбитые в мясо и кровь костяшки пальцев: открытые раны едва успевают затянуться на коже бурой коркой струпа. Они знакомы от силы минут двадцать. Скалетта многое повидал за все те пять лет, его помотало по жизни и в их с Джо практике год за два пойдет, но даже ему становится дурно. Ни в меньшей степени от коктейля из сигарет, спиртного и копоти; и на самом деле он не припомнит, чтобы когда-либо у него так болела голова. — Накопишь, — хмыкает Вито, переключая скорость так, что Джо рефлекторно вжимается в сидение, в мыслях матеря его всеми ругательствами, которые только существуют. Он думает вовсе не о том. — Скажи, если ты такая умная, то где твои деньги? — невзначай спрашивает Барбаро, не для того, чтобы задеть, скорее из любопытства. У него веселое настроение сегодня, так что он любопытствует, задает вопросы, много-много разных, а она отвечает, но — красуются при этом оба. — Я достаточно умная для того, чтобы не таскать их по всему городу, — вранье конечно, большая часть денег уходит на недоносков из клуба мотолюбителей. Сто по автостраде, они приезжают даже раньше намеченного; Вито не спрашивает имени у неё, ему и не нужно это знать, но желает удачи, прищуриваясь, когда та выпрыгивает в плоских школьных туфлях. «До скорой встречи». Джо поднимает на неё взгляд и мрачно смеется. — Не дай бог. Опять сидения от сажи оттирать придется. 1. Когда-то он проснулся с осознанием, что эту постную еду невозможно есть. Не имеет значения, какую сторону выбрать — встать на одной с победителями и при этом себя не предать это настоящее везение, либо тщательно спланированный ход; Вито в этом даже повезло, ему сделки с совестью жизнь не облегчат в любом случае. Ты завоевываешь доверие, чтобы в конце предать его ради своих интересов. Он убивал людей на фронте, убивает и сейчас. И чтобы нажать на спусковой крючок, Вито не нужно выслушивать чью-либо слезную предысторию. Плохие дни бывают у всех, просто кому-то везет меньше. Пусть доны друг другу хоть глотки перегрызут; если быть до конца честным, ему плевать, на кого работать. Скалетта засучивает рукава пиджака, не задевая дорогие часы в титановом корпусе, чтобы проточная вода, смывающая кровь — чужую или собственную, не намочила манжеты. Только тогда он достанет вырученные деньги. Приютскую девочку семнадцати лет звали Джезебел Донован, для друзей — Джез, а друзьями она считала поголовно всех, даже тех, кто горел желанием намылить ей шею и всечь по первое число. И неважно за что. По утрам она плела косы и, как у любой оторвы, с её выходом за порог начинались приключения. Получала неплохие деньги за поджоги автомобилей, но всё спускалось на приятелей. Если где-то что-то коптили, она со стопроцентной вероятностью была там. Дважды просить не проходилось; дай Джез волю, она бы сожгла весь город. Всё необходимое он узнал плюс-минус за день общения. — Почему ты вечно влипаешь в неприятности? — Я живу в них. Донован невольно напоминает Вито о поступках, которыми сам он не особо гордится, то, к чему он твердо обещал себе не возвращаться. 2. Она начала захаживать ему в квартиру — аккуратно, ничего не трогая, залезая по пожарной лестнице через незашторенное окно, будто они соседи или давние знакомые. Вито не возражал, но не имел возможности сказать об этом лично. Однажды он встретил её, выходящей из ванной комнаты в его халате. Вито помнит, что его гель для душа на её коже отдавал чем-то приятным, новым даже. Необъяснимым. — вкусно пахнешь. — нравится, когда девушки пахнут вами, мистер Скалетта? — ты же не будешь спорить с тем, что тебе это идет? Приходя с миссий, он никогда не заставал её с того момента, только потрепанную, полупустую пачку сигарет, и обещание за ними вернуться в воющем ветре, гуляющем по аппартаментам лучшего района города. Лишь под конец рабочего дня, когда пришлось под завязку накачать парней Клементе свинцом, он видит её, и видит — будто бы впервые, когда та стоит перед ним обнаженная, c природной подростковой угловатостью. Спустя полгода. Адреналин все еще циркулируется в его вскипающей крови. — Не найдется огонька, мистер Скалетта? — она насмешливо забрасывает ногу на ногу, и он дает ей прикурить, опускаясь на колено, чтобы быть на линии её глаз. Такого цвета васильки в июне; дома, в Сан-Мартино, у них было целое поле, усеянное этими цветами. Вито не знал, что ему это было нужно. Чтобы его с веселым гоготом тащили за руку в его же спальню. В его взгляде — остался лишь свинец из обойм; там мутная посеревшая вода, в которой он топит смертников, перешедших дону дорогу, топит их живые крики. «Ты этого хочешь?» «Чего еще мне хотеть?» В каком-то трансе снимать с себя одежду: куртку, рубашку, — что попадет под руку, — не отрываясь от поцелуя, вжимаясь пальцами в покрывало на постели. Джез разглядывает его вслепую, без надежды что-либо увидеть в темноте, руками спускаясь по затылку, шее, плечам, — куда попало — и каждый раз натыкается на затянувшиеся рубцы от пулевых ранений; а у Вито уже вся жизнь в шрамах, порезах и ссадинах, и с лишним касанием каждый из них как будто щипит с новой силой. Вито молод, но даже в полутьме несет на лице отпечаток слишком отягощающего опыта. Нависая над ней, Вито мягко поднимает за подбородок для нового поцелуя, более глубокого, неторопливого и насыщенного, и раздвигает прыткие девичьи колени, до этого цепко сжимающие его бедра. У неё схватывает дыхание, когда он входит во всю длину; Джез выгибается навстречу, запрокидывая голову и отбрасывая за спину копну распущенных, спутанных волос. Они разгоняются и находят свой темп быстро, двигаясь вместе и вроде бы врозь. Нарастающее возбуждение освобождает от вороха неотпускающих мыслей, подчиняя себе каждую клеточку тела, ломая его в конце и вышибая разом весь дух. Отстраняясь, они еще долго смотрят друг на друга, в спертой тишине, нормализуя сбившееся дыхание, перед тем, как продолжить. В следующий раз Вито берет её за талию, и Джез никак не возьмет в голову, почему к ней так трепетно прикасаются, почему её всю хотят чувствовать так близко. Неспеша, давая пропустить через себя весь спектр ощущений. Донован тогда больше всего на свете желала, чтобы её ни за что не выпускали из объятий, поэтому этой ночью она засыпает под боком у Скалетты. За всё это время — спокойно. Утром Вито просыпается неохотливо, рефлекторно прижимая Джез к себе крепче — с каким-то наваждением оставить на ней свой запах. Донован стаскивает простынь и важно набрасывает на себя как хитон, пока ищет свою одежду по его квартире; Вито наблюдает за происходящим немного насмешливо, вся эта суета отвоевывает для него беспечные дни прошлого. — Зачем вставать в такую рань? Может, все-таки останешься? — с довольным видом произносит Вито непривычно низким от дремоты голосом, поддерживая голову рукой. Джез останавливается перед окном и сжимает в руках занавески, застывая в нерешительности. «У меня физика первым уроком». «Мы друг другу ничего не должны». Спустя время, стоя на том же самом месте, Вито молча сдернет их вниз. 3. — Вито, ради бога. Какие друзья? Нет у неё друзей никаких. — А ты что, записался добровольцем? Тон Вито не выражает раздражения, скорее уж намек, что всё это не к спеху. Впрочем, Барбаро любит чесать языки, Вито это даже нравится. Обычно. И причем здесь… Странно. Скалетта не может утверждать наверняка, но, кажется, видел её из окна своего черного шевроле, танцующую в закусочной с какой-то девушкой в окружении прилизанных отморозков, с которыми она имеет привычку ошиваться. Мельком, на долю секунды, проезжая мимо Северного Милвилла. Полгода прошло. Джо за это время успел обзавестись кем-то вроде протеже, таскает его за собой вечно. Скалетта не вдавался в подробности, но, если начистоту, вообще не уверен, что этот парень не калечится, когда бреется перед зеркалом. В остальном — всё шло как обычно; Вито не испытывал судьбу, но был готов пойти на риск, на разумный, просчитанный риск, чтобы не горбатиться в доках до смещенных позвоночных дисков и не перебиваться в торговых районах. Но ситуации всегда разные. Не бывает одинаковых ситуаций. Вито то лез под автоматные очереди за шелест купюр, то еле уносил ноги из бушующих в зданиях пожаров, закрывая мокрой тряпкой лицо, выламывая все двери на своем пути. Он выполняет всё быстро, словно был рожден для бандитской жизни. Сейчас он выхватит Смит-Вессон у болвана, который решил застичь его врасплох, и саданет ему локтем в нос, а после обернется и сделает контрольный в голову. Потом — без задней мысли со спины свернет шею тому, кто ближе всех и кому легче всего это сделать, руками, которые завтра ночью будут ласкать симпатичных девушек. Он не может представить себя кем-то другим. До чего же приятно держать рельефную рукоятку и чувствовать, как она тянет ладонь вниз весом обоймы. Когда последний выстрел сделан и всё затихает, оглядываясь, позади он видит тела, и как же их много. Витторио убивал полицейских, наркоторговцев, китайцев, ниггеров с Сэнд-Айленда, и все они умирали одинаково. Дон будет доволен, за чисто сделанную работу — деньги в карман, который у Вито всегда широкий. «Без выходных». Сидя у края постели, Вито может лишь зарядить кольт, устало раскручивая барабан, положить его под подушку и, наконец, после долгого дня как убитый заснуть. Вито мог бы сказать, что не он себя сделал таким, вот только он солжет. 4. Они собирались на заднем дворе закусочной на Ойстер-Бэй. Нечасто, пару дней в неделю, обсудить работенку, Джо еще Марти с собой брал, заказывал себе пиво, встрепенувшемуся мальцу перепадала кола. Обоим и Вито, и Джо всё это напоминало школьные годы, когда они приходили с мелких краж в забегаловку и важно заказывали себе «чего покрепче», подразумевая под тем разве что насыщенный кофе. Для того, чтобы побаловаться спиртным, они ходили в другие места, в более бедных районах, и заедали выпитое суховатыми кусочками гауды. Вито никогда не считал себя сентиментальным, но он и сейчас заказал себе чашку кофе без молока, по старой памяти. Забавно, как сейчас, с высоты своих лет, после отсидки, приводы в полицейский участок кажутся Вито наименьшей из бед. В одну из таких посиделок заскочила Джез: вся взъерошенная, будто её несколько кварталов гоняли копы, в неизменной потасканной куртке. И как внезапно тесным становится мир. Джо заметно оживается. — Сколько лет, сколько зим. Лунатик! 5. — У парня ни пороха, ни котелок не варит. Детство в одном месте играет. Но дуракам везет, — Джез как-то размышляет вслух, наблюдая мальчишку-киномана, со всей дури выпускающего пар в мусорный бак, и на душе вдруг становится паршиво. Не всем дано вырасти в тепличных условиях. — Именно поэтому мы, черт подери, все еще живы, — усмехаясь, тут же вмешивается Джо, незаметно и бесповоротно пресекая кривотолки, чтоб возразить было нечем. Это его выбор и со временем, безусловно, Джо поручится за Санторелли, Вито не сомневается. Джо и Вито другого теста, с ранних лет их учила улица. С порохом и мозгами всё в порядке, думает Вито, а вот с везением, на самом-то деле, не всё так радужно. Он в голове перебирает те случаи, когда был на волоске от смерти, и мимоходом осознает, что не достает пальцев перечислить все.

___

— Она сказала, что я замечательный, — на полном серьезе говорит Санторелли, уповая, что понравившаяся девушка из закусочной запомнила его имя. Джо над ним смеется, Вито — умозрительно поглядывает исподлобья. — С замечательными парнями не трахаются, Марти, — приводя дыхалку в порядок, просвещает его Джо. — Не трахаются. Так гласит студенческая легенда, — подтверждает Донован, одалживает у него бутылку виски и делает несколько глотков, возращаясь к электролизу. — Да хватит там чиркать, — показательно возмущается Джо, и массивная рука мягко падает на плечо. — Сестренка, отдохни, расслабься. — Я подумаю, — она придерживает его руку своей, и, оборачиваясь, улыбается, передавая напиток. «Сестренка» — Джез это безумно нравится.

___

Однажды Марти жалуется на чрезмерную опеку, подстерегающую его со всех сторон: что от семьи, которой ему приходится посильно врать, что он получает стипендию в колледже, где его не приняли, и не ест впроголодь, что от Джо, у которого ему порядком надоело быть мальчиком на побегушках. Но Марти никогда не скажет это в лицо. Он неудовлетворенно бросает камень, а когда не попадает в импровизированную цель, расстраивается, и, кажется, по-мальчишечьи надувает веснушчатые щеки еще сильнее. В банде Барнса похожие парнишки так и выпрыгивали из штанов, лишь бы показать себя, утвердиться и получить уважение, иногда, бывало, бахвалясь, насмерть разбивались на мотоциклах. Уважение там доказывается грубой силой, и чем горячее кипит кровь в твоих жилах и приливает к голове, тем лучше. Джезебел, потирая мультяшные пластыри на ссадинах, для себя иной жизни не желает и не променяет ни на какую другую. Это сроднилось с дермой — бесконечная борьба без сна, отдыха и малейшего шанса на победу. Они сидят на крыше растасканного автомобиля, или, вернее, на том, что от него осталось, дожидаясь остальных. У Джез, со вздохом делающей еще одну долгую затяжку, это всё в голове не укладывается: странно скучать по тому, чего у тебя не было. — У тебя есть хотя бы, куда возвращаться, за тебя переживают. Я даже немного завидую, — а, может, и много. И спустя какое-то время продолжает. — Это правда замечательно, — в словах так и сквозит неприкрытой завистью.

___

Барнс говорит, что они сильные, дадут отпор любому, кто сунется на их территорию. Барнс (и никогда — Билли, а уж тем более Уильям) упоминал что-то об итальянской мафии, с которой они всегда неофициально держали худой мир, а теперь Джез, наплевав на всё, распивает с их мелкими дельцами пиво у черта на куличиках. Едва ли это измена, но червячок неудовлетворенности все равно понемногу грызет свое. В отличие от ирландцев и от тех же бомбистов иерархия и структура там более чем строгая, так что в каком-то смысле Джез даже сочувствует Марти. Тому приходится выслуживаться лишь ради того, чтобы его заметили. В Миллвиле проще, как поставил себя — так и относятся к тебе, и в любой момент можно это изменить, переиграть по-новому. К тебе всегда относятся так, как ты того заслуживаешь. «Мне правда нечем заняться», — раздавалось под росчерк ионных уравнений ручкой по бумаге. Однажды они с Марти разминулись в кулачном бою; не по-настоящему, конечно, так, разогнать кровь и выпустить пар. — Думаешь, я не могу держать удар, Донован? Джез украдкой утирает угольную пыль по чумазому, вымазанному в саже лицу, стягивает старые побагревшие бинты, и на них проступает кровь с гноем. У молчаливо наблюдающего за всем этим и погруженного в свои мысли Вито в голове лишь один вопрос, на который он не очень-то и хочет знать ответ: С какой дури нужно так бить?

___

Марти одалживает у Джез раскуренный косячок и глубоко затягивается. Как и у всех новичков, у Санторелли весь дым только зазря выкашливается. — Вот это дерьмо вставляет, — прочистив горло, убедительно заключает он, кивая, мол, оценил по достоинству, и с кайфом делает еще пару раскурок. — Я тащусь. Донован смотрит на него, как на ебанутого; Джо старается, очень старается не проржаться. — Марти, это, блять, обычная сигарета. И не выдерживает.

___

«Эй, шпана!» — подзывал к себе Джо. С Марти он был всегда как с младшим братом. И сейчас Джо на пальцах ему растолковывает вещи, которым Марти не вполне отдает отчет. — Но Джо! Мне уже семнадцать, — всё никак не унимается Санторелли, впервые упрашивая взять на стрелку. Не с каким-то дворовым сбродом с перочинными ножичками, розочками и тупыми битами, а с до зубов вооруженными головорезами. — Чуть больше, чем было моей собаке, — переводит в шутку Джо и недобро усмехается. Не хватало еще крови пацана на своей совести для полного счастья — Джо как сейчас помнит, что приключилось с Марти у бомбистов. Не подоспей он вовремя, спасать было бы уже некого. Жаль, что в следующий раз ему так не повезет. Вито тоже усмехается, облокачиваясь о крышу своего шевроле, то ли не думая всерьез, что из этого выйдет что-то путное, то ли от накатывающих воспоминаний. Вместо юности и молодости он видел только оторванные конечности, разбитые в мясо рожи да прутья решетки.