Воскресная служба

Это чувство нельзя было назвать дурманящим, ведь вместо мути – ощущение чистоты и светлой ясности. И всё-таки, выходя из костёла, я почти всегда ощущала некую лёгкую, прозрачную усталость и отрешённость. А сейчас я всё-таки не могла встать с травы. Более правильным, приземлённым объяснением послужило бы: «Не хотела». Но во мне сейчас не было ничего, что называется «приземлённым». Вернувшись домой и переодевшись, я распласталась на газоне перед домом, раскинув руки, как крылья, и всё смотрела, и смотрела ввысь. И взгляд скользил сквозь облака, а мысли в голове не задерживались, их относило ветром, овевающим щёки и лоб. И то, что следовало за этим жарким воскресным днём – новый ранний подъём, суета и спешка, все эти бесконечные поручения, отчёты, бумаги - всё казалось поразительно мелким. Не то, чтобы вызывающим неприязненное пренебрежение, ведь любой неприязни и досаде сейчас просто не было места в моей душе. Но неминуемые рутинные дела выглядели просто удивительно далёкими и игрушечными, как деревенские домики под крылом «вильги». По-польски это значит иволга. Иволга – некрупная лесная пташка, а «вильга» - небольшой учебно-спортивный самолёт. И гнездятся эти птицы в Сычково, в аэроклубе ДОСААФ, как раз там, где встречаются поле и лес – потому что именно в таких местах наблюдаются воздушные потоки, лучше всего подходящие для занятий планерным спортом. «И повторится всё, как встарь». Когда-то я точно так же растягивалась навзничь и глядела в палевое знойное небо, и точно так же доносилось до слуха мурлыканье двигателя, а потом показывались два силуэта – самолёт и планер. Тогда мне было втрое меньше, чем теперь. Тогда были живы дедушка и бабушка, и у них была дача, и я проводила там летние дни – они казались долгими, почти бесконечными. Теперь не дача, а дом, хотя примерно в том же районе. Это хорошо. Теперь меня постоянно терзает ощущение острой нехватки времени. Это плохо. Грустно, когда осознаешь, что в детстве тебе было неизвестно чувство неволи и тоски – но ведь и моменты свободы сейчас дарят гораздо большее наслаждение. Да. Когда-то, когда лето ещё являлось синонимом слова «каникулы», у меня была сказка – но и сейчас её можно отыскать под слоем шелухи, мало того, иногда она может становиться былью. Как сегодня. Мне уже никакой отвратительный понедельник не был страшен, я счастливо улыбалась и, глядя вверх, не проговаривала, но будто без слов, не мозгом, а всем своим существом осознавала и утверждала: «Я была Там». Такое же чувство посещало меня курсе этак на третьем, когда я отличалась гораздо большей набожностью и радовалась, когда после перерыва наконец-то выбиралась в костёл и там расставалась с грузом повседневности. Мне было очень понятно это смутное, но неотступное чувство беспокойства и недовольства у тех, кому по каким-то причинам долгое время не удавалось вырваться на мессу, уж тем более, на исповедь. Потом я отошла от религии, а с глаз долой – из сердца вон, и я перестала разделять чувства верующих... пока меня снова не позвали Небеса. Пожалуй, мне не хотелось бы разбирать тонкости моей тогдашней веры и нынешней, вдаваться в философию, и так далее. Могу лишь снова утверждать со всей уверенностью: да, принадлежность к чему-то высшему порой дарует скорбь, но дарует и благодать. ...Страшно сказать, я уже почти два года не летала. Если брать то, что люди обычно подразумевают под этим словом, так получится и больше. Последний раз я сошла с трапа в Минском аэропорту осенью две тысячи восемнадцатого после возвращения из Германии. Я ещё не знала, что эта командировка изменит мою жизнь и вернёт мне веру, искру и крылья. Иными, более прозаическими словами – я не знала ни о том, что начну писать цикл романов, ни о том, какое место в моём сердце займёт авиация. Хотя и тогда, ещё пребывая в неведении, я получала от перелёта удовольствие, но тогда я в большей степени была на одной волне – точнее, в одном потоке – с девицами из инстаграма, которые так любят постить вид из иллюминатора, где кусок крыла с кокетливым винглетом на фоне облаков - либо книжку или бокал с шампанским в ухоженной руке на фоне салона... В общем, пусть и на более скромном уровне, но я разделяла все эти ассоциации: полёт – это что-то исключительное, гламурное, это элитарное перемещение из будничной точки А в манящую, сулящую удовольствия точку Б. Но я не ругаю себя за глупость, хоть и признаю, что была в ту пору несколько недалёкой, а вкусом обладала наивным. Ведь, в конце концов, такой способ чувствования тоже не грех сам по себе (хотя порой и идёт рука об руку с гордыней). И теперь меня по-прежнему чарует красота и мощь тяжёлых лайнеров, мне нравится всё, что связано с воздушным транспортом – но уже несколько по-другому: интересно вникать в функционирование этой сложной и стройной системы, закономерности, правила, тонкости. И это не отменяет эстетики, не убивает обаяния. Но что касается самого чувства полёта – слышала утверждение, что оно чище и ярче именно на лёгких самолётах, и я склонна согласиться. Именно поэтому я гораздо больше скучала не по огромным белокрылым птицам в аэропорту Минск-2, а по стареньким «иволгам» в Сычково – там, где пахнет разогретым зверобоем, цикорием и стеблями травы безымянной, что дыбится взбудораженными волнами под потоками воздуха от винта. Погода в этом году выдалась просто аховая. Весной поле превратилось в хлюпающее болото, в начале июня вода всё ещё не сходила. Зато потом навалилась адская жара, так что днём и не полетать-то нормально: в такое пекло строки Нестерова о том, что «в воздухе везде опора» кажутся чересчур прекраснодушными. И всё-таки свершилось. Всё-таки одним прекрасным утром – а именно, сегодняшним - я подхватилась по звонку и понеслась навстречу... Так и хочется на автомате сказать «приключениям», но нет, я бы это так не назвала. Помню, что в первые разы эмоции были искристые, непривычные. Сейчас – другое. Не менее сильное, не менее ценное. Но совсем другое. Да, волнение поначалу было, но чем ближе мы подъезжали, тем больше оно уступало спокойной светлой сосредоточенности. Так, будто прокручиваешь в голове молитвы, которые читаешь реже других, по особым случаям. Я никого тут толком не знаю и вообще слишком редко тут бываю, чтобы подходило это расхожее выражение: «как дома» - но что, если никак иначе это чувство и не назовёшь? Может, я и зря выбрала белоснежные тканевые кроссовки: лётное поле не футбольное, травы тут дикие, густые, сюда бы что-то немаркое, вон, смотри, как народ здесь ходит... Но в старые времена люди надевали на воскресную службу всё самое нарядное и торжественное, а поездка в аэроклуб для меня как праздник. И не простой, не светский, уж тем более, не официозный, как какой-нибудь там День города или даже восьмое марта. А что до внешнего облика, то бывает по-всякому – некоторые служители носят одеяния с золотым шитьём, а иные ходят в запылённой сутане, смотря, где дело происходит – у нас в провинции всё по-простому, да и с прихожанами та же история – но все, все так или иначе принадлежат одной вере и одному Небу. Да, меня давненько здесь не было, но я запрыгнула в самолёт так, как если б делала это каждый день – может, оттого, что на душе у меня стало легко, а может, потому что за прошедшие пару лет я сама стала на добрых десять кило полегче. Рокочущий мотор вторил ритмам моего сердца – спокойным и мерным. Я оглянулась посмотреть, как курсант цепляет планер – споро и ловко. «Вильга» двинулась вперёд, змея троса в ритмично колыхающейся траве распрямилась. Пилот наддал тяги, и мы понеслись по полю – совсем не так, как по привычной гладенькой полосе, но даже эта тряска на ухабах казалась чем-то родным и наполняла теплом. Когда шасси оторвались от земли, я испытала не волнение, а какое-то невыразимое чувство, отдавшееся в мыслях лишь одним словом: «Наконец-то». Когда под брюхом и крыльями самолёта мелькали, всё отдаляясь, кромка рощи, дома и дворы, когда пошли уже поля с бороздами от колёс сельхозтехники, просёлочные дороги и асфальтовое шоссе, пруды и поляны, когда в жарком мареве справа нарисовался город с кубиками многоэтажек, трубами ТЭЦ и плоскими заводскими крышами – я даже не особенно стремилась фотографировать. Быть может, потому что из-за этой проклятой дымки нельзя было сделать мало-мальски приличный снимок, быть может, потому что всё это было видено уже не раз – и в конце концов я «зафиксировала наземные объекты» только для личной отчётности, на память о дне, знаменующем то, что лето прошло не зря. Но на самом деле мне просто не хотелось отвлекаться, мне хотелось сохранить эти впечатления в первую очередь в своей памяти, а не в памяти телефона – запомнить не только зрительные образы, но и звуки, и положение тела, и его ощущения. Надо сказать, на протяжении всех четырёх кругов они были не столь уж исключительными, самые необычные и приятные – на виражах, когда планер отцеплялся и уходил в свободное скольжение. Хотя я знала, что трос с помощью специального рычага отцепляет находящийся в кабине планера курсант, но в эти моменты «вильга» почему-то напоминала мне аристократа начала прошлого столетия, элегантным жестом роняющего из глазницы монокль на цепочке. Вообще, после первого круга, когда мы уже сели на поле, пилот обернулся ко мне и для порядку спросил: - Ну как, нормально, не тошнит? - Нет, всё отлично! – горячо заверила я. И даже показала большой палец: «Во, всё шикарно!» - и пребывала я в тот момент в такой гармонии, что мне даже не пришла в голову саркастическая шутка о том, что тошнить меня может исключительно на земле от земных рутинных дел, но уж ни в коем случае не в небе. Ещё я слегка посмеивалась при снижении, когда мы вновь пролетали над дачными участками, здесь мне вспоминалась строчка из песни: «Мне сверху видно всё, ты так и знай!» - и мне были видны чужие машины, теплицы, шезлонги и надувные бассейны, а у кого-то – круглый искусственный пруд, где росли лиловые кувшинки, окружённые блюдцами светлых листьев. В какой-то момент на фоне зелёного древесно-травяного ковра мелькнул белый силуэт типичной формы, и я удивилась: странно, планер был бы больше, да и вообще ему там не место – может, модель на радиоуправлении? Объект планировал плавно и уверенно, и только потом, уже над деревенской улицей я различила мягкий, сдержанный мах крыльев при торможении – и аист, да, не кто иной, как аист приземлился прямо в гнездо на старом телеграфном столбе. Когда я выпрыгнула на асфальт стоянки, то чувствовала не опьяняющее ликование, а какую-то тихую радость и изумительное спокойствие. И я ничуть не была этим разочарована. Помню, когда я была маленькая, лет одиннадцати от роду, мы с родителями ездили отдыхать в Польшу, на побережье Балтики, ездили тогда и в замок крестоносцев Мальборк, и в Гданьск, а ещё были на концерте органной музыки в Гдыне. Никогда больше я не испытала того, что там. Помню, что свет лился сквозь меня, бурля, как вода на крутых речных порогах, мне хотелось задрать голову и прямо с места вертикально взлететь сквозь своды храма – Туда, Туда, где все эти световые чертоги, и лучи, и потоки, и... что-то невыразимое, но однозначно прекрасное. Я по-прежнему не могу найти нужных слов. Помню только, что втайне желала повторить эти переживания и отходила не на один органный концерт: и в Минске, и в Москве, даже, по случаю, в Вене. Что уж говорить о мессах? Но тогдашний экстаз не повторился. Это стало для меня горьким разочарованием. И в этом я была тоже – не то, чтобы глупа, но жадна и наивна. Эмоции могли нахлынуть, а могли и не нахлынуть, и это изначально было нормальным – повода для разочарования искать не стоило. Ведь в любом случае то, что происходило в храме, всегда было благим и правильным. И чувство «после» очень сильно отличалось от чувства «до». И это же касается храма небесного, в который мне иногда удаётся заглянуть – так, как сегодня. Точно так же, как за дверями костёла, на аллее, ведущей от аэроклуба, меня охватило странное смешанное ощущение: вроде бы лёгкая усталость, и задумчивость, и душевная тихость – а вроде бы прилив сил. Да такой, что даже пять километров до города я отмахала по обочине шоссе без всяких проблем. Но всё-таки некая нагрузка сказывалась, и именно поэтому после прихода домой захотелось разлечься на траве, раскинув крылья. И я понимала, что, хотя уже накатила истома от жары и ходьбы, но я впитала такой заряд, какого хватит на неделю. И что крылья мои никому и ничему не суждено сломать. Частенько они гнутся и угрожающе трещат под грузом повседневных проблем, но сегодня я поднялась над ними в прямом смысле, более того, сегодня был произведён очень важный и своевременный ремонт. Иными словами, я всё так же лежала на траве и мысленно падала в облака, хотя мыслей как таковых у меня по-прежнему не было – а было всего лишь убеждение: что всё будет хорошо. Что всё будет правильно. Что всё будет так, как угодно Небесам. Аминь. Я встала с газона, отряхнулась и отправилась в дом – варить компот и печь пирог с крыжовником, потому что земные радости всё-таки тоже очень важны.