рождество наступило

      Он надеялся не загнать третью смену лошади за весь этот путь, чтобы успеть добраться до поместья вовремя, пока метель не вошла в полную силу, сковав все в белый ледяной плен. Усадьба Иллариона Бибикова приближалась, постепенно выступая вперёд из-за сумеречной вечерней завесы. Он въехал на территорию и увидел фигуру конюха, что ожидал его стоя поодаль, держа в руке фонарь. — Сергей Иванович, барин, Слава Богу, вы прибыли! Екатерина Ивановна вся извелась. Илларион Михайлович хотели за вами посылать ноньче же. — Благодарю за беспокойство, Елисей. Держи за труды. Да позаботиться о моей лошади надлежащим образом. — Сергей вручил конюху целковый и прошёл в дом. Он переступил порог, даже не стряхнув с шинели снега, как сразу же увидев Иллариона, что взволнованно мерил шагами прихожую. — Сергей, наконец-то! Мы уже не знали, что и думать, Катя так волновалась, в её положении это просто губительно! — Бибиков всплескивает руками и поправляет очки. — Она не хотела ложиться до твое приезда, но я настоял, Катя тебя так ждет… Письма перечитывала по несколько раз, высчитывала дни по твоему возвращению из похода… — Я пройду к ней? — фраза выходит хриплой из-за севшего на морозе голоса и волнения, что растекается где-то внутри. — Конечно. Она у себя в комнате. — Илларион кивает, отступая в сторону, позволяя Муравьеву-Апостолу взлететь по винтовой лестнице на второй этаж. Сергей перед дверью в комнату сестры замирает, не решаясь повернуть ручку и войти. Сколько они не виделись? Кажется, около четырёх лет. На войне время для него словно стерлось, затянув все в одну серую, звенящую выстрелами оружейных орудий, бесконечность. Его и Матвея спасали лишь письма. С привычной гербовой печатью, на бумаге неуловимо пахнущей сиренью. Катя писала каждому из по-отдельности и регулярно. «Мой дорогой брат Сергей…» Читая её письма и отвечая на них, ему казалось, что он может дышать. Как прежде, ещё в Париже, легко и беззаботно. Без медного привкуса пороха, что осаживался у него на лёгких. «Я верю, что ты вернешься целым и невредимым. Помнишь, как мы играли в Париже в прятки у нас в саду, когда ты приходил на выходные домой после своего наискучнейшего Радикульного пансиона? Тебя всегда можно было расшевелить для игр, а Матвей же был букой, предпочитая ученье». Сергей не знал, что позволило им с сестрой обрести такое родство душ. То ли сильная схожесть характеров, то ли разница в один год, но непоколебимой истинной оставалось лишь то, что из всей семьи она была ему значительно ближе, чем кто-либо. Екатерина выглядит хрупкой до щемящей беззащитности, лежа на огромной кровати, утопая в воздушности постельного белья. Сергей присаживается на край кровати, вглядываясь в родные заострившиеся черты, боясь потревожить её сон. Но Катя его присутствие улавливает мгновенно. Глаза открывает тут же сталкиваясь с ним взглядом. А дальше Сергей теряет момент, когда оказывается в её объятиях, ощущая как нежные руки прижимают его голову к своему плечу. Также, как когда-то обнимала его мать. — Дай мне хоть посмотреть на тебя, — Катя чуть отстраняет его от себя, бережно заключая его лицо в свои руки. — Ты так изменился, Серж. — на её губах расцветает улыбка, но в глазах Сергей замечает слезы. — Катя, дорогая, отчего же ты печалишься сейчас? Я перед тобой, мы вновь вместе, как и прежде. Матвей передавал тебе поклон и послал письмо. Я говорил с его врачами, он прибудет к нам в самый Сочельник, раньше его не выпишут. — Это слезы радости, брат, — она тихо смеется промакивая руками глаза. — Я рада тебе безумно, рада тому, что совсем скоро мы соберемся под одной крышей. Садись же ближе. Она не выпускает его руки из своей. И они говорят. Говорят обо всех житейских мелочах и о том, что совсем скоро, где-то ближе к весне у Сергея должен появится племянник или племянница, о том, что завтра нужно забрать домой Ипполита живущего у тети, который с нетерпением отсчитывал дни до встречи с ними и конечно же о приближающемся празднике Рождества, что собирает их всех вместе. Как прежде. Катя засыпает на его плече, а Сергей не шевелится, чтобы не потревожить её сон. Лишь позволяет себе нежно гладить сестру по распущенным волосам, глядя на то, как за окном занимается алая полоса рассвета. Они проговорили всю ночь, а он этого даже и не заметил.

***

      У Ипполита вопросительная морщинка и русые кудри в разлет. На лбу, в нахмуренных бровях, в оленьих глазах — ожидание. Катю он держит, уцепившись за подол платья, словно ища защиты, а вот на Сергея смотрит изучающе. Словно стараясь вспомнить. Изо всех сил . Сергей наблюдает за ним украдкой. У Ипполита мимика живая, непосредственно-детская. Выдающая эмоции с головой. Он дергает сестру за подол, прося наклониться, а после шепчет ей что-то, забавно закрывая свой рот тыльной стороной ладони, чтобы никто не определил что он говорит. А после стремительно умчался, стуча каблучками своих ботинок, по гладко отполированному паркету. — Катя, может быть ты соизволишь объяснить ваш тайный заговор с Ипполитом? — Сергей смотрит на сестру вопросительно, но та лишь улыбается и прикладывает палец к губам. Муравьёв-Апостол лишь вздыхает в ответ и присаживается на ближайший стул в ожидании младшего брата. И тот не заставляет себя долго ждать. Вылетает из соседней двери и застывает перед чуть растерянным старшим братом буквально на вытяжку. — Брат Сергей, я рад безмерно прибытию вашему, надеюсь вы примите мой подарок. — Ипполит протягивает вперёд спрятанную до этого за спиной руку и раскрывает ладонь сжатую в кулаке. На ней глиняная лошадка. Вылепленная столь искусно, буквально до малейших деталей. Сергей чувствует, как в горле образовывается болезненный комок. Он поднимает глаза на брата. На секунду ему кажется, что он смотрит на собственное отражение. Те же серые миндалевидные глаза и смоляные вихры. — Я благодарю тебя за подарок, дорогой Ипполит. Весьма тронут. Он пожимает его протянутую маленькую ручку, отмечая, что у брата рукопожатие для его возраста весьма крепкое. Ипполит про приезде держится особняком лишь день. Разглядывает гравюры на стенах, а после просит у Кати что-нибудь из библиотеки для чтения. На второй же день, послезавтра, Сергей видит Ипполита сидящим за столом в своём кабинете, который болтая ногами рассматривает карту Парижа, что лежит на нем под стеклом. — Сергей! А я тебя заждался! — он резко подрывается со стула и подбегает к нему. — Я хотел предложить… Не хочешь ли ты мне составить компанию в построении снежного редута? — он смущенно переплетает перед собой пальцы, и ожидая ответа вопросительно смотрит на старшего брата. — У тебя пять минут на сборы, Поль. Встретимся в госстинной. — Ипполит радостно всплескивает руками и стремглав уносится прочь, громко хлопнув за собой дверью. Сергей снимает с шеи чуть влажный от воды полотенец, перемахивая его через спинку стула и ловит себя на том, что губы сами непроизвольно расстягиваются в улыбке, а на душе воцаряется незыблемое до сего момента спокойствие. За окном кружат белые хлопья, осаживаясь на землю, сгорая в алых лучах закатного солнца. Они строят редут и под заливистый смех Ипполита бомбардируют друг друга снежками, а после приходят вновь в дом под взволнованные речи Кати о том, что: «Вы абсолютно замерзли! Серж, это недопустимо, о чем вы только думали?», садятся пить чай с мятой и пирожными из лавки Елисеева. Ипполит для своих полных девяти лет оказывается отличным собеседником. Он разбирается в литературе и музыке, посвящает Сергея в столичные новшества, которые он будучи ещё в походе пропустил. Но больше Ипполит любит слушать, его, Сергея. Не отпускает из своей комнаты порой до полуночи прося рассказать. И Апостол рассказывает. О заграничных странах, что ему удалось прошагать с полком Великой Княгини, о людях, чья доблесть и смелость поражала его каждый раз и о Париже. Том самом, который все ещё откуда-то из детства. Который пахнет лилиями и яблочным пирогом. — Спи, засиделись мы с тобой, Поль, — Сергей чуть постукивает его по предплечью и делает попытку встать, но младший брат оказался ловчее, перехватив его руку и задержав в своей. — Вот ты неугомонный. Что еще спросить хочешь? — Сколько у меня еще есть братьев и сестёр? Кроме тебя и Кати? — у Ипполита крайне серьезное выражение лица, словно бы он решает крайне сложную математическую задачку. Сергей на секунду теряется. Он за все время даже не думал и не считал. Просто семья всегда была. Как нерушимая константа, что удерживала на плаву в бушующем житейском море. Матвей, Катя, когда-то Лиза, Никита, Александр, Михаил, Анна и Ипполит… — Честно сказать, братец, никогда не считал. Просто знал, что они у меня есть и всегда поддержат. Как и тебя. — Значит мы — муравейник. Нас много и мы все друг за друга постоять можем. Разделяем горести, вместе принимаем дарованную Богом радость. Совсем как в настоящем муравейнике. — с серьёзным видом говорит Ипполит, замечая удивление в глазах старшего брата. — Мне нравится твое сравнение, милый Поль. Но теперь все же тебе пора спать. Доброй ночи. Апостол аккуратно притворяется за собой дверь и облокотившись на неё думает о том, что в сравнении брата определенно что-то есть и завтра с утра он обязательно поделится этим с Катей.

***

      Из привычной усадьбы, которых в Петербурге достаточно много, усадьба Бибиковых превращается в пряничный рождественский домик буквально по мановению волшебной палочки. Катя управляет своей маленькой домашней республикой по — военному четко и пунктуально, не теряя при этом собственного видения многих вещей. — Как ты думаешь, эти гирлянда здесь к месту? — Катя задумчиво лорнирует стену, стоя рядом с Сергеем. — Катя, дом восхитительно украшен, тебе не стоит беспокоиться. Когда приедет Матвей? — Часа через два, но он будет не один. — Неужели? — Никита, Александр и Михаил тоже будут с ним, все верно, дорогой брат. Звон колокольчика извещающий о приезде раздается в эту же секунду. Ипполит бежит к дверям первым, с криком о приезде долгожданного муравейника. У них у всех четверых в темных кудрях засели снежинки, а Матвей до самого подбородка нагружен подарками. — Не узнали нас, дорогое семейство? — Никита, конечно же он. В глазах смешинки. Всегда — балагур и насмешник. Сергей улыбается и смотрит на окружившую его семью. Вот и Рождество наступило.