Оба мертвы

      У Иори под рёбрами — жгущая, давящая боль.       Перед глазами застывает пелена, вокруг — тонкая темнота, в которой она исчезает: убийца ждёт, чтобы забрать жизнь вместе с созданной ложью. И ей кажется, что голова под водой, а сама она дышит. Глубоко, часто. Вбирая жидкость в себя, в свои лёгкие, заполняя их до предела. Голова под водой — она дышит смертельно; всё равно мертва.       Всё какое-то чужое, какое-то холодное, очень далёкое и ей неродное настолько, что, кажется, Иори попадает в тишину. Та тянется очень долго и неправдоподобно. Неправдоподобно долго.       У Иори нет стимула.       Сёко её толкает — мне нужна помощь, Иори, давай, у нас много покалеченных. Сёко толкает — у тебя за спиной дети, Иори, держись. Сёко толкает — они держатся за тебя, Иори. И Сёко толкает — Сатору рассмеялся бы тебе в лицо и издевательски дёрнул за бант, если бы узнал, что ты, Иори, расклеилась; что ты, Иори, забыла ради кого двигаешься вперёд. Сёко толкает — Иори, очнись.       Иори останавливается, выдыхает, идёт снова.       Вокруг людей куча — она разрывается, привычно оберегает, поддерживает, тянет руки, обнимает, помогает Сёко. Только забывает напоминать ей про сигареты. Вместо этого тянется сама за одной, второй, третьей, выжигает из лёгких хлорированную воду, давится гадостью, изгрызает фильтр, переживает тошноту: желудочный сок сжирает эмаль — она ни черта не ест, а блевать тянет.       Вокруг людей куча — Иори днём разрывается в ней, ночью — просто разрывается. На ошмётки. Глотает соль, растирает до воспалённой красноты веки, оставляет следы от зубов на сухих губах, давится звуками из глотки и раздирает пальцы. И вместе с тем она вторит: будет сдерживать слёзы, что бы ни произошло. А у самой вот-вот голова отключится, тело в беспамятстве на стены полезет.       Вокруг людей куча — Иори, зависимая Иори, не находит в ней бесячего кохая. Ей хочется исчезнуть из этой кучи вместе с ним. Раствориться; прикинуться, что она не здесь. Что не она безрезультатно хлещет успокоительное — до задницы это успокоительное: только силы исчезают, боль не проходит.       В той тонкой темноте Иори мерещится соблазняющий запах пота Сатору, что она встречает его и плачет ему в плечо, вцепившись в одежду так упрямо, что даже если он начнёт глумиться над ней, она только прижмётся ближе и станет делать это громче.       Громчегромчегромче. Пока Сатору положит ладонь на чёрную макушку, прижмёт ближе, самодовольно в конец усмехнётся, скажет, что ему всего-то стоило исчезнуть, чтобы Иори сдалась спустя столько лет.       Всего-то стоило исчезнуть, Иори, ты серьёзно?       Какая же ты глупая, Иори.       Выводить тебя одно удовольствие, Иори.       Всего-то стоило исчезнуть — всё оказалось настолько просто.       Она знает — она мертва. Она знает — они оба мертвы.       Иори мертва в отчаянии, как всегда, разревевшись, вся злая, нервная, терпящая взгляд раздражающего до чесотки на лопатках кохая. Сатору мёртв с насмешливой улыбкой, не признающей поражения; с мыслью, что обойдётся, нужно только подождать.       Она никогда не умела верить до последнего, зато умел он. Верил за двоих — теперь этого мало. Теперь в одиноких днях учится верить и Иори, чтобы вновь почувствовать сонные губы.