Довольствоваться малым

Ёжик слишком скромный. Слишком тихий и спокойный. Слишком привык довольствоваться малым — подбирать фантики, выброшенные Нюшей, любовно разглаживать их и вклеивать в альбом, вместо того, чтобы просто попросить подругу не выкидывать бумажки, а отдавать ему, ведь попросить — слишком пугающе. Ёжик вечно ждёт, что на него накричат, хотя всё же ждёт не так сильно, как Бараш с его периодическими приступами депрессии. Ёжик смотрит в зеркало, в котором отражаются он сам, открытое окно, светящаяся лампочка в доме Кроша, сам Крош, прыгающий по комнате в каком-то полубезумном ритме, и кричит, стуча лапками по стеклу: «Дурак! Дурак! Дурак!». Кто дурак? Крош ли, не замечающий робких взглядов, вежливых быстрых прикосновений, радостных улыбок, или он сам, Ёжик, влюбившийся в лучшего друга? Кто из них больший дурак? Крош из зеркала скачет по комнате и вдруг останавливается. Ёжик знает, что там, где замер друг, висит точно такое же зеркало, в котором прекрасно видно и ёжиков дом, и его самого, обессиленно прислонившегося к стеклу. Значит завтра Крош опять будет спрашивать, всё ли с ним в порядке. Ёжик ненавидит врать. Но иногда это делать необходимо. Потому что Крош доверчиво щурится, глядя на закат одним глазом и на Ёжика другим, и тихо говорит, с необычайной для себя серьёзностью: «Ты мой самый лучший друг, Ёжик». И Ёжик загоняет внутрь все эти ошибочные «Я тебя люблю» и отвечает честно, так же торжественно и серьёзно: «А ты мой, Крош». Они ведь и вправду лучшие друзья, а то, что у Ёжика в сердце прорезалось глупое, странное и совершенно лишнее чувство, так превозносимое Нюшей, можно и опустить. И Ёжик почти верит, что они действительно просто лучшие друзья. Почти верит, правда-правда. Но его сердце заходится в бешенном ритме всякий раз, когда Крош хватает его за лапу с диким криком: «Ёжик, смотри, что я нашёл!», - и тащит куда-то, когда они качаются на уже узковатых качелях и прижимаются к друг другу боками, когда теряются на свалке Пина и спят, укрывшись одним пледом, и Крош дышит на ухо. И Ёжик теряет веру в то, что он, может быть, просто ошибся. Крош стоит за дверью, и стоит только Ёжику открыть дверь, как сразу же заскакивает в домик, в два прыжка осматривает зеркало со всех сторон и необычайно серьёзно спрашивает: «Ёжик, ты в порядке?». И Ёжик, лживо улыбаясь, кивает. «Я в полном порядке, Крош». От собственного вранья мерзко. Но глядя на то, как взволнованный Крош расплывается в радостной улыбке, как прыгает почти до потолка, Ёжик знает — даже если ему придётся врать до конца собственной жизни, он ни за что в жизни не расскажет другу огорчающей, безумной правды, чтобы не потерять то, что уже есть. И всегда будет довольствоваться малым — дружескими улыбками, хохотом, крепкой хваткой лап. Этого вполне хватит для того, чтобы ощущать себя счастливым. Что ж, ему не привыкать.