Гость и темная долина

Три месяца спустя.

Привыкая к здешним нравам, Альберих прогибался под приказы наставников, начиная тренироваться. В прочем, это происходило, поскольку он сам желал стать сильнее, но осознание самой возможности стать мародером звенела тревожно, точно майская свирель, и это нарушало все желания мальчика самосовершенствоваться. Несмотря на фактически постоянный снег, он уже привык к подобной погоде, и находил в этом свою упорядоченную стабильность, не менявшуюся вместе с законами сего места. С новым домом появился и новый приятель, и это был один из немногих людей, способных скрасить изначально скучное пребывание тут. Те два дня, пока Пьер вез сюда юнца, тянулись вечность, а до безобразия надоедливый снег облепливал бархатистой кромкой все и вся, желая втереться глубже, дать прозябнуть, точно впивающиеся в землю корни шиповника. Следом за снежной зимой пришла ничуть не отличающаяся весна, и март, оскверненный прошлыми вьюгами, вновь ластится к нраву Царицы, выливаясь на зябь страны ещё более снежными метелями. Мрак здания успел стать привычной, обыденной деталью картины, и его тяжелые стены, пусть и не самые теплые, хорошо защищали от внешнего воздействия ветра. Несмотря на массивность здания, звукопроницаемость была отличная, и порой, ночами Кэйа слышал, как мародеры радостно пирствуют у костра и ещё сильнее жался к телу рядом, дабы заглушить чужим сердцебиением протяжный смех вперемешку с громкими голосами. Чуткость сна отдавалась легкой дрожью при пробуждении, и одно из немногих отличий от Тартальи было именно во сне, ведь он, как основной источник энергии, мог отсутствовать долгое время, ибо спать под вечную пьянку почти невозможно. В один из бесснежных дней, когда ветер уснул на ветвях сосен, в воротах показалась богато обшитая карета. Две пары черных лошадей тянули повозку к этой башне, втягивая холодный воздух в горячее тело. Их следы были крупными и напоминали окристаллизовавшиеся кратеры вулканов. Ярко-красный цвет выделялся в буро-белой палитре города, и было видно, что приехал некто очень важный. Затаив дыхание, мальчик наблюдал из окна своей комнаты, предполагая, кто же гость. Дверца открылась и из кабинки вышел мужчина с алыми, точно лепестки каллистефуса, волосами, вьющимися в разные стороны вихрами разных размеров. Его аристократично-строгий, казалось, вечно сердитый вид навевал мистичную нотку, и он сам, словно человек первой важности, выглядел хмуро, глядя исподлобья на каждого неосторожного приспешника. Тяжелый шаг ограничил всякий доступ простого слуги к нему. Гордо возвышаясь над всеми присутствующими, очевидно, находящимися ниже по положению, он вошел в здание, и тогда Кэйе показалось, что в стенах промелькнула тень самой Смерти. Она ядовитым жалом пускала по холодному кирпичу стен ртутный осадок, что после долгого пребывания здесь выльется во множество заболеваний дыхательной системы. Тарталья залетел в комнату, юлой проносясь мимо мальчика, он остановился перед кроватью только спустя пару мгновения кружений по спальне. − Ты сегодня какой-то шубутной, − говорит Кэйа, прикрывая глаза. − Да все на нервах из-за этого сраного Рагнвиндра, − незамедлительно отвечает тому Аякс, недовольно хмыкая. Взору открывается мягкая, теплая кровать и распластавшийся на ней Кэйа, и, пожалуй, это было одним из лучших событий, происходящих в стенах этой комнаты. Было видно, как Чайльд всей своей душой презирает гостя, как ему неприятно это напускное высокомерие, от которого тошнить хочется. − А что с ним? – лениво вытягивается Альберих, все также не питая особой заинтересованности в происходящем. Тарталья молчит. − Рыжик? – обеспокоенный голос выдает настоящие ощущения мальчишки и тот поднимается с кровати, обнимая друга, − что такое? − Скоро узнаешь. – Голос, пропитанный горечью, смыкается на последней ноте печальным отзвуком, точно мелодия тлеющей скрипки. В этот момент на пороге показывается Синьора. Её вид по-прежнему безмятежен, слегка прикрыт вуалью тайны, как это бывало всегда. Несмотря на всякое проявление высокомерия со стороны женщины, эта её черта не вызывала никаких негодований, или, быть может, все уже свыклись с дурным нравом блондинки, предстающей в образе самого Права. − Кэйа, − как обычно, в приказном тоне, − спустись на первый этаж. Едва успев обратить внимание на ещё более страдальческое лицо Чайльда, он поспешил пройти вместе с одной из Предвестников, закрывая за собой дверь. Тарталье тяжко. Зал был действительно огромен, а гости о чем-то беседовали с Пьером. Держась за юбку Синьоры, точно за мать, мальчик шел столу, валившемуся от всяческих яств. Теперь мальчик мог отметить новые черты гостя: тот обладал достаточно тихим и жестким голосом, а так же манерами, точно у аристократа. Откланявшись, женщина пошла к выходу из комнаты: нечего ей здесь прохлаждаться, в то время как уже знакомые лица даже не сдвинулись с места. Среди юных Дотторе и Панталоне возвышался грозный Пьер, что со всем своим холодным безразличием отвечал красноволосому мужчине. Сразу замечая юнца, глава подозвал к себе Альбериха, и тихо поперхнувшись, в надежде сказать слово, Пьер начал: − Этот мальчик обладает хорошими способностями для боя, трудолюбив и умен. Его имя – Кэйа Альберих. – после своей короткой речи, мужчина вернул себе привычное молчание. Мальчик чувствовал, будто его разрекламировали, хотели выставить на продажу, а он был товаром. В прочем, фактически так и случилось, недолго думая, гость кивнул и положил какие-то бумаги на стол. – Дотторе, проводи господина Крепуса в гостевую комнату, разнесшиеся эхом по глухим стенам, слова прозвучали отчетливо, и юноша сразу же поспешил к гостю. Не осмеливаясь задать вопрос, малец просто стоял, потеряв землю под ногами. Спустя пару минут подоспел Тарталья, ворвавшись в комнату с громким стуком двери. Запыхавшийся, переволновавшийся, мальчик подбежал к другу и крепко обнял его. к тому времени Пьер и Панталоне вышли из помещения, а Альберих даже не сменил своего положения. − Что со мной хотят сделать? – голос, едва державшийся в привычном тоне, вот-вот сорвется на крик, перебиваясь на отчаянные хрипы из-за сдавившей горло истерики. − Единственное, что мне сказали – тебя увезут… − мальчик как только мог, вкладывал тепло в эти объятия, при том, что сам готов был завыть. − Пошли в комнату, − всего за пару мгновений радостное личико Кэйи сменилось на печальные, безжизненные глаза и отсутствие улыбки. Сцепив мизинцы, мальчики двинулись в их спальню, дабы последний раз посидеть вечером у окна, заглядывая в пучину бриллиантовых звезд.... Утро выдалось холодным, в отличие от ласкового вечера. тут и там брызгами шампанского падал снег, а небо, точно заваренная рисовая каша, сгущалось вперемешку с темными тучами, предвещая бурю. Очнувшись в карете, Альберих повел носом от приятного аромата дорогого парфюма, до конца не осознав, в каком положении он сейчас находится и куда его везут. — Доброе утро, — мужчина, укутанный в теплое пальто, выудил из кармана серебряные часы. Резной корпус украшен спессартином, а проявляющийся в местах циферблата месяц ажурным оком обводит всю крышку. Протягивая столь дорогое изделие мальчику, Рагнвиндр укладывает его рядом с ним, ибо видит, что малец осторожничает, не принимая подарок. Дорога была молчаливой, долгой. Тянулась к теплым краям как тело, раскинутое гвоздями по деревянному кресту, замирая в распятии. Неизвестность была единственной судьбой мальчика: он приобрел все потерянное после похищения, но вновь потерял это, став обычной рынковой вещью на продажу.