В поисках дракона

— Господин, зачем вам это? — склонился в вежливом поклоне советник. Император дёрнул уголком губ и чуть наклонился, меняя положение на неудобном троне. — Как ты думаешь, каково это — оказаться у дракона в пасти? Невозмутимое выражение на лице советника чуть поблёкло. — Я не знаю, мой господин. — А я тебе отвечу, — на красивом бледном лице расплылась колкая улыбка. — Там тепло. Это сейчас, спустя столетия, он стал императором. А тогда, столетия назад он был выблядком и выбраковкой среди благородных светлых эльфов. Темноволосый, темноглазый, а правый и вовсе отливал настолько насыщенным красным цветом, что казался залитым кровью. Его гоняли всем народом, не давая ни житья, ни продыху. И однажды, убегая и спасая свою жалкую жизнь, он упал со скалы. И оказался в пасти дракона. Невероятно редкое чудовище, невесть как оказавшееся в том месте, бережно перехватило огромными зубами его прямо в воздухе. Драконий язык под его спиной оказался совсем мягким, мягче всего, на чём ему удавалось лежать. Не то чтобы ему было с чем сравнивать. Тяжёлое рычание вырвалось из огромной глотки и прокатилось сквозь него, распугивая преследователей. Хуа Чэн тогда был ни жив, ни мёртв и всё ждал, когда его проглотят заживо, но, спустя какое-то время тот же мягкий язык аккуратно протолкнул его наружу, чудом не размозжив об огромные клыки. Перепуганный, не верящий, что остался жив, мальчишка кулем вывалился из драконьей пасти и совсем не ожидал, что чудовище вдруг обратится к нему тихим, ласковым голосом. — Всё хорошо? Я не поранил тебя? Дракон был красив. Невероятно красив. Кипенно-белый, чешуя отражала свет и делала глазам больно, но перестать смотреть было невозможно. И глаза. Больше всего поражали глаза. Не драконьи, человеческие глаза. У чудовища не было вертикального зрачка, его глаза были огромными, но совершенно человеческими, мягкими, карими. А ещё на шее дракона болталась огромная, уродливая цепь, натершая чешую до такой степени, что под ними выступала яркая, алая с золотым отблеском кровь. Хуа Чэн попытался снять цепи, но только разодрал себе руки в кровь. Дракон тихо рассмеялся, зализывая его раны. — Всё хорошо, мне не больно. И укрыл крылом, когда стемнело. Хуа Чэн был совсем маленьким и плохо говорил. И до сих пор жалеет, что так и не поблагодарил за спасение. Дракон на утро исчез, лишь сквозь сон послышался прекрасный голос: — Ты вырастешь красивым и сильным, я уверен. Береги себя. С тех пор не было ни дня, когда Хуа Чэн не тренировался, не занимался, не совершенствовался. Он освоил множество запретных техник, овладел всей доступной для него магией, встал во главе всех, кто ненавидел и презирал его, подогнул под себя всю эльфийскую расу. Чтобы однажды найти дракона и сказать ему: смотри, ты не зря меня спас, я не потратил жизнь напрасно, я ценю твой дар! Я стал самым сильным, самым могущественным, никто и слова не посмеет мне поперёк сказать! Поэтому… пожалуйста… Не мог бы ты больше не оставлять меня? Но дракона никто не видел уже много столетий. Хуа Чэн корил себя за то, что ему потребовалось слишком много времени, чтобы обрести силу. Многие охотились на драконов, сковывали их цепями, терзали и разрезали на части, готовя чудотворные зелья из драконьей крови, а из чешуи выковывая прекрасные мечи и доспехи. Хуа Чэн больше всего на свете боялся однажды увидеть на ком-то доспехи из белоснежной драконьей чешуи. В своём королевстве он запретил охоту на драконов и других разумных. Один на один хоть поубивайте друг друга, но не смейте охотиться как на животных ради выгоды. За непослушание карал немилосердно. И соседним королевствам пригрозил войной, добиваясь подчинения. А затем, почти спустя тысячелетие, покинул свой трон и отправился бродить по миру, оставив все дела на своего советника — такого же признанного однажды негодным, как и он сам. Он исходил пешком все земли, пряча лицо и личину, пока однажды не заметил бледно улыбающегося мужчину в светлых, поношенных одеждах. Мужчина был красив и юн, вот только в глазах у него стояла такая горечь, что хотелось прикрыть их ладонью, чтобы не видеть эту боль. Но он бы никогда не осмелился на это, закрыть эти глаза. Самые красивые, самые яркие. Глаза, которые прощали миру его несовершенство и смотрели тепло и мягко, как бы больно ни было. Он перехватил бледную ладонь и аккуратно сжал, не давая вырваться. Он избавился от цепей. Вот только на нежной светлой коже остались яркие, тёмно-розовые шрамы, там, где проклятое железо пролило драконью кровь. — Я нашёл тебя. Дракон не узнал его, ну и пусть. Он и не должен был запоминать каждого недобитка, которого спас однажды. Лишь улыбнулся удивлённо и накрыл своей ладонью чужую. — Зачем ты меня искал? — Пойдём со мной. Домой. Я так долго ждал тебя, так долго искал… — Дом? — прозвучало тихо и ломко. — У этого нет дома… — Он есть, — Хуа Чэн выдавил на губы улыбку, становясь на колено и прикасаясь лбом к чужим запястьям. — Целый дворец, всё для тебя. Прошу, пойдём. Дракон улыбнулся мягко и нежно, поднимая его с колен и внимательно рассматривая лицо. — Я должен был помнить тебя? — Нет, — качание головой. — Но я — должен был. — Почему? — Потому что хотел этого больше, чем жизни. Дракон приоткрыл губы, будто желая что-то сказать. Дёрнул плечом, отбрасывая назад длинные волосы. Переступил с ноги на ногу. И, наконец, с тяжёлым вздохом, кивнул. — Хорошо. Пойдём. Хуа Чэн прижался губами к изящным, испещрённым царапинками пальцам. — Я не обману, не предам. — Не обещай, — всё та же горечь в голосе, бархатном и нежном. — Обещаю, — яркая, сильная магия окутала их, прижимая друг к другу. Дракон вдохнул чужую силу полной грудью. Почему-то кольнуло забытой сладостью на языке. А Хуа Чэн наконец-то нашёл своего дракона и не мог поверить, что это действительно случилось. — Меня зовут Се Лянь, — сказал дракон, выдыхая и обмякая в бережных объятиях. — Мгм, — кивнули в ответ, покачивая в серебряном вихре. — Я знаю. Спасибо, что позволил найти тебя. Дракон не помнил, как спас однажды маленькую, хрупкую жизнь. Как замкнул эту жизнь на себе, стал её центром и опорой, заполнил пустоту, которая была с рождения. Дракон ничего не помнил. Но позволил себе поверить теплу и восхищению в чужом голосе, яркой, щемящей нежности и бережным прикосновениям, как касаются хрупкого сна, мечты, способной развеяться от одного движения. Ты можешь не помнить, мой прекрасный, мой добрый-добрый дракон. Всё хорошо, ты не обязан. Но позволь мне защищать и беречь тебя, быть твоей опорой и укрытием. Я брошу к твоим ногам все миры, я покараю обидчиков, из-за которых твои прекрасные глаза полны боли. Только не исчезай больше, хорошо?