Закройте глаза

      Закройте глаза и вспомните, как…       Белый мрамор обжигал своим холодом. От прикосновения к нему казалось, что пальцы сводит леденящими оковами, особенно когда ладонь оказывалась на изящно вырезанных узорах и статуях.       Однако прикосновение не было новым для Вас. Нет, оно было в новинку, но чересчур знакомым, точно Вы уже прикасались к массивным стенам и высеченным в них бесцветным ангелам, венкам, круглым и затейливым узорам. Да, прикосновение было знакомым — если Вы прикасались к рукам девушки с тёмно-каштановыми мягкими волосами.       Если Вы касались Её рук, то, вполне вероятно, Вы испытали холод вместе с диким жаром в груди. Не исключено, что когда Она говорила, Вы могли сравнить Её голос с диким морем, которое порой то приходит в штиль, то бушует и гремит, пугает одними только отголосками? Если Вы сравнили Её голос с морем, то Вы поняли, насколько глубоко ведут порой витиеватые предложения, порой колкие и намеренно обидные фразы; как много значит молчание, как мало может значить тирада текста, если Ей это понадобится.       Если Вы говорили с Ней, касались Её рук, то, ещё может быть, Вы видели Её глаза. Они похожи на сосновый лес — так Вы могли подумать? Да, эти глаза похожи на сосны, очень сильно — на целый лес. Густой, непроглядный, неприступный, холодный. Но стоило Вам увидеть, как на Её лицо падали лучи закатного солнца, сосновый лес озарялся ярким светом, что лился сквозь плотные хвоинки. Вы не представляли, как Она ходит, касаясь руками в перчатках шершавой коры, чуть светлее, чем Её волосы. Но Её волосы были мягче и нежнее, да?       Если Вы видели Её глаза, Вы, возможно, опускали взгляд и на губы? Вы сравнивали их с вишнями, не так ли? Вы представляли, как вишни на деревьях пускали сок — не так важно от чего, от спелости, от того, что их сильно сдавили или оторвали от плодоножки. И невольно, но могли представить, как Она закусывает свои губы до крови, в ожидании чего-то? Когда нервничает, когда виновата, когда Ей плохо, когда плохо близким?       Если Вы видели Её губы, глаза, Она говорила с Вами, то, очень может быть, Вы и обнимали её? Если обнимали, то Вы испытывали странное тепло? И сравнивали это тепло с тем теплом, с каким мать обнимает своих детей? Птица укрывает крыльями птенцов, согревая их, так и Она обнимает, согласны? Да, это волшебно — по истине необычно, когда холодная Она обнимает Вас, и — чудо! — в Её бледных руках не становится холодно, как от мрамора?       Если Вы видели Её, то, я могу предположить, Вы имели возможность сравнить Её с горой? Непреступной, серьёзной, строгой горой. Той самой, которая будет упорно стоять на месте, никогда не двинувшись с места? Но Вы, узнав Её ближе, поняли, что Она вовсе не гора? И если свиду камень расколоть — внутри окажется красота сравнимая только с красотой Вселенной?       Если Вы знакомы с Ней, то — могу ли я предположить? — Вы видели Её за сражением? Да, видели! И Вы сравнили Её движения далеко не с танцем, нет. Танец бы получился слишком грубоватым, согласитесь. Но Вы смогли увидеть — с каким мастерством Она владеет иглой, то с таким же, если не совершенным, Она владеет и мечом. Она зашивает платье, но Вы ещё помните, как Она лезвием била врагов, и игла в Вашем воображении вновь становится мечом, а Она уже снова на поле боя?       Если Вы так хорошо Её знаете, Вы видели Её в кустах сирени? Когда она держала на руках раненную сову? И Вы сравнили Её с чем-то мягким, но вдруг столкнулись с собственным представлением о Ней — Она же строга, холодна, жестока! И это Она же? Вы были удивлены, помните?       Если помните, то, возможно, когда Она упала, Вы видели, как Её мир стал пепелищем? Как сосновый лес сгорел до тла, вишни поблекли, а по мраморной коже скатилась капля далеко не дождя? Но Вы сравнили это с тем, как по листу или хвое бьёт ливень.       Если да, помните ли Вы, как робко она касалась после этого собственного отражения в зеркале? Как видели на её шее и запястье покраснения — странно, от чего они там?       Помните? А как из пепла снова восстал сосновый лес? Вы сравнили её с фениксом? Или с гусеницей — спряталась в кокон, умерев однажды, но снова распахнула крылья, став куда свободнее.       Если вы это помните, Вы помните, как она касалась кончиками пальцев трав на лугу? Как падала в эти травы и цветы, лежала, смотря только в небо и улыбаясь? Какое счастье это было, да?       Если Вы это помните, всё до единого… То если сейчас Вы откроете глаза, перед Вами будет сидеть Она, и Она будет смотреть в окно поезда, пока на её мраморном лице мелькают лучи солнца, изредка прерываемые соснами. Вы увидите, что на Её шее висит заветное ожерелье, что одна рука её лежит на колене — та, что в чёрной перчатке; а второй она держит подбородок. И Она скучающее продолжит смотреть за гуляющими деревьями и вдалеке ходящими животными.       Вы услышите стук поезда, его звуки, заслоняющие собой Её дыхание. Вам захочется прижаться к Ней снова, прошептав Её имя тысячи и тысячи раз, ведь Вы были с Ней от начала и до конца, и сейчас Вы с Ней, но слышит ли Она Вас? Но Вам всё равно, ведь Вы были так рады, когда Она обняла сестру; Вы были так напуганы, когда Она предала всех и закрылась в себе.       Желание шептать Её имя самому себе, под нос, пусть никто и не слышит. Но заветное имя, всё же сорвалось с Ваших губ: — Кассандра.       И Она обернулась к Вашему зову, смотря теперь прямо в душу.