Предназначение злодейки. Враг в тени

Шквал хмельных мужских голосов обвалился на мои бедные обветренные уши, изнывающие от тягостной боли. Аромат дешевого алкоголя, табака и грязи тотчас окутал мои дорогие шелковые одежды. За одним столиком в дальнем углу сидели уже знакомые мне рыцари, уже в довольно нетрезвом виде. — Напомни, как до такого дошло? — спросила я, покосившись на Альберта, ухмыляющегося своим товарищам. Он качнул головой ко мне и улыбнулся еще шире. — С сегодняшнего дня у нас начались выходные. Осознав, что маленького Ревеля до сих пор нет в герцогстве, ты тотчас же направилась во дворец. Встретив меня, начала в неистовой панике выпытывать, где он может быть. Я предположил, что первый день выходных твой брат решил отметить с другими в пабе — как это часто случается. Вот ты и потребовала отвести тебя сюда. Я еще раз посмотрела на черную макушку Себастьяна, мелькающую среди своих пьяных товарищей.  Он веселился вместе с ними, смеялся, пил. Я облегченно выдохнула, прикрывая веки. Узнав, что вечером брата еще не было дома, я поспешила во дворец, испугавшись, что королева могла что-то с ним сделать. Не только она. Я и сама не понимала, зачем так беспокоюсь; Себа уже немаленький мальчик. — И вот на это я убила весь вечер, — удрученно выдохнула, поникнув головой. «Боги, у меня скоро паранойя начнется». — Да, это полное расточительство времени. Поэтому будет прескверно, если ты не выпьешь пару кружек, — взбудоражено заявил Альберт и, по-хозяйски схватив меня за руку, потянул к барной стойке. Не успела я как-либо возразить, как уже оказалась перед хмурым трактирщиком. Изимбрад заказал две кружки сливочного пива, продолжая улыбаться своей коварной улыбкой. — П-постой, я же несовершеннолетняя! — воскликнула я, мотнув головой. — Один год ничего не решает. Тебе ведь недавно исполнилось восемнадцать? — вспомнил он. — Справим же столь замечательное событие. Не бойся, я не споить тебя собираюсь, а расслабить. — Расслабить? — спросила я, когда перед нами поставили большие кружки пива. Альберт с удовольствием схватил одну и испил лишь глоток, смачивая губы. — Да. Видела бы ты свои напряженные глаза, когда схватила меня за плечи и начала допытывать. Если пугаешься, то зачем делаешь подобные вещи? — Подобные вещи? — вновь не поняла я, брезгливо разглядывая липкую стойку. — Какие например? — Ну там, королеве солишь. Ты ведь испугалась, что это ее люди сделали что-то с твоим ненаглядным братцем, верно? А ты пей. Только небольшими глотками, а то хмель в голову ударит. Я последовала его наставническому совету, хотя и сама знала, что этот организм не привык к алкоголю, а значит нужно пить осторожней. Осмотрелась по сторонам, вновь заметила смеющегося брата в дальнем углу. Похоже, что он пока не заметил меня. «Вот и славно». — А ты у нас проницательный, — заметила я, отпивая второй глоток сладкого пива. Альберт улыбнулся — в моем присутствии он делает это часто, отчего я тотчас подвергаю сомнению слова некоторых аристократок, с которыми мне довелось чаевничать. — Тихие всегда обладают хорошими зрением и слухом, — протяжно проговорил юноша, разглядывая плавающие в его кружке пузырьки пены. — А еще привилегией оставаться в безопасности. Не представляю, сколько бы проблем у меня появилось, будь я чуть разговорчивее. По меньшей мере, моя дражайшая матушка бы давно выперла меня из дома. Я недолго посмотрела на благородный профиль рыцаря. Его глаза в этом отвратительном назойливом освещении казались темнее, чем на самом деле. — Я не хотела с ней ссориться. Она сама невзлюбила меня, осмеяла вместе с королевскими родственничками, — скривила губы я. — Диана способствовала неоднократным покушениям на мою жизнь. — Но почему именно ты? Должно же что-то быть. — Сам посуди: она — бывшая жена моего отца, оскорбленная его поступком; я — его единственная возлюбленная — по крайней мере так считают все — дочь, похожая на женщину, отобравшую у нее мужа. Да и к тому же Диана явственно чувствует во мне соперницу. Мне не составит труда забрать престол себе. — Трезво оцениваешь свои способности, — загадочно ухмыльнулся Альберт. — Мне нравится в людях справедливая самоуверенность. А вот достопочтенной королеве похоже нет. Я качнула головой, желая сменить тему. — Ты же сказал, что хочешь расслабить меня. Альберт взбодрился, чуть хлопнул по поверхности стола ладонями. — Именно. Не будем об этой коварной королеве: она мне тоже не нравится. Раз мы теперь с тобой друзья, Ревель, то предлагаю обходиться без формальностей. Рассказывай, что у тебя на сердце лежит. Я едва не поперхнулась очередным глотком алкоголя. — Друзья? — Несомненно. Только прошу, не говори мне, что ты не считаешь меня своим другом. Мне будет весьма досадно, — в его ехидных глазах блеснул огонек лукавства. Я с недоверием прищурилась, пытаясь разглядеть в его взгляде что-то еще. — Зачем ты…зачем тогда ты меня спас? — пыталась подобрать верные слова я, но от алкоголя язык уже начал заплетаться. Альберт нахмурился, будто не поняв моего вопроса. — Зачем из воды вытащил? — Странный вопрос, не находишь? — чуть улыбнулся Альберт, но потом тотчас посерьезнел. — Спас, потому что ты могла утонуть. — Но тебя ведь это не касалось… — Как я уже говорил: мы с тобой теперь друзья. Было бы прескверно потерять друга, — сказал он и заерзал на стуле. — Не понимаю, к чему такие пустые разговоры? Давай лучше поговорим о твоих сердечных терзаниях. Признайся, Ревель, тебе кто-то уже запал в душу? — Меня немного тревожит твоя заинтересованность в этом вопросе, — медленно проговорила я, не понимая мотивов его любопытства. — Я в сердечных делах большой пень. Никогда не слышал любовных откровений от женщины. Интересно стало. — Никогда? — переспросила я в недоумении. — Я слышала несколько раз, как девушки восхваляли твои внешность, статус, силу… Неужели не одна из них не писала тебе  любовных посланий? А фрейлины? Себа недавно жаловался, что ты имеешь среди них популярность. Альберт смерил меня тяжелым взглядом, потом как-то горько усмехнулся и отпил залпом все содержимое кружки до дна. — Единственный недостаток богатства — это вечное сомнение в словах других. Когда у тебя есть деньги, то все, желая примкнуть к твоему близкому кругу общения, пытаются прельстить тебе. Любовь не купишь ни за какие материальные богатства, поскольку это чувство духовное, возвышенное. Заставить себя любить другого лишь из-за того, что он красив или богат, невозможно. И ты не знаешь, говорит ли тебе эта очаровательница правду, или просто желает заполучить твои богатства. Я весьма прекрасно осознаю свое высокое положение, как и ты, и твои братья, и моя чертова сестра. Мы никогда не можем быть уверены в похвалах, в признаниях. Мы лишь товар на рынке наших родителей. А если товар к тому же и красив, и молод, и умен, то цена за него возвышена. По таким меркам ты, Ревель, считаешься самым дорогим товаром. Даже твой брат, наследник герцогства, богатый, весьма привлекательный, не так ценен на этом рынке, как ты. Если бы не твоя помолвка с кронпринцем, то тебя бы просто обвалили предложениями «стать его женой». Возможно, подобная оферта бы пришла и от моего дома. Я был бы не прочь жениться на тебе по расчету. Ты бы стала прекрасной герцогиней. — Я даже не знаю, должно ли это мне льстить, или же нет, — промямлила я, смущаясь от подобного признания. — Женитьба по расчету бы устроила тебя? — выжидающе посмотрел он на меня. — Если бы она была выгодна мне, то возможно. Или, если бы у меня не было иного выхода. Но в противном случае, я бы не согласилась. Продаваться кому-то… Уж чересчур я горда. Альберт хмыкнул, а потом заказал добавку у трактирщика. В это время я осторожно обернулась к брату, пряча половину лица за плечом, и убедилась в его порядке. Повернулась обратно к Изимбраду, который смотрел в ту же сторону, что и я. — Ты так и не ответила: кто-нибудь уже покорил твое холодное жестокое сердце? — вновь спросил он, получив вторую кружку пива. — Я все равно не понимаю… Да, есть один, — тихо пролепетала я последние слова, опуская взгляд. Альберт тотчас заинтересовался, заерзал на стуле и чуть нагнулся вперед. Тогда я искоса посмотрела на этого ехидного сорванца. — Но я не скажу тебе его имени. Счастье, знаешь ли, любит тишину. Юноша обижено скривил губы, отвернулся, а потом вновь засиял.  — И не надо. Кажется, я и сам догадываюсь, кто это, — заговорщически улыбнулся он, искоса поглядывая на меня. Я отпила еще один глоток, а потом нахмурилась от навязчивой мысли, пришедшей мне в голову. — Думаю, этот человек тоже неравнодушен к тебе. Хотя, было бы довольно странно, если бы какому-то мужчине ты не запала в сердце. — Ты сам сказал, что я дорогой товар, а значит не могу верить всем словам и признаниям других. Возможно, это лишь очарование моей красотой, моим умом, моими богатствами. Не это ли ты говорил несколько минут назад? — я качнула головой, наклонила ее набок и слабо улыбнулась. Сама не понимала, зачем тогда призналась ему в своих зародившихся чувствах к Рафаэлю. Возможно, это все действие алкоголя, и Альберт намеренно напоил меня, чтобы выведать информацию. Именно поэтому я отодвинула наполовину осушенную кружку от себя, решаясь больше не пить. — Только не говори, что я заставил усомниться тебя в чувствах к этому человеку!.. О нет, ты же больше никому не поверишь, и всему виной буду я. — Вовсе нет, — задорно отозвалась я, забавляясь его наигранным сожалениям. — Я и сама это уже давно осознала. В моем недоверии к мужчинам нет твоей вины. Поверьте, даже если ты не красавица и не богачка, тебе все равно могут разбить сердце. Тебя могут тоже обмануть. Альберт ядовито прыснул и отпил из кружки, поднимая ко мне глаза. — Какая же, однако, у женщин скверная судьба. Не тот, так другой обманет. Такая редкость найти порядочного мужчину. Даже я. Я просто отвратительный негодяй. — А вам кто-то нравится? Может вы питаете страсть к какой-нибудь леди? Или, может быть, это фрейлина, а то и простая служанка? — сама не понимаю, зачем спросила. Альберт вновь скосил взгляд в мою сторону, задумчиво улыбнулся. — Да, пожалуй. Даже в моем черном ядовитом сердце нашлось место для такого высокого чувства, как любовь. Не страсть, не похоть, а именно любовь. Кажется, я это осознал совсем недавно. Но, боюсь, что я ей неинтересен. — Как вы можете быть так уверены? — Потому что я полюбил ее именно по этой причине. До какого-то момента мне казалось, что она сама не способна на любовь, что сердце ее холодное и черствое. Я выжидающе смотрела на юношу, прищурив глаза. Мне и на ум не приходило, кто бы это мог быть. Позже, не дождавшись продолжения, я посмотрела на брата, вновь понимая, что с ним все в порядке. Вновь взглянула на задумчивого Альберта. Он долго всматривался в кружку, покачивая ее. — Можно задать тебе один странный вопрос? — спросила я и, дождавшись кивка, продолжила: — Как думаешь: мужчина первый должен признаться в чувствах? Альберт сначала рассмеялся, а потом, отстранившись от стола, простонал и закатил глаза. — Самая ужасная доля, выпавшая на мужчин. Не представляешь, как же это удручает. Для подобного подвига необходимо напиться в стельку, чтоб смелости набраться. — Просто среди женщин существует мнение, что проявления симпатии с нашей стороны могут обидеть нежное эго мужчин. Я сама не приверженица подобной теории, но мне просто интересно. — Возможно, мужчины и впрямь весьма обидчивы, но поверь, если бы женщина первая призналась в чувствах, то ее воздыхатель был безмерно благодарен возлюбленной. Я, конечно, не ручаюсь за всех своих собратьев, но не кажется ли тебе это логичным? Чем мужчины отличаются от женщин? Половыми признаками и не более. Мы подобно этим «хрупким и слабым созданиям» имеем чувства и страхи. Так что не все ли равно? — Хочешь сказать, что подобные «обязанности» нам навязало общество? Как и то, что женщина ни на что не способна, кроме как чувствовать, дышать, продолжать род… Альберт внимательно следил за моей мимикой, пока я говорила. Он заинтересованно хмыкнул, отпил содержимое кружки и вновь повернулся ко мне. — Возможно, — я так предполагаю — женщины сами выбрали подобную участь. Ведь намного легче сидеть в безопасном доме, пока твой муж идет в опасный мир, дабы добыть тебе пищу и продовольствие. — И взамен сделаться добровольной рабыней? Весьма странные доводы. Лично меня бы оскорбило заявление, что я ни на что не способна, кроме как рожать детей. — Согласен, для тебя это слишком оскорбительно и несправедливо, — задумчиво улыбнулся юноша и поболтал  кружкой. — А к чему вообще был такой вопрос? Ты хочешь мне в чем-то признаться, Ревель? — ехидно ухмыльнулся он, приблизившись. Я прыснула от смеха, а потом скопировала его мимику. — Ты совершенно прав, Изимбрад, — обольстительным голосом прошептала я, играя глазками. Альберт внимательно смотрел мне в лицо, опуская взгляд на мои губы, исказившиеся в заговорщической улыбке. — Я хотела признаться, что ты сегодня чересчур многословен, и это не может мне не нравиться. Его глаза тотчас распахнулись в изумлении, а потом послышался его озорной громкий смех. Некоторые посетители паба, сидящие рядом, странно посмотрели на рыцаря, пару раз ругнулись на него, а потом отвернулись к своим обсуждениям. — И в правду! Сегодня я в наилучшем расположении духа! Мало того, что с сегодняшнего дня начались долгожданные выходные, так еще я и тебя встретил, Ревель! Стало быть, дело еще и в алкоголе. Я, знаешь ли, очень редко пью. Но порой меня пугает моя же многословность. Как я уже говорил, я могу навлечь на себя беду, если дать волю моему скверному языку. Но я рад, что тебе нравится, когда я много говорю, хотя остальным же это быстро надоедает. У меня всегда так, когда я вижу тебя. Не знаю почему, Ревель, но ты будто развязываешь мой язык и позволяешь ему говорить и говорить… Ох, какие бредни. Именно это я и имел в виду. Я была немного сконфужена его потоку мыслей, который, кажется, невозможно было остановить. Но мне и в правду хотелось слушать его. Альберт был действительно интересным собеседником, и я не понимала, почему в обществе он так скромен в словах. Я говорю не о высшем свете, а о его товарищах, друзьях, семье… После своей странной исповеди Альберт поник головой в задумчивости. Я и сама в этот момент ушла в свои мысли, накручивая на пальце прядку волос. Но спустя минуту юноша вдруг хлопнул по столу ладонями, воскликнув: — О боги, ты ведь голодна. Сейчас закажу тебе чего-нибудь. Здесь неплохая свинина. — Ох, не нужно. Недавно я села на диету. Ничего страшного, если я пропущу ужин, — снисходительно улыбнулась его взволнованному виду. Альберт, уже подозвавший трактирщика, странно оглядел меня. — Тонкая как спичка… Вот что никогда не пойму в женщинах. И все же съешь небольшой кусок. — Платье испачкаю. — Давай не будем обманывать друг друга, Ревель, ты больше в жизни не наденешь его. Так, все, закажу тебе ветчину. Не доешь — так и быть. Я еще несколько раз отговаривала его, но Альберт был упрям и все же заказал у трактирщика свинину. Когда перед нами поставили тарелку с ветчиной, я нехотя потянулась к ней, а потом восторженно заметила мягкость мяса. — Запивать не забывай, — рассмеялся Альберт, наблюдая за тем, как жадно я поглощаю еду, от которой так отчаянно пыталась отказаться. — Давай на брудершафт. Мы переплели свои руки и отпили содержимое из своих кружек. Проведя такой застольный обряд, звонко рассмеялись, привлекая внимание посетителей. Даже тех, чья заинтересованность могла бы принести нам ненужные проблемы. На соседний стул, совсем рядом со мной сел один пьяный и грязный крупный мужчина, от которого за километр можно было учуять запах очень дешевого табака. — Что в таком месте делает такая красавица? — проговорил он сальным голосом и подвинулся чуть ближе. Я тотчас же отпрянула. — Боишься меня? Не нужно. Я всего лишь хочу поболтать. — Отвянь, а, — тихо рассмеявшись, лениво сказал Альберт. — Не видишь, даме не хочется с тобой болтать. Мужчина хмурым и недобрым взглядом посмотрел на рыцаря, который как ни в чем не бывало осушал свою кружку. Тогда сзади подошел — как мы поняли — его товарищ, низкий и такой же пьяный. — Уж больно смелый, — проговорил он и достал из кармана нож. — Встал быстро. Дай с красавицей поговорим. Альберт лениво обернулся ко второму, посмотрел на сверкнувшее на свету лезвие ножа, а потом удрученно выдохнул и повернулся обратно к столу. — Шахари-и, у меня ведь было такое чудесное настроение, — тихо и досадно проговорил юноша, а потом, быстро развернувшись, ударил той самой кружкой по лицу низкого. Тотчас его крупный товарищ поднялся со стула и едва не снес меня своим телом, но Альберт, быстро среагировав, схватил меня за талию и по-хозяйски подвинул к себе, а потом и вовсе за свою спину. — Прошу прощения за мою грубость, но… Он не успел договорить: крупный мужчина замахнулся для удара. Однако Альберт перехватил его руку и, воспользовавшись смятением своего противника, с силой оттолкнул от себя его массивное тело ногой. Мужчина повалился на соседний стол, снося с него еду. — Ах ты, паскуда, — в это время опомнившийся низкий наступал на нас, перекидывая ножик с одной руки на другую. Изимбрад ступил вперед, прикрывая все еще не осознающую происходящего меня. — Фи, какая манерность. Ты мужик или кокетливая барышня? — несмотря на весьма недружелюбную ситуацию смеялся Альберт. Мужчину это только разозлило, и он бросился на юношу, но тот с легкостью выбил оружие из рук противника и одарил его вторым ударом в лицо. — Только не в моем пабе! — крикнул ненадолго отлучившийся трактирщик, стоило ему вернуться к своему посту. — Вышли отсюда! Трое! Нападавшие встали, смахнули кровь и пот с лица, а потом нехотя направились на выход. Альберт же достал из кармана мешок с золотыми и кинул его на стол перед трактирщиком. Грозный мужчина, коим был владелец этого паба, посмотрел на деньги, а потом на нас. — Прощения просим за неудобства, — спокойно проговорил юноша и развернулся, чтобы уйти. — Постой. Ты рыцарь? — спросил вдруг хмурый трактирщик. Дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Так уж и быть, оставайся. Видно, что барышню свою защищал, — мужчина кивнул в мою сторону. Альберт лишь кивнул и обернулся к дрожащей мне, улыбаясь своей ехидной улыбкой. — Спасибо, — вырвалось тихое из моих губ. Юноша лишь коротко рассмеялся и повернул голову в сторону, после чего прыснул от смеха. — Посмотри на лицо маленького Ревеля. Стало быть, нам нужно подойти к нему. Я посмотрела туда же, куда глядел Альберт, и встретилась с недоумевающим взглядом Себастьяна. Он стоял, будто борясь с желанием подойти, в то время как его друзья смеялись и улыбались нам. — Изимбрад! Леди! Идите к нам! — кричал Маркус, махнув рукой. Переглянувшись, мы с Альбертом последовали к столику, за которым свои выходные праздновали рыцари. — Какими судьбами?.. — Сестра, что ты забыла в таком месте? — брат до сих пор находился в состоянии шока, так что продолжал стоять даже когда мы с Альбертом сели. — Забеспокоилась о твоем долгом отсутствии, — честно ответила я, улыбнувшись. Себастьян недолго посмотрел на меня, а потом вернулся на свое место. Мы разговорились о разных пустяках. Альберт вновь сделался молчаливым, изредка поглядывающим ленивым взглядом на других посетителей, совсем безучастным к нашей беседе. Народ только прибывал в паб по сгущению ночи над столицей, что превращало ее в царство греха и распутства, пуская во все тяжкие преступников и гуляк — истинных монстров, скрывающихся в тени. Рыцари были взбудоражены предстоящими выходными, рассказывали мне о своих планах: Маркус желал повидать свою матушку, жившую в глухой деревне; Стефано думал посетить все светские вечера, что будут проводиться в этот период, дабы найти там «прекрасную даму»; Рэйнольд лишь хотел поехать вместе со своей семьей к морю. — Ох, как чудесно! — взбудоражено воскликнула я. — Мне бы тоже хотелось побывать однажды на море! Этот соленный запах воды, превосходные закаты, обвораживающая красота волн и того, что обитает на дне! Все со странным изумлением уставились на меня, мечтательно воздыхающую о любви к морю. — Леди никогда не была на море? Такая редкость для аристократов… Неужели герцог никогда не возил вас туда? — спросил Стефано. Вместо меня ответил Себастьян: — Отец вечно в делах. Мы никогда никуда с ним не ездили за исключением охотничьего турнира или других мероприятий, которые могут как-либо повысить нашу репутацию в обществе. Отец никогда не отдыхал вместе с нами. Порой он отправляет нас с матушкой к бабушке или в виллу, но куда-то далеко — никогда. Наверняка, он боится оставлять мать или сестру одних. Но, Мира, — он обратился ко мне, — если ты так хочешь, то — я уверен — отец сможет устроить поездку на море. Возможно, он даже поедет с нами. — Только потому, что к нему вдруг снизойдет осознание, что он слишком мало уделял времени своей дочери, из-за чего, собственно, и не заметил, что на ней лежит проклятье? Он сделает это только из жалости или чувства вины, а не из любви к своим детям. Когда мне исполниться девятнадцать, и я смогу спокойно уехать из родительского дома, то направлюсь на море. Если захочешь, то я смогу и тебя забрать. Все вдруг помрачнели, и я поспешила извиниться за свое непристойное поведение и натянуть улыбку, будто ничего и не говорила. Веселый и всегда оптимистичный Рэйнольд меня поддержал и сказал: — До чего ж тебе ждать совершеннолетия? Можешь отправляться с моей семьей! Я уверен, что они не будут против твоей компании. Я невольно скривила губы и растерянно оглядела всех присутствующих. — Это очень заманчивое предложение, сэр Рэйнольд. Однако же, мне придется отказаться. Я уже имела честь познакомиться с вашими братьями, и, признаюсь, знакомство это было не самым из приятных. Один — скудный зазнавшийся зануда, а второй — невоспитанный подхалим, уж простите меня за прямоту. — Не могу не согласиться, принцесса, — заулыбался юноша, кивая своей светлой пушистой головой. — Я и сам не рад от такой компании; надеялся, что ты развеешь мою досаду. Ну что ж, раз так — не смею более просить. Мы еще некоторое время посидели, пока рыцари не утомились от беседы и не засобирались уходить. На прощанье они все дружно обнялись — даже Альберт — и начали нести сентиментальную бредятину, что совсем не вязалась с образом сильных мужчин, защищавших просторы королевства. — Еще полгода, и мы станем правомерными защитниками этого королевства — могущественного королевства! — воскликнул Маркус. — И, заметьте, единственного на этой чертовой планете! — сатирически добавил Сандр. Кто-то дал ему подзатыльник, но в такой толпе невозможно было различить, кто именно это сделал. — Я буду скучать по вашим потным нестиранным носкам и небритым подмышкам, которые вы вечно суете друг другу под нос, пока спите где-нибудь вместе, на выездных заданиях! И по вашему храпу, и по разговорам Стефа во сне! — воскликнул Асен. — Мы расстаемся с вами только на две недели, но я будто прощаюсь с вами на годы! — Ты просто напился как свинья! После окончания обучения они смогут быть почаще дома, иногда выезжать на смены во дворце или в каких-то важных мероприятиях, где нужна охрана. Безусловно они будут пересекаться, но жить как прежде вместе, делить одну крышу, устраивать подобные посиделки, которые они делали — все это им уже не испытать, как бы ни было это печально. Так что их излишнюю сентиментальность понять можно. Я рада, что у брата появились такие товарищи и остались такие воспоминания. Стоило нам — мне, брату и Альберту — выйти из паба, как из-за темного угла вышел Рик. Проскальзывая мимо пьяниц и распутных женщин, движущихся в противоположном направлении от таверны, он неимоверно приближался к нам. Я остановилась, чтобы дождаться мужчину, приветливо улыбнулась его хмурому виду. Себастьян и Альберт отошли к карете, попутно смеясь над какой-то бестолковой шуткой. Рик подошел ко мне, чуть кивнул головой в знак приветствия и начал свой доклад: — Я следил за вами в пабе. Как вы и приказывали, я не вмешивался, но… — он немного замялся, поджал губы, прежде чем продолжить, — как только они вышли я последовал за ними и преподал им весьма доходчивый урок. Вы злитесь? Я мотнула головой, продолжая улыбаться его удрученному и усталому виду. — Вовсе нет. Спасибо тебе. Я очень рада, что ты остался со мной, — слова сами лились из моих уст под действием алкоголя. Мужчина чуть расширил глаза от удивления, но потом лишь смутился и улыбнулся в ответ. Чуть подождав, он посерьезнел. — Насчет дела, с которым вы просили меня помочь: все чисто. Мы с Дарином, моим давним товарищем, прочесали все ближайшие публичные дома. Никто ничего не может сказать. Вместо какой-либо досады или злости я испытывала в этот момент лишь легкую грусть, поскольку прекрасно понимала исходы такого расследования. Мои губы тронула все та же полуулыбка, и я снисходительно посмотрела на мужчину, после чего мягко промолвила: — Спасибо вам обоим. Придется самой разбираться. Скорее всего ответы кроются в высшем кругу, — задумалась на крошечный миг я. — Ни разу не видела твоего друга. Передай ему, что я с удовольствием разделю с ним чашку чая. С вами обоими. — Ревель, ты не будешь против, если я поеду с вами? Мой дом находится на пути к вашему, — обратился ко мне Альберт, после чего с интересом глянул на Рика, заговорщически улыбаясь. Тот лишь коротко кивнул герцогскому отпрыску. — Не познакомишь меня с этим интересным джентльменом, который весь вечер наблюдал за нами в пабе? Я в не состоянии сдерживать эмоции из-за хмельной головы изумленно распахнула глаза. Рик же оставался довольно спокойным, хотя и в глазах его блеснул странный огонек. — Ах, ты заметил… Это Рик Хард, близкий друг Его Высочества Рафаэля, — взяв свои эмоции под контроль, спокойно промолвила я, указывая рукой на мужчину. — Он и мой друг тоже. Услышав последние слова, Альберт вскинул брови, а потом добродушно улыбнулся, протягивая ладонь Рику. — Раз вы друг нашей дражайшей леди, то и мой тоже. В следующий раз не стесняйтесь и испейте с нами кружечку пива. Я заметил, что люди своего господина всегда подражают ему, не так ли? Второй принц всегда держался тени, как и вы. — Сомневаюсь, что вы бы сказали то же самое, встретив другого друга второго принца, Лемана, — улыбнулся в ответ Рик, отдаваясь воспоминаниям о невоспитанном темном фэйри. — Ох, я уже мечтаю с ним познакомиться! Пойдемте же в карету. Здесь собирается слишком много народа. Первое время поездки мы говорили о пустяках. Альберт удивлял своей многословностью, что Себастьян порой искоса поглядывал на меня в недоумении. Похоже, алкоголь развязал ему язык. — Ревель, я слышал, что ты устраивала свадебную церемонию графини Гессен, — начал неожиданно Альберт, все так же улыбаясь мне. Я лишь коротко кивнула. — Все хвалили тебя, хоть и порой делали глупые нелепые замечания. К моему глубокому сожалению, я не мог приехать на празднество, однако моя сестрица сказала, что все было роскошно. К слову, об этом. Ты тоже займешься подготовкой к свадьбе твоего брата и моей сестры? Я неясно помню, что именно ощутила в тот момент: удивление, испуг или осознание. — Ч-что? О чем ты? — А ты не знала? — искренне изумился моей неосведомленности Альберт и посмотрел на Себастьяна. Я тоже перевела взгляд на брата. — Мира, две недели назад Эрнест и леди Изимбрад помолвились. Ты тогда уезжала гостить у маркизы Арганте, но я думал, что тебе донесли. Конечно, отец еще не делал публичного объявления, но ты обычно знаешь больше всех, так что я даже удивлен. Меня охватила злость — злость на саму себя. Как я могла такого не заметить? Наверняка, слуги что-нибудь слышали, тогда почему меня не оповестили? Я начала вспоминать события минувших двух недель и прикрыла веки в осознании. Нэнси была завалена работой, поскольку кухарка вдруг заболела, отчего ей пришлось ее заменить; Андреа отпросилась на несколько недель в город, и, соответственно, я осталась одна. Служанки, которые заменяли мне моих горничных, оказались неразговорчивыми, из-за чего я и не узнала об этой новости. Да и мысли мои в это время были заняты другим: проблемами бизнеса моих инвестиций. — Шахари! Да как же так! — выругалась я и прикусила ноготь, теряясь в догадках, как бы исправить положение, пока Альберт заливался от смеха из-за моего красноречия. «И почему этот осел Эрнест сам ничего мне не сказал?» Прибыв домой, я сразу же направилась к его комнате, полная негодования и неистового гнева. Было уже достаточно поздно, поэтому слуг в особняке на верхних этажах не оказалось. Подойдя к добротной двери, я начала изо всех сил барабанить в нее, пока из комнаты не послышались шаги. На пороге возник мой брат, весьма бодрствующий, в легкой домашней одежде, в коей его редко можно было застать. Эрнест с неприкрытым удивлением оглядел запыхавшуюся меня, а потом посмотрел по сторонам, примечая, что в коридоре стояли только мы. — Какого дьявола в такую позднюю пору?.. — Есть разговор, — заявила я и без всякого приглашения прошла в комнату. Она все так же была скудно обставлена мебелью, в сдержанных тонах, объятая полумраком. На рабочем столе его лежала открытая книга, которую обитатель этой комнаты поспешил закрыть, стоило мне ступить за порог. Единственным ярким пятном здесь оказались белоснежные лилии, стоящие на черном старинном комоде и находящиеся в строжайшем уходе. Брат вновь допытывающим взглядом посмотрел мне в глаза, ожидая объяснений. — Почему мне не сказал? Или ты уже ничего не чувствуешь к Эсми? Он тотчас все понял. Сначала его густые черные брови поднялись в удивлении, а потом свелись, закладывая меж собой морщинку. Эрнест отвел взгляд, будто боясь встретиться с моими горящими от гнева и негодования глазами. — Это бы ничего не изменило. Отец уже все давно решил. Мама тоже воспротивилась этой идее, и именно из-за этого они поссорились, а отец так и не изменил своего решения. — Ты сказал ему? Сказал о намерениях жениться на Эсми? — Глупо полагать, что он не знал об этом, — горько усмехнулся Эрнест. — Сказал, но его дальнейшие слова были: «Ты можешь увлекаться какими угодно девицами, но жениться должен на леди Изимбрад». Я вскипела от ярости. Как он посмел осквернить честь Эсми — честь моей милой подруги! — Этот брак действительно выгодный, Мирабель, ты знаешь, — продолжал он. — И, возможно, из моих ухаживаний за леди Эсмеральдой ничего бы не вышло. — Уже сдался? — ядовито усмехнулась я и встретилась с серьезным холодным взглядом брата. В нем было кое-что еще — горечь и сожаление. — Ты уже сказал ей? — Нет. Вскоре об этом будут писать все газеты, так что она и сама узнает об этом. Сейчас леди Эсмеральда занята подготовкой к новому показу, да и я не смогу ей сказать об этом, глядя в глаза. И, Мирабель, — он поджал губы на мгновение и опустил взгляд, — я не сдавался. Я просто смотрю правде в лицо. У меня перехватило дыхание. Сердце защемило, так что я не удержала себя и сжала ткань платья у груди. — Она… — сомнения терзали меня, но я не могла не сказать ему об этом, даже при том, что, возможно, поступаю подло с подругой. — Ты ей нравишься, Эрнест. Она сама сказала мне две недели назад. Эрнест от этой новости лишь горько усмехнулся, мотнул головой. В глазах его едва ли блеснули слезы. — Уж лучше бы ты не говорила мне об этом. Теперь я не смогу жить с этим. Ах, дьявол, почему же так невовремя? — Я сказала тебе, чтобы ты не думал сдаваться, — губы мои исказились в полуулыбке. — Все еще не поздно. Помолвку можно расторгнуть. Есть множество способов. У нас есть еще время до ее совершеннолетия. Если придется, то мы можем убить леди Изимбрад. Он вдруг вздрогнул при мысли о подобном, а потом, вернув себе самообладание, серьезно взглянул на меня. — Она сама не хочет этого. — Уж больно сомневаюсь. Такое завидное предложение — стать герцогиней. — Кто хочет оказаться проданным подобно товару на рынке? Я ей явно не по вкусу, да и она, что уж таить, мне не нравится. Ее убийство будет лишним. Если есть более…мягкий способ решения проблемы, то воспользуемся им. Нет — ничего не будем делать. Ты услышала меня, Мирабель? Последние слова его были требовательными, серьезными. Своим холодным взглядом он прожигал мое лицо, дожидаясь моего ответа. Я лишь кивнула, недовольно дернув щекой. Собиралась уже уходить, ненароком еще раз посмотрела на цветы — единственное, кажется, живое существо в этой мрачной комнате. — Мне жаль, что так получилось, — тихо промолвила я, не оборачиваясь к брату. Он молчал, казалось, даже не дышал. Мрак гнетущей тишины нарушало лишь тиканье настенных часов. — Я постараюсь исправить ситуацию во что бы то ни стало. — Ты слишком добра, — странное и неожиданное тепло звучало в его словах. — Нет, — я отрешительно мотнула головой и чуть обернулась к нему лицом. — Я хотела убить ни в чем не повинного человека минуту назад, не забыл? Добрые люди не способны даже думать о подобном. Он ничего не ответил, поэтому я сразу же вышла из комнаты, даже не попрощавшись и не пожелав спокойной ночи. Мысли беспорядочно крутились в моей голове, отчего та тяжелела и болела. Наконец, после моего бесцельного блуждания по темным тихим коридорам особняка я наткнулась на дворецкого, раздающего какие-то указания прислуге. Он посмотрел в мою сторону и, не скрывая изумления, спросил: — Юная госпожа? Почему вы в такой поздний час не в комнате? Вас что-то беспокоит? — Да… Да, не мог бы ты проводить меня до матери? Я знаю, что они с герцогом поссорились, и вряд ли она сейчас в их спальне. Дворецкий кивнул, задумчиво посмотрел в сторону, а потом, отправив прислугу с поручением, ответил мне: — Идемте, госпожа. Он отвел меня к доселе неизвестной мне комнате. Дворецкий осторожно постучал в двери, едва слышно, чтобы невзначай не разбудить хозяйку. К счастью, из комнаты послышались приближающиеся шаги, а потом и нежный мягкий голос: — Да? — Прошу прощения за беспокойство, госпожа. Пришла юная госпожа. — Ох, да… Конечно, сейчас, — она поспешила открыть двери и предстать перед нами в нежном бежевом пеньюаре с атласным поясом на тонкой талии. До сих пор поражаюсь, как эта женщина могла родить четверых детей и остаться в такой замечательной форме. Короткие растрепанные волосы ее спадали на хрупкие плечи. Дворецкий откланялся и ушел. Тогда мама тепло улыбнулась мне, протянула руки, приглашая к себе. Я с удовольствием простерла к ней ладони в ответ, чуть приподняв уголки губ. — Мира, солнце, что тебя привело ко мне в такой поздний час? — обеспокоенно спросила она. Я устало выдохнула, прикрывая веки. — Эх, мама, я недавно выпила полкружки пива, и теперь все мысли в одной большой куче. Мне нужно с тобой поговорить. Возможно, я наконец найду ответы. Ты не против? — Ах, конечно нет, — качнула головой матушка и впустила к себе. Маленькая комнатка с нежно-розовыми стенами и белоснежными гипсовыми вставками, с роскошной белой мебелью с мягкими сиденьями полностью описывала натуру своей хозяйки. На комоде стояли вазы с букетами полевых цветов. Здесь было невероятно уютно. В воздухе витал аромат легких цветочных духов. — На самом деле, дорогая, впервые я попробовала алкоголь в десять лет. Удивлена, что ты так затянула с твоим-то любопытством, — улыбнулась мама, пока я поднимала брови вверх от изумления. — Сколько еще ты будешь меня удивлять? — Я была достаточно буйным ребенком, — пожала плечами матушка. — Со временем, когда появился Эрнест я стала усмирять эту часть моей души. Все же не пристало герцогине спорить со здоровенными мужчинами на то, кто больше кружек выпьет. — То есть просто изменила своей истинной натуре? Матушка вдруг побледнела, а потом неловко убрала волосы за ухо. — Не совсем. Иногда мое буйство проявляет себя, особенно в размолвках с твоим отцом, — улыбнулась она. — К тому же перед замужеством я прожила интересную, захватывающую жизнь, так что не жалею о том, что решила отдать ее остаток семье. Будешь ромашковый чай? Я его заварила совсем недавно. — Да, буду благодарна, — кивнула я и села на мягкое кресло, еще раз осмотрела стены. — Что это за комната? Я никогда не была здесь. — Это мой личный будуар. После замужества он просто необходим, — улыбнулась мама, наливая чай мне в чашку. — Я здесь часто бываю. Особенно во время ссор с твоим отцом. — И часто у вас подобное бывает? — искренне невинно поинтересовалась. Мама осеклась, медленно поставила чайник на место и села напротив меня. — Иногда. Твой отец упрямый гордец, а я еще хуже. Обычно, он первый проявляет инициативу в нашем примирении. А в этот раз… в этот раз я сомневаюсь, что мы так быстро помиримся. Ты ведь уже слышала, не так ли? — Да. Спасибо, что вмешалась и попыталась исправить ситуацию. — Леди Адель довольно неплохая особа, но я знаю о чувствах Эрнеста к леди Эсмеральде, поэтому воспротивилась. Дитрих невыносимый эгоист! Сам же пошел против всех и женился на мне, а собственному сыну не позволяет выбирать, — она на несколько мгновений задумалась. — Как думаешь, Эрнесту могла бы понравиться леди Адель? У нее такие же глаза, как у леди Эсмеральды. — Сомневаюсь. Во-первых, Эрнесту нравятся рыженькие, а не зеленоглазки. Во-вторых, он слишком похож на герцога: ему тоже нравятся буйные недоступные леди. Мама рассмеялась своим звонким как колокольчики смехом. — О да. Твой отец долгое время за мной бегал, пока я наконец не приняла его навязчивое приглашение на свидание лишь из того, что хотела, чтоб он побыстрее от меня отвял. Он был женатый мужчина! Как он вообще смел на что-то надеяться! Просто негодник! — Но в итоге ты стала его женой, — улыбнулась я. Щеки ее сразу же покрылись краской.  — Верно. Но я не надеялась… Ах, я не верила его обещаниям о разводе с его женой. Но он это сделал, а потом еще неделю наведывался к моему окну в нетрезвом виде и пел мне серенады. Я же не хотела так сразу принимать его предложение, поскольку поделом ему! Все же это могло спровоцировать некоторые волнения в свете. Поэтому я еще долго увиливала от ответа, хотя с самого начала знала его. «Весьма умно». — Неужели герцог думает, что Эрнест не сможет поступить так же, как и он? Спустя несколько месяцев брат сможет развестись, а потом взять в жены Эсми. Мама отрешительно качнула головой. — Он этого не допустит. Ты сама заметила под каким строгим контролем Дитрих держит Эрнеста.  Я несколько мгновений похлопала ресничками, складывая у себя в уме все. Наконец поняла, в чем заключалась основная проблема ситуации. Сразу же в голове созрел план, и губы мои не удержались от самодовольной улыбки. Заметив переменчивость в моем настроении, мама обеспокоенно спросила: — Что-то придумала? — Да. У меня уже созрел план по спасению наших голубков. — Это хорошо. Надеюсь, у тебя получится, — она задумалась. Меж бровей ее залегла морщинка. Я молчала, ждала, пока она решиться начать. — Мира, солнце, я долго думала, как подойти к этому разговору. Мне очень жаль, что иногда я могла… отвернуться от тебя. Раньше я не понимала, с чем связана моя перемена чувств, хотя и в душе я знала, что люблю тебя, но теперь все стало ясно. Но, безусловно, проклятье не может быть для меня… для нас всех оправданием. Я ужасно поступила с тобой. Прости меня, если сможешь. Пока она говорила, на глаза ее, нежные и ласковые, навернулись слезы. Мама сжала ткань пеньюара и устремила взгляд в пол, боясь столкнуться с моим презрением. Но вопреки ее ожиданиям я лишь тепло улыбнулась. — Знаешь, чем ты отличаешься от герцога? — спросила я, а матушка взглянула на меня своими мокрыми жалостливыми глазами. — Ты умеешь признавать свои ошибки невзирая на гордость. Ты слишком хороша для него. Мама вновь рассмеялась, смахивая с ресниц слезы. — Да, порой мне тоже так кажется, — чуть погодя она успокоилась и вновь посерьезнела. — Но ты не права. Дитрих давно признал свои ошибки. Он раскаивается не меньше меня. — Но почему-то не стремится исправить наши с ним отношения. У нас с ним уже был разговор, и он просил у меня прощения — и я простила его — однако он не захотел меняться. Даже тогда, когда я написала тест на плохой балл из-за…стресса. Вместо того, чтобы поддержать и спросить все ли со мной в порядке, он отругал меня. Стоит мне только подступиться к нему, как он делает два шага назад. Я готова его простить, готова забыть все обиды, но он ничего для этого не делает — разве что только ухудшает ситуацию. Я просто хочу…хочу, чтобы он наконец усмирил свою гордыню хотя бы ради своих детей. Я часто задышала, чувствовала горечь в сердце. Мама понимающе кивнула, стоило мне закончить свою гневную тираду. — Я попрошу тебя, даже когда вы помиритесь, не рассказывать ему об этом. Хочу, чтоб он сам осознал это, — хриплым голосом сказала я. — Конечно. Как скажешь. Мы еще немного поговорили, прежде чем я наконец ушла к себе в комнату. Тело изнывало от усталости, но времени на отдых не было: нужно было воплощать мой план в действие. Я склонилась над пергаментом, освещаемым одной керосиновой лампой, и записывала все детали. Наконец закончив, я посмотрела на балконные двери. Неожиданно стало невыносимо душно, и я подошла к ним, чтобы открыть их нараспашку. Ночной ветер прошелся по моему телу, прикрытому одной лишь ночной сорочке. Выйдя на балкон, я втянула свежий воздух и посмотрела на ясную полную луну. Улыбнулась про себя, прикрыла веки, чувствуя, как ее чистый свет покрывает мою кожу, наполняя частичками энергии свое тело. Волшебное наваждение заставило меня начать напевать себе под нос незамысловатую песенку, которую я когда-то давно слышала. Обхватив себя руками, чтобы хоть чуть-чуть согреться, я начала чуть покачивать бедрами в такт своей музыки. — Свет. Я резко обернулась назад на неизведанный тихий голос. Странное чувство охватило меня. Это не было тревогой или страхом. Что-то приятное ностальгическое. Почему мне так захотелось обернуться, как откликнуться на это простое слово. Я долго вглядывалась в темноту своей комнаты, хотя и была рьяно уверена, что там никого не было. Шелест листвы отвлек меня. Я посмотрела на небо, увенчанное полной белоснежной луной. Закрыла глаза и почувствовала, будто чьи-то нежные руки прикоснулись к моему лицу. Я не хотела открывать глаза. По крайней мере, во мне кипела уверенность, что я ни в коем случае не должна была этого делать. Незримые руки почти невесомо ласкали мое лицо. Загадочный тихий голос сказал что-то еще, но я не разобрала что именно. Открыв наконец глаза, когда посчитала нужным, я вновь взглянула на луну, чувствуя себя как никогда умиротворенной и сильной. — Спасибо, — тихо обратилась я к небесному светилу и ушла в комнату, желая хорошенько поспать, чтоб наутро быть бодрой и готовой ко всему.