Я смотрю на тебя сквозь стекло

Рабочие обещали заменить стеклопакет в течение недели, а пока Лёва остался наедине с этим полуреальным знаком судьбы. Это чёртово стекло как бельмо на глазу, ржавчина на прежде новом, идеальном армейском ноже. Мимо него сложно было пройти, не остановив на нём взгляд, а стоило забыться и задуматься, как разум словно покрывался инеем изнутри, из ниоткуда появлялось животное желание идти по следу из грубо накрошенного чёрствого хлеба. Спустя время Лёва отыскал свой лагерный дневник, почему-то он был запрятан среди ровно расставленных книг, на полке у телевизора. Мальчик мог поклясться, что никогда бы не положил его туда, другим на обозрение, в этом не было ни капли его логики. Наоборот, он по возможности старался спрятать его подальше, в закрома, чтобы никто и подумать себе не мог открыть его и залезть к нему в душу. Лёва задумался, возможно, имело место "странное", тем более, что дневник был облеплен комарами, словно от него несло кровью. Чёрт его знает, Хлопов уже слабо хотел разбираться в этом всём сам. Голова болела, стоило лишь задуматься о полупрозрачных ниточках, связывающих все события последних дней, какая-то мистика творилась, а объяснить её было неисполнимой для юного мозга задачей. Отбросив лишние мысли, мальчик решил для себя, что единственная цель его в данный момент – найти адрес Валеры, чего бы ему это ни стоило. Теперь неожиданная находка оказалась полезнее некуда, столько телефонов, адресов, словно он шпионил за всеми и сразу, столько всего, что Лёва не сразу разобрал, что здесь и для чего. Поначалу сердце колотилось, некоторая информация казалась слишком личной, словно в руках он держал не свою записную книжку, а улику – дневник, написанный маньяком-психопатом. Было ощущение, что его и вовсе писал кто-то совсем другой, помешанный на контроле, больной человек, трясущийся над своими записями и прячущий их ото всех, лишь бы никто и подумать не мог, что творится в этой маленькой голове. Слишком многое пугало Лёву в этом дневнике : "жажда", столько раз было написано, раз двенадцать подряд, потом перерыв, несколько имён, слово "связь" и "друг" было много раз подчёркнуто. Так, что бумага еле держалась на месте, норовила разорваться. Буквы скакали по страницам, как оголтелые, будто изображённые попьяни и ещё под чем-либо нездоровым, одни слова были написаны черными чернилами, другие красными, третьи выглядели словно кто-то мокнул палец в краску и провел по бумаге. Некоторые страницы были измазаны чем-то, отчего Лёве стало как-то нехорошо, он постарался скорей найти нужные несколько строчек. Это оказалось не так и сложно, на последних страницах прежний Хлопов словно оставил записку для себя будущего "он тебе поможет, он твой друг". Дальше следовал адрес. Казалось, это было то, что нужно, осталось это проверить. Спасибо уличной жизни, Хлопов примерно понимал, куда идти, хоть и путь был не слишком близкий, а на улице было уже 5 вечера. Сердце заколотилось, голова шла кругом, сложно было представить ещё одну ночь этой трясучки, тем более, что на улице было воскресенье, завтра учебный день. НЕТ. Нужно было решать проблему, пока горячая, и затем уже думать по ходу, импровизировать, бегать, добиваться ответа. Возможно, придётся ждать под дверью, быть настойчивее. Почему-то у Лёвы было ощущение, что эта крепость не дастся ему с первого раза, словно загадка слишком сложная, чтобы так быстро найти на неё нужный ответ. Да и он, несмотря на помешанность "автора дневника" на Валере, хоть убей не помнил ничего о нём, в голове остались лишь образы: очки, ярко-голубые глаза, отрешённый взгляд и атмосфера неприязни, даже некой дружеской ревности. Несмотря на это, мальчик старался концентрироваться на позитивном, всё же он смог найти нужный адрес без лишнего шума. Нельзя, чтобы кто-то об этом знал. Отчего-то стало так приятно, хоть и голова всё же кружилась. Когда выбираешь нужный путь, эйфория накрывает с головой, ей сложно сопротивляться. Путь вниз с пятого этажа остался лишь моментом в прошлом. Вскоре, окрылённый, он выбежал из подъезда, уверенный в лежащей на его пути нелёгкой, однако близкой разгадке. Вначале Лёва практически не думал о том, что он скажет Валере, его разум был слишком занят правильным определением улиц и желанием не заблудиться, ведь темнело рано. Не до конца понимая, на что он надеется, ведь вряд ли родители Лагунова разрешат ему остаться на ночь, а возвращаться по темноте домой было бы чревато ссорой с родными или даже домашним арестом. Ни один из этих исходов не был желанным, однако поделать уже было нечего, ноги попросту не желали останавливаться. Казалось даже, что от его энергии нагревалась земля. Несколько кварталов осталось позади, нужно было найти нужную остановку трамвая. Сидя на окрашенной в ярко-синий скамейке, Лёва впервые за вечер задумался, что именно ему стоит сказать, чтобы не отвернуть от себя человека, которого он практически не знал. Возможно, те записи в дневнике были написаны не маньяком, а им самим в бреду. Тогда не было сомнения, что у Валеры сложилось явно не слишком положительное мнение о настойчивом парне, помешанном на контроле. Хлопов шлёпнул себя по коленке, не стоило падать духом. Он слабо мог представить себя иначе как позитивного и доброго мальчика, хоть и не без недостатков, где-то настойчивого и, возможно, слегка настырного. Пусть это всё будет страшным сном! Благо трамвай пришёл быстро, не оставив Лёву надолго наедине со своими мыслями. Войдя внутрь, он сел сзади, около окна, руки начинали подрагивать, когда он представлял их разговор. Что же сказать? В окне сменялись здания, мелькали мимо фанарные столбы и уже слегка пожелтевшие деревья. Если дверь откроет его мать, нужно быть улыбчивым, представиться и попросить войти, обязательно сказать, что знает Валеру с лагеря и был его другом. А если на пороге появится сам Лагунов младший, то буду импровизировать. Так Лёва и решил, очнувшись только когда трамвай слегка затормозил, прибыв на место назначения. К дому Валеры Хлопов шёл, как на плаху, волнение появилось лишь сейчас, когда разгадка была ближе некуда. Вскоре в поле зрения появилось неприглядное серое здание. Уже стало заметно темнее, а Лёва не был даже уверен, что его пустят за порог. Благо из нужного вышел уставший мужчина с синими глазами, впустив мальчика внутрь. Отчего-то Лёве казалось, что он помнил этот дом, ощущение дежавю не покидало и на лестнице, да и лифт хоть и выглядел как все остальные, навевал неприятные мысли о прошлом. Что же происходит? И вот он здесь: нужная лестничная площадка, старая дверь, потрескавшиеся зелёные стены. Звонок, мучительная тишина, надежда, что хотя бы дадут возможность поговорить. Руки Лёвы дрожали. Скрипнула дверь и медленно открылась, на пороге стоял угрюмый мальчик с голубыми глазами и в очках.