Шторм

Я твой на свете Самый страшный губительный шторм На всей планете Не найдешь ты утешения в другом

Олег видит себя. Не буквально, конечно, но каждое движение, каждый жест, каждый взгляд искусно скопирован и воспроизведён. Сергей так же, как и он, поправляет волосы, трет несуществующую щетину и щурит глаза, так же холодно смотрит на психиатра, что сидит напротив, скрытый камерой. Один в один. Только злее. Мерзкий голосок внутри - почти шепот, едва различимый, потому что Олег не хочет его слышать - спрашивает: «А ты достаточно добрый?» Камера бесстрастно записывает, как Серёжа ходит по палате, обняв себя руками и шепчет что-то под нос. Как разговаривает с собой — Олег узнаёт свои интонации, когда Птица пытается успокоить Сергея, и видит свои ласковые прикосновения к чужим волосам. Всё точно так же, только безумнее. От Сергея, что сжимается в углу комнаты, раскачиваясь на месте — а спустя секунду вгрызающегося в горло санитару веет безумием так, что по спине ползут мурашки. А это лишь запись. Просто хроника того, как Олег проебался, желая заработать побольше и стать посильнее. Стать лучше и равнее тому, кто никогда не считал его хуже или не равным себе. Хроника того, как Сергей нашёл того, кто его спасёт. У себя в голове. И спасал же, защищал - как умеет, по своему извращенному видению мира. Убирал тех, кто делает больно, даже если эта боль фантомная. Он слышит, как Сергей просыпается — и знает, что будет. Сейчас взъерошит волосы, растрепав их ещё сильнее. Сейчас потрёт глаза основаниями ладоней, разгоняя остатки сна. Сейчас проверит пистолет под подушкой, скользнет пальцами по предохранителю и проверит курок. Знает, потому что делает так сам, одно за другим, неизменный утренний ритуал. Запомнил, достал из чужой памяти и применил, чтобы быть идеальной копией даже в мелочах. Олег подходит ближе и встречается с собственным взглядом карих глаз. Такой же прищур, такой же наклон головы. Точная копия, мастерски сыгранная роль. Кажется, что если Сергей заговорит, голос будет олегов. Звучит почти забавно. Почти. Только вот Олег никогда так не улыбается. Маска идет трещинами, выпуская наружу то, что за ней скрывается. Кажется, что радужку вот-вот затопит расплавленное золото, а ногти станут опасными для жизни когтями. Птица наклоняет голову, продолжая его копировать как сломанная кукла, но первое жуткое ощущение теряется. Олег присаживается на корточки, чтобы быть на одном уровне, и сжимает заострившийся подбородок, вынуждая смотреть на себя. — Что ты такое? — спрашивает он хрипло. — Не узнаёшь? — Сергей коротко смеется, но глаза остаются холодными. — Думаю, что прекрасно узнаёшь. Я — это ты. Версия два ноль, как любит говорить наш общий знакомый. Он касается виска двумя пальцами и улыбается шире. Олег хмурится. Он чуть сильнее сжимает пальцы — машинально, не задумавшись, что сделает больно Серёже — и Птица страдальчески изламывает брови и поджимает губы. Теперь, когда он не копирует, а показывает себя, легче не становится. Хуже от осознания их с Сергеем подобия: просто две стороны одной монеты, делящие тело пополам. Не демон, не какой-то дух, вселившийся в тело, а искалеченная страхом и одиночеством психика. — Дай мне с ним поговорить, — Олег ослабляет хватку — на белой коже наливаются синяки, отдаваясь виной в солнечном сплетении. — Чем бы ты ни было. — Зачем мне будить его? — Птица улыбается, но улыбка медленно сползает с лица как оплавленный воск. — Ты же умер, Олежа. Он приставляет два пальца к груди Олега и взводит курок. — Бам, — несуществующий выстрел отдаётся грохотом в ушах. — Бам, бам, бам. Бам! Он касается каждого пулевого ранения, что шрамами остались на теле — безошибочно, не промахнувшись ни на миллиметр. Олег чувствует фантомные отголоски жгучей боли и снова тонет в этом, цепляясь за единственную мысль в своей голове. Я не могу бросить его. — Мы видели отчёты о вскрытии, — Птица касается последнего шрама. — Пять пуль, все по жизненно важным органам. Мы видели — ты умер. Что же ты тут делаешь? Олег трет лицо и встаёт, но его ладонь перехватывают холодные пальцы. Сергей смотрит снизу вверх — с отчаянием и страхом. И Олег не знает, кто сейчас под маской. — Он попросил меня, — бормочет Птица, удерживая его за руку. — Нам было так больно и он попросил избавить его от боли — но я не мог убрать тебя! Тебя было слишком много! Сейчас он не выглядит ни зловещим, ни опасным. Он выглядит, как растерянный ребёнок, которого резко разбудили и выдернули в новый, неизвестный ему мир. Ты хоть представляешь как он страдал? — Птица скалится, прижимаясь щекой к открытой ладони. — Как он ждал тебя, совсем один, когда напротив толпа зверей, что хотят его сожрать? Олег качает головой, поджав губы. От чужого тона — не обвиняющего, а отчаянно-злого, ноет внутри. — Я просто выполнил его просьбу, — продолжает Сергей, притягивая Олега к себе. — Он так тебя любил — и я стал тобой. Зачем ты вернулся? Он быстрый и неожиданно сильный. Зубы клацают слишком близко к шее. Олег уворачивается и максимально осторожно укладывает Птицу на лопатки, прижав телом к дивану. Тот вздрагивает и оскаливается, растеряв всю человечность — дикое, опасное животное. — Прекрати, — негромко говорит Олег, следя за смятением в чужих глазах. — Я вернулся. Я больше не уйду. Буду рядом. С ним. С вами. Птица смеется, откинув голову. Тонкие хрящи движутся под кожей, напоминая обо всех поцелуях; Олег стряхивает это чувство, но не может унять его отголоски внутри. — Нам было хорошо без тебя, Волк, — зло выплевывает он. — Я был лучшим тобой, чем тебе когда-либо удастся. Правда проходит болью по нервам. Никогда не бросит, никогда не оставит в одиночестве — идеальный партнёр у себя в голове. Спрячет ненужное, придумает подходящую реальность. — А не убивать сможешь? — спрашивает Олег неожиданно для себя. — Сможешь остаться человеком? — Ради него — да, — Птица прищуривается. — А ты? Поцелуй выходит смазанным и быстрым, но болезненным и кровавым. Олег шипит от острой боли, когда чужие зубы неожиданно сильно сжимают губу; кровь заливает зубы и рот, добавляя привкус металла на языке. Птица вырывает руки и обхватывает его за шею, не выпуская, и целует снова, щедро делясь обратно собственной кровью из растрескавшихся губ. Олег хочет остановить это. Он хочет прекратить, но вместо этого тянет Сергея ближе за бедра и вклинивает колено между разведенных ног. — Я никогда не уйду, — шепчет Птица, облизываясь. — Тебе придется жить с нами и знать, что я бы никогда его не бросил. Как ты. Слова отдают горечью — у обоих. Олег зажимает искривлённый злой улыбкой рот, толкаясь внутрь. Слишком тесно, скорее всего больно — Птица скрещивает лодыжки и у него на крестце, притягивая ближе. И вцепляется зубами в удерживающую лицо ладонь, не жалея — не угрожая, а словно желая вырвать кусок мяса. Олег рычит, и перехватывает его за горло, вдавливая в обивку и лишая дыхания — всего на секунду, но убедительно. Должно быть убедительно, но Птица хохочет, срываясь на стоны, и вцепляется короткими ногтями в его спину. — Ну же, попробуй ещё, я почти испугался! Олег чувствует каждую ссадину, оставленную чужими пальцами — и это почему-то помогает. Удерживает рассудок, когда хочется вжать в сиденье и трахать без жалости, пока не взвоет. Пока не подчинится. Боль и то, как искривляется чужой рот, когда он движется жестче, протягивая Сергея по дивану. То, как он жмурится и всхлипывает, забывая играть свою роль, и становясь Серёжей сквозь криво натянутую маску. То, как он шепчет беззвучно «Олег», притягивая ближе за плечи. И кусает. Сильно, глубоко вдавливая клыки в кожу, почти до крови. Олег стонет, отклонив голову в сторону — давая больше пространства. — И что ты сделаешь? — спрашивает он, ощущая прикосновение зубов к кадыку. — Загрызёшь меня? — Если понадобится защитить его — да, — Птица тянет его за волосы к себе, запечатывая свой ответ между их губами. — Я сделаю с тобой всё, если понадобится. Олег кивает, соглашаясь, и сжимает пальцы на чужом горле — они отпечатываются на коже, обещая синяки уже к вечеру. Птица скалится и прижимает свои ладони поверх. — Это соглашение имеет и обратную силу, — Олег наклоняется ближе, меняя угол и темп на медленно-тягучий. — Ты думаешь, я тебя не достану? Сергей всхлипывает и выгибается, закрыв лицо руками, пачкая живот; Олег кончает внутрь, прижавшись бедрами к ягодицам Сергея. Он даже отдышаться не успевает, когда Птица седлает его бедра и смотрит в глаза с каким-то больным совсем выражением на лице. Словно страдает. Словно Олег сделал больно и ему, исчезнув — хотя только его отсутствие помогло ему вернуться из детских рисунков и смазанных воспоминаний. — Не забудь, что пообещал, Волчок, — он неожиданно ласково проводит ладонями по его вискам. — Иначе я доберусь до тебя раньше. Птица приставляет два пальца к его лбу и нажимает; след от коротких ногтей ощущается раскаленным дулом. Олег перехватывает его за запястье и тянет руку вниз, чтобы остановить импровизированный ствол напротив сердца. — Глупый Олежа, — Птица улыбается и шепчет. — Бам. Большой злой волк мёртв. Он сдувает несуществующий дым — Олег чувствует привкус пороха на языке, когда целует Птицу — в этот раз первым. Тот отвечает, обняв его за шею, и прижимается ближе, позволяя ощутить все углы и выступающие кости исхудавшего тела. — Ты такой жадный, Олег, — Птица облизывается, вытирая пальцами уголки губ. — Как с того света вернулся. Олег откидывает голову и коротко стонет — Птица сжимает его бедра коленями и широко проводит языком по открытому горлу. — Но я не расскажу Сергею, кого ты трахал первым, — бормочет он Олегу в ухо. — Вам и так есть, что обсудить. Птица прикрывает глаза, уткнувшись Олегу в плечо лбом, и глубоко вздыхает. А затем Сергей поднимает лицо и растерянно выдыхает. — Олеж? Даже слишком многое нужно обсудить.