Месть бывает... горячей

Мир рушился и катился в алый красный закат. Юбка была задрана, обнажая длинные стройные красивые ноги, облаченные в разорванные чёрные дорогие нейлоновые колготки. Дорогое французское бельё чёрной тряпкой валялось рядом, на полу. Дорогой ручного индивидуального пошива пиджак с золотым принтом распахнут. Из разорванного лифа, колыхаясь от каждого движения, виделись изысканные груди — самая большая гордость их владелицы. Владелица же размывала слезами тушь по лицу и кричала не сколько от боли, сколько от унижения. Пухлые округлые руки то и дело сжимали изысканные груди, а круглое щетинистое лицо тонуло между красивых ног и было совершенно мокрым то ли от пота, то ли от слюны, то ли от секреции. Язык, высовывающийся из этого круглого лица, был, надо сказать, на редкость проворным. Через какое-то время баронесса кричала уже не от отвращения и унижения, а от стыда. Получаемые ощущения полностью захватили её, и вместо криков проклятия, она просто кричала, как кричат все женщины во время хорошего секса. Вообще Хорас ждал другого эффекта. Ещё в детстве, наслушавшись всяких страшных историй про изнасилованных девчонок, он думал, что любой подобный неправомерный акт омерзителен сам по себе настолько, что даже его упоминание вгоняло в дрожь. Теперь же вместо унизительно страшного эффекта он ощущал нелепость и горечь и не от того, что был, как ни крути, насильником, а от того, что этой грымзе Хеллман, твою мать, это всё нравилось. Ну ведь не кончают же так бурно, когда не нравится? Хорас отстранился. Баронесса дышала тяжело, ноги её потрясывало лёгкой судорогой. Голова была запрокинута назад. Блин, он всё сделал неправильно. Надо было после разрывания белья сразу войти в неё. Но Хорасу как-то и самому не улыбалась тыкать в агрессивно настроенную женщину, пусть красивую, но в возрасте. Опять же от уличных парней, что промышляют проституцией, он слышал, что чем старше женщина, тем она суше, и секс с такими неприятен по многим причинам. Хеллман сухой не была от слова ваще никак, под ней на стуле даже лужа натекла. В целом Хорас рассчитывал, что сам акт вызовет у баронессы панику, но никак не оргазм. Впрочем, что он знал о женщинах, тем более возрастных? Его не сильно часто звали на свидания. Но грозный свирепый страшный вид хотя бы стоило сделать. Хорас решил, что вполне пора переходить ко второй части наказания Хеллман. Он схватил баронессу за талию и сдвинул её попу к самому краю стула. — Ты в своих коленях уверен? — Что? — Хорас подумал, что ему послышалось, но нет. — Не самая удобная поза. Я бы при твоём весе так коленями не рисковала, — продолжила баронесса таким голосом, словно говорила Эстелле, что в данном эскизе платья не хватает подкладки. Хорас малость обалдел, но от баронессы отодвинулся. — Хей, дамочка, вы тут сейчас не в том положении, чтобы указы раздавать. — А что мне остаётся делать? Ты просто отвратительный похититель. Тоже мне гестапо — решил психическое насилие применить через надругательство. Какой же из тебя насильник, боже ты мой?! Булочка с вареньем выглядит более устрашающе. Так ещё и в сексе неопытен, как школяр, ей богу. Хорас не верил своим глазам, но Хеллман улыбалась своей фирменной ядовитой улыбкой. — Так, дамочка, это вы специально меня заводите что ли? Так ведь я не железный, я вообще и озвереть могу. — Ну, давай, давай, озверей, — вдруг сказала Хеллман с призывом в интонации, с таким томным придыханием, когда женщины играются с мужчинами. Хорас стоял и ничего не понимал. Было стойкое ощущение, что это не он похитил баронессу ради мести, а она его арендовала для сексуального досуга. — Ну и озверею, не переживайте, — почти обиженно выдал он. — Колени мои видите ли её заботят. Это, между прочим, не вы меня, а я вас похитил. Хорас навалился на баронессу, но стул не выдержал, и, под хохот Хеллман, они свалились на пол. Какое-то время они дышали пылью: он с обидой, сопя, она, не переставая тихо посмеиваться. — Слушай, — губы баронессы оказались как раз возле уха Хораса. — Ты самый неуклюжий мужик, что когда-либо оказывался на мне. Хорас лежал мрачнее тучи, а баронесса продолжала хохотать: — Прости, конечно, но в чём-то ты прав. Я этого никогда не забуду. Это самый смешной секс в моей жизни. Всё, Хорас дошёл. Выпиннув остатки сиденья, он с рыком придавил Хеллман к полу и начал, что есть силы входить в неё. Теперь ему было видно лицо баронессы. Она закрыла глаза, на лице растеклась подводка чёрными тонкими дорожками слёз от глаз к щекам. И всё же плакала, значит бравирует и врёт, старая сволочь. Хорас навалился плотнее и прибавил в темпе, чтобы уж совсем удостовериться в своей альфасамцовости. Но тут баронесса открыла рот, задышала часто, и Хораса изнутри обожгло. Он понял, что и сам сейчас кончит. Хорас встал, голова неясно кружилась. Хеллман в каких-то странных змеиных танцах извивалась на полу. — Хей, дамочка, с тобой всё в порядке? — вдруг почему-то решил поинтересоваться он. Но баронесса, словно не приходила в себя. На мертвенно-бледном лице отразилась напряжённая схватка. Хорас, не особо понимая, что делать, положил руку на лоно баронессы. Оно всё ещё сокращалось. Хорас сжал руку, и Хеллман крикнула, свившись в жгут. — Ещё, продолжай, не останавливайся, — сквозь судорогу шептала баронесса. — Да эдак тебя не одному мужику, а всемером надо. — А кто тебе говорил, что у меня за один раз было не по одному любовнику? — Ну ты и сучка. — Хоть пингвин, только не убирай руку. И Хорас не убрал, хотя вообще-то собирался мучать и истязать зловредную законодательницу мод. Они лежали на полу, и впервые Хорас чувствовал себя таким нужным.