Герой не нужен

everybody wanna save the human race but do I really gotta scream in that parade? just put me on a jet plane and send me off to outer space

На третьем году старшей школы Рейген пишет в эссе — я хочу сделать этот мир лучше. Пишет о том, что перемены начинаются с тех, кто осознал их в первую очередь в самих себе — с тех, кто изначально не вписывался. Учитель выносит вердикт — Рейгену не хватает конкретики. Замечание к школьному эссе, но подходит на удивление ко всему — к выбору будущей профессии, к самоопределению, к отношению к людям, к взрослению. Рейген в принципе считает, что странно ждать конкретики от семнадцатилетнего подростка, как и глупо ждать от него намеченных чётких целей, проложенных наперёд маршрутов и ясного взора на горизонт. Он ещё не знает, что даже через десять лет легче не станет. Мир за окном школьного кабинета размывается в мозаику мартовской грозой — Рейгену удаётся сделать его лучше мыслью, что на обратном пути его ждёт запах сырого асфальта и новый смешной зонтик в руке. Акихиро красив. Рейген определяет это для себя по тому, как засматривается на его ямочку на левой щеке, на россыпь родинок, на озорной прищур, на растрёпанную смоль волос. Цепляет взглядом сквозь ряды парт, замечает, как мазнувшее по окнам солнце обязательно касается его ненавязчивым свечением, пока он сидит, облокотившись головой на руку, сонный, но всё равно на любой вопрос учителя отвечающий безошибочно. Акихиро красив, и на него хочется смотреть. А ещё коснуться запястья, переплести пальцы и дурашливо качать сцепленными руками. Смотреть вдвоём на речную рябь, на круги по глади дождевых луж, на самолётные полосы в небе. Заставать вместе сумерки и пролитый на исхоженный город закат, или чтобы по пути совсем стемнело, когда дорога на двоих рисуется в фонарях и в протянутых отсветах фар. Они с Рейгеном дружат. Как-то завязалось ещё с прошлого года, свели совместные презентации, посиделки в библиотеке и дорога домой — всего лишь десять минут до перекрёстка, после которого им двоим по разные стороны, но оттого они и ценятся сильнее. — Ты домой? — спрашивает Акихиро после уроков — хлопает чересчур дверцей шкафчика и смотрит на неё виновато. — Я к тебе, — Рейген копошится рядом в сумке и удивлённо моргает, наткнувшись на недоумевающий взгляд. — Ты же сам меня приглашал ещё на прошлой неделе. — Да-да, я помню, я и не отмазываюсь. Просто… — Слишком внезапно? Именно сегодня не успел убраться? — Да у меня в комнате всегда срач. — Отлично, у меня тоже, — Рейген закидывает на плечо ремешок и подбадривающе улыбается. — Иду заценить твой срач и сравнить со своим. Акихиро как-то рассеянно чешет затылок, подбирает со скамейки свою сумку и идёт за одноклассником через холл. Рейген, конечно, уже на крыльце ещё пару раз уточняет, точно ли его ждут в гости, получает в ответ заверяющие кивки и успокаивается. До дома Акихиро ехать всего две станции, но опозориться они всё равно успевают — точнее, Акихиро просто смеётся на весь вагон с какой-то ерунды, а Рейгену кажется, что они два шебутных и порицаемых обществом негодяя. Они привлекают внимание пассажиров — особенно пялятся два мелких пацана, на вид трёхлетние или около того, тихие и держащие мать за руки с обеих сторон. Рейгену сперва кажется, что они близнецы, но потом он приглядывается и определяет, что один из них чуть постарше. Мальчик тоже смотрит на него внимательно — странный и на удивление осмысленный взгляд для ребёнка — но вскоре Рейген отворачивается и тут же о нём забывает, когда Акихиро подцепляет его под локоть и вытягивает из вагона на перрон. Про бардак Акихиро явно преувеличил — ну или же просто не видел настоящего срача. Он спешно убирает со стола томики манги и пустую коробку сока, освобождая место для учебников и тетрадей, пока Рейген оглядывает просторную комнату с распахнутыми дверьми, открывающими вид на уютный дворик с клумбами. Смотрит выжидающе в коридор — где-то по дому ходит кошка, и Рейген надеется, что она выйдет показаться гостю. От чая Рейген вежливо отказывается и сразу утыкается в домашку. Акихиро умудряется решать уравнения и одновременно болтать, пару раз безуспешно зовёт кошку, точит карандаш в закрытую точилку, роняет её и рассыпает по полу стружку — какой-то умилительно хаотичный, завораживающий в простых вещах, и ямочка эта его, и глаза с хитринкой. — Мы с тобой сделали бы этот проект лучше, — выносит вердикт Акихиро, рассуждая про доклад группки из параллельного класса. — Мы бы всё сделали с тобой лучше, поверь. — Мы мощные. — И опасные. — Они назвали нас с тобой умниками. — Да, я слышал. — Как будто бы это что-то оскорбительное. — И чем мы их так выбесили? Мы же не выделываемся, верно? — Ну как сказать. — Что, прям сильно выделываемся? — Мне кажется, что мы прям мерзкие. — Это что же, на разборки за школу позовут? — Не исключено. Готов драться? — Я больше за переговоры. — Но драться-то умеешь? — Пришлось уметь. — И что же тебя вынудило? — Случаи, когда переговоры не работали. В какой-то момент Рейген выпадает из разговора, прослушивает шутку и никак не реагирует, чем задевает чувства шутника и получает гневный щипок в плечо. Рейген отвлекается от заданий и в ответку зажимает Акихиро пальцами нос и довольно лыбится, пока тот нелепо вертит головой в слабых попытках вырваться и возмущённо мычит искажённым голосом, гундосит и смешно фыркает. Рейген оставляет его в покое и возвращается к домашке, перечитывает раз за разом условие в учебнике, но сосредоточиться не может — отвлекает пристальный и настораживающий взгляд. — Что такое? — недоумевает он. — Ничего, просто смотрю. — Я обляпался чем-то? — Рейген встревоженно мнёт себя по щекам. — Да всё в порядке, угомонись, — Акихиро придвигается ближе и тянет руку к его лицу. — На рубашку капнул? — Рейген опускает голову, суетливо себя оглядывая. — А то ведь только на выходных застирывал… Акихиро оказывается совсем близко, прерывает возню и перехватывает запястье, другой рукой касается щеки и внезапно целует Рейгена в губы. Выходит так спонтанно и ловко, что Рейген не сразу понимает, что произошло, замирает с приподнятой рукой и приоткрывает рот, таращась в неверии на две точки-родинки под чужим прикрытым глазом. До Рейгена запоздало доходит — что вообще у него творится и с кем. В затуманенной реальности он различает на заднем фоне, как по двору ходит кошка — вся белая, лишь на груди мелькает чёрное пятно. Завораживает, как плавно она переступает через камни, как выслеживает что-то незримое в траве, как покачивает неспешно сероватым хвостом. Рейген спохватывается, что вроде как отвлекаться как-то неправильно — и закрывает глаза. Акихиро ему нравится. Когда смеётся до иканий, когда борется с заедающим зонтом и уморительно ругается, когда разрисовывает Рейгену поля тетради, когда в столовой в очереди пихает его легонько в спину подносом, когда выхватывает из его рук горячий чай, чтобы не отхлебнул и не обжёг снова язык, когда на физкультуре пригибает ему голову, спасая от летящего мяча, когда задумчиво подносит руку к его лбу и ловит между пальцев светлую прядь чёлки. Рейген, если говорить совсем уж честно, в Акихиро влюблён, и эта мысль заставляет его дурашливо улыбнуться прямо посреди урока, зажать рот ладонью и отвернуться мечтательно глядеть в окно. Они в очередной раз торчат у Акихиро дома. Рейгену сегодня везёт, потому что кошка соблаговолила устроиться у него на коленях — пусть и ненадолго, и спустя пять минут она снова умчалась по своим кошачьим делам, но день всё равно можно считать удачным. — Ты уже начал читать текст по английскому? — спрашивает внезапно Акихиро, хотя вроде как сам решительно заявил — никаких разговоров про школу — и врубил видеоигру. — Ну ничего себе, спрашиваешь меня про домашку? — Рейген наигранно изумляется. — А я думал, что это я у нас зануда. — Ого, это что же, я сейчас увижу, как ты дуешься? — Увы, сам же видишь — ты сказал мне прекратить нудеть, а я уселся с тобой играть, — Рейген с усталым вздохом клацает по кнопкам, проделывая комбинацию атак. — Хоть бы обиделся действительно для приличия, я себя совсем не уважаю. — Ты смешной, когда бурчишь. — Ты бессовестный, когда хамишь. Акихиро довольно хмыкает и порывисто целует Рейгена в щёку. Рейгена такими выкрутасами не отвлечь — у него всё внимание в игру, пока он с кряхтением уворачивается от атаки, выгибаясь при этом сам, будто заряды летят в него, а не в его персонажа, хнычет страдальчески, в панике нарезая круги по арене. Акихиро злодейски ухмыляется, наблюдая за чужими мучениями. — Что, сложно проходить без читов? — Просто отвратительно, — Рейген шипит, когда его персонажа вновь отбрасывает ударной волной. — Ты все игры проходишь с бесконечным здоровьем и автоматическими критами? — Если мне сложно, а я хочу пройти дальше по сюжету — то да. — Хитрожопый. — А что, я должен каждый раз умирать на одном и том же боссе? Сам должен ходить добывать ресурсы? Игра должна быть весёлой, а не утомительной. — А если это смысл игры — прокачиваться и драться с боссами? — Я считаю, если есть возможность, то лучше делать то, что нравится, чем превозмогать и мучиться, — Рейген негодующе рычит, словив очередную порцию урона. — В жизни и так хватает стресса, почему даже в компьютерной игре я должен страдать? — Говорю же, ты хитрожопый. — Нет, я самый крутой, — Рейген, давно унёсшийся на волне адреналина, топорщит назад взмокшую чёлку, закусывает в напряжении губу и отчаянно долбит пальцами по кнопкам, не желая сдаваться и из последних сил удерживаясь на убывающей полоске здоровья, тревожно мигающей красным. Последние минуты боя явно обеспечивают Рейгену на будущее раннюю седину. После череды атак, трюкачеств и нервных попыток подлечиться — без читов проклятущая еда смеет быстро заканчиваться — он первее Акихиро наносит боссу роковой удар, вскрикивает и победно вскидывает к потолку кулаки. — Понял?! — Рейген резко оборачивается и кидается к Акихиро, чуть ли не уткнувшись носом в нос. — Ну и кто тут хитрожопый читер? Акихиро улыбается, искорки из глаз Рейгена перенимает себе, пользуется сократившимся расстоянием и лезет целоваться — видимо, распалённый и окрылённый моментом единения и ликования. Рейген уже не впадает в ступоры, как поначалу, отвечает и сразу закрывает глаза — только вслушивается вполуха в диалоги из начавшейся кат-сцены. Он пока не определился, как он относится к поцелуям, но не избегает их и в любом случае старается — хотя бы из принципа во всём оставаться способным мальчиком. В какой-то момент руки Акихиро загадочно спускаются ниже — соскальзывают будто невзначай по бокам и укладываются на бёдрах. Рейген не придаёт особого значения — ну пускай себе лежат, ему не жалко. Страннее становится, когда чужие губы вдруг оказываются на шее — происходящее больше озадачивает, чем будоражит, непрошенные мурашки нервируют, а не волнуют, и вообще хочется из сложившейся ситуации поскорее выскользнуть и вернуться к игре. Рейген неуклюже выгибает шею, поворачивая голову к экрану. — О, новый квест! — он едва не подскакивает, ловко вывернувшись из чужой хватки, берётся снова за джойстик и перещёлкивает всплывающие реплики диалога. У него всё внимание вновь на игру, глаза горят ребячьим восторгом, что он и не замечает, как пристально на него смотрит Акихиро, прежде чем тоже отвернуться к экрану. Однажды их застаёт отец. Ничего криминального они не творят, просто бесятся возле дома Рейгена — сам он появление родителя даже сразу и не замечает, слишком увлечённый и на шебутной волне задорно треплющий Акихиро башку. Возможно, они ещё цепляются за руки и дурашливо щипаются, но ничего запретного уж точно не выделывают — отец же явно не в духе, а потому даже в невинных с виду дурачествах умудряется надумать что-то неправильное. Уже дома он всё как-то странно поглядывает на сына — Рейген старается не замечать, а потом и вовсе отворачивается, усевшись перед телевизором спиной к кухне, избегает взглядов и притворяется дополнением к мебели. — Видел сегодня дочку Нишимуры, не узнал сперва даже, совсем взрослая стала, — рассказывает отец матери, пока та хлопочет над ужином, а после окликает изолировавшегося на диване Рейгена. — Эй, помнишь дочку Нишимуры? Маи-чан, твоя ровесница, между прочим. — Ну что ты в самом деле, в сватовство удариться удумал? — одёргивает его мать, стуча ножом по разделочной доске. — Пусть об учёбе думает, успеет ещё всё он с девочками. — Ну да, а с девочками ли? — язвит отец, и Рейген спиной чувствует, как в нём настойчиво пытаются просверлить дыру взглядом. — Этот пацан, с которым я тебя видел — вы всегда так прилюдно лапаетесь? Рейген недоумённо переглядывается с ведущим новостей — отец действительно пришёл с работы не в лучшем настроении. Возможно, даже успел где-нибудь упасть и удариться головой по пути. — Боже, ну что ты такое говоришь, они же просто дурачатся! — мать звучит так испуганно, что Рейген даже не позволяет себе хитро усмехнуться над её неведением. — А ты прям так уверена? — отец всё не унимается. — А вдруг они это? Ну, того самого? — Мы не трахаемся, — ровным голосом вклинивается Рейген, не отрывая взгляд от телевизора и с невозмутимым видом наблюдая смену кадров в новостном репортаже. Отец едва не задыхается от гнева. Мать пытается его успокоить, перебивает его возмущённые крики своими почти слёзными причитаниями и уводит из комнаты, умоляя остыть и оставить сына в покое. Рейген особо не вслушивается, смотрит неподвижно в искажённый помехами экран, выпадает из ступора и переключает канал. — Почему мы не трахаемся? От внезапного вопроса Рейген вздрагивает. Оборачивается настороженно — Акихиро смотрит на него с вызовом, скрестил руки на груди и нетерпеливо покачивается. Рейген пялится растерянно в тарелку. — Потому что я ем черешню? — Не прикидывайся дурачком, — обрывает Акихиро, и недовольный тон задевает, будто порезом полоснуло по коже. Рейген медленно отставляет тарелку в сторону. В чужом доме вдруг становится неуютно до призрачного сквозняка, стены какие-то гнетущие и обступающие, и даже кошка, лениво раскинувшаяся у ножки стола, не успокаивает. — Я, конечно, не эксперт, но вроде как подводку к этому мероприятию делают не таким грубым тоном. — Какие мы трогательные и нежные… — Акихиро как-то неприятно усмехается, и Рейген чувствует мерзкий холодок. — Блин, просто это странно, понимаешь? Мы с тобой вместе, но как будто бы и нет. Тебе как будто этого и не хочется совсем. — Быть вместе? — Да трахаться, боже ты мой. Рейген морщится — только сейчас улавливает, как слово режет слух и с ним самим совершенно не вяжется. Да и тема сама, если вдуматься, никак его не тревожила и едва ли интересовала, а сейчас вдруг коснулась его как-то неожиданно — и кажется инородной настолько, что вызывает отторжение. — Начнём с того, что мы с тобой школьники… — И на этом закончим, ладно? Нет, ну ты серьёзно? — Акихиро вновь срывается на какие-то нервные смешки. — Мне позвонить твоей маме, чтобы домой тебя забрала? Рейгену эта беседа не нравится с каждой репликой всё сильнее. И если уж совсем честно — он и правда бы не отказался уехать сейчас домой. Но он вынужден впервые всерьёз задуматься — а надо ли оно ему? Если не с Акихиро, то вообще в принципе? И почему он не задумался об этом раньше, ведь тема всплывает непрерывно из всех углов и ртов, сверстники помешаны на этом с пугающей зацикленностью, но Рейген всегда просто абстрагируется, как от чего-то неинтересного и совсем с ним не пересекающегося. И как это он сразу такое в себе не понял, как умудрился упустить и не обратить внимание? Слишком был занят учёбой, книжками и компьютерными играми? Удивительный он всё-таки парень. — Мне ведь и правда не хочется, — осознаёт он, поражаясь самому себе. — Я даже и не задумывался о таком, пока ты не начал этот разговор. — Ты издеваешься? Рейген вопросительно таращится. Акихиро мечется между злостью и растерянностью, прижимает руку ко лбу и замолкает, будто только что столкнулся с явлением невиданной человеческой тупости и теперь страдает. Вздыхает тяжело и спрашивает с явным раздражением: — А если бы на моём месте была девчонка, тогда ты бы захотел? Рейген вновь задумывается. Представляет в теории — девочка, с которой комфортно и весело, с которой можно болтать обо всём на свете, гулять под фонарями и крошить еду голубям. Держаться за руки. Иногда целоваться, раз уж влюблённым людям это так необходимо — но не более. — Нет, — уверенно отвечает Рейген. — Даже если бы и девушка была, это ничего бы не поменяло. — У тебя болезнь какая-то или что? Рейгена будто простреливает — картинно так, с застывшим взглядом и хлынувшим по ушам белым шумом. Он хочет возмутиться, хохотнуть полуистерично, хочет отрицать и переубеждать, но разумные слова застревают в горле, аргументы не подбираются и не складываются мудрые мысли — потому что внезапно он сам ни в чём не уверен. Болезнь — это ведь недуг, что-то, что как минимум доставляет дискомфорт, изматывает, ослабляет, приносит боль. Болен ли Рейген, если до этого момента даже не осознавал, что с ним что-то не так? Но разве люди всегда знают, что нездоровы, разве это редкость, когда объявленный диагноз звучит как гром среди ясного неба, потому что плохого ничего и не предвещало? — Я… — Рейген вжимает вспотевшие ладони в колени, чувствует, как рубашка липнет к взмокшей спине. — Слушай, я правда никогда не задумывался, что я… Отличаюсь… Мне надо разобраться сперва самому, потом объяснить всё тебе. Акихиро разглядывает его с непонятной эмоцией — смесь разочарования и едва проскальзывающего отвращения. От этого сбежать хочется немедленно, лишь бы не смотреть и не запоминать, не желать так отчаянно рассыпаться по полу бесполезной карандашной стружкой. Рейген понимает, что больше не выдержит ни настигнувшего его тупика, ни взгляда, под которым хочется распасться на атомы, и принимается торопливо складывать вещи в сумку. — Я изучу этот вопрос и пойму, что со мной не так, — он поднимается резко, озирается почти панически, проверяя, ничего ли не забыл, и неловко прикладывает к груди руку, комкая рубашку дрожащими пальцами. — Если со мной действительно что-то не так. — Удачи, — сухо бросает Акихиро, смотря куда-то мимо. — Я… — Рейген растерянно сжимает ремешок сумки. — Я тогда пойду, ладно? Акихиро отрешённо угукает, опускает глаза в учебник и неторопливо переворачивает страницу. Рейген стоит неприкаянно посреди комнаты, пятится неуверенно назад, раздумывая, можно ли вот так самому уйти из чужого дома. Бросает взгляд на кошку — та тоже на него никак не реагирует. Сглатывает нервно, поёжившись от внезапного озноба, и спешно уходит из комнаты прочь. К изучению вопроса Рейген подходит основательно — шерстит интернет, застревает на форуме, зачитывается чужими мнениями. Натыкается на споры и желчные оскорбительные комментарии, злится, отвлекается и бродит нервно по комнате, пока не отпустит. Возвращается к компьютеру, читает истории других людей — незнакомцы из интернета, в которых он узнаёт себя и которым он усиленно кивает — обнаруживает наконец-то, что он такой не единственный и не диковинный, узнаёт сам термин, зарывается в статьи по теме и больше не считает себя свалившимся с невиданной планеты инопланетяшкой. Количество ненависти его неслыханно возмущает — Рейген вообще не переносит конфликты, и часто причины, по которым они развязываются, накрывают его горьким разочарованием в человечестве. И он может понять — по-прежнему осуждая, конечно же — людей, которым невыносима мысль, что двое парней окажутся в одной постели, но вот осмыслить, как у кого-то может вызывать негодование человек, который не хочет в свою постель никого — недосягаемая загадка для него. Кому он собой навредил? Кого оскорбил, кому помешал дышать, кому своим существованием испортил настроение на весь день? Слишком тягостные мысли для школьника, который должен улыбаться лазурному небу и на переменах хохотать до ноющих щёк, а не оправдываться перед самим собой, что он не сделал миру ничего плохого. Уснуть в эту ночь не удаётся долго — болящие от гляделок в экран глаза никак не закрываются, и ни на одном боку, сколько ни вертись, не получается улечься удобно. На следующий день Рейген подлетает к Акихиро сразу перед началом урока — руки слегка дрожат, в груди колотит, будто ему сейчас предстоит прыгнуть со скалы, но нужен любезный ускоряющий пинок — и зовёт поговорить. Они идут на лестницу в запасном крыле. Люди здесь проходят редко, да и Рейген не вытерпит весь день сидения на иголках, поэтому поговорить ему нужно сейчас, пока слова саднят горло, пока воздуха ещё хватает. Начинает он неуверенно — грамотная речь и привычное красноречие предательски от него разбегаются, но он берёт эмоциональностью и отчаянным желанием быть услышанным и понятым, и он говорит-говорит-говорит, пока где-то отдалённо звучат голоса, кто-то смеётся эхом по этажу, кого-то украдкой целуют в тени одного из коридорных закутков. — Понимаешь, это не болезнь, это просто такая особенность, и я вовсе не один такой, и это не делает меня хуже других или каким-то неполноценным, и меня не нужно исправлять, — Рейген бурно жестикулирует, несётся стремительно то ли от катастрофы, то ли ей навстречу, застывает вдруг нерешительно, опустив руки и выискивая хоть какой-то отклик во взгляде, кажущемся незаинтересованным. — От этого же не рушится жизнь, правильно? Я просто такой, какой я есть. Обычно Рейген не гонится за чужим одобрением, но здесь случай особый, и он не ждёт похвалы и успокаивающе поглаживающей ладони на макушке. Он изучил вопрос, он начитался умных постов и научных статей, он уяснил для себя, что не сломан и не болен, но сейчас ему нужно именно от конкретного человека услышать это важное — с тобой всё в порядке. Акихиро стоит, прислонившись спиной к стене и сложив на груди руки. Задумчивый и непривычно тихий, только шуршит подошвой о плиточный пол и потирает руку под коротким рукавом рубашки, молчание опускается каменной плитой и продавливает грудную клетку — нагнетает, настораживает, почти уже злит. — Боже, — усмехается он устало — фырканье небрежное и неуютное. — И почему ты просто не можешь быть нормальным? Рейгена будто мешком огревают по спине. В ушах шумит, будто из него все сигналы отрубили, картинка застывшая и побитая на пиксели — из таких моментов хочется скорее вырваться, отмотать их по времени и отменить, проснуться и забыть. В окно вопреки внутреннему настойчиво вползает солнце, лучи стелются рваными лентами на ступени, блуждающий взгляд цепляет лежащего в пыльном углу подоконника высохшего мотылька. — Ладно, я вернусь в класс, хочу успеть прочитать параграф, — Акихиро всовывает руки в карманы брюк, качается с ноги на ногу неприкаянно. — У тебя ко мне что-то ещё? У Рейгена к нему — переломанное и скулящее, отброшенное в бетон и растоптанное, но он лишь отрешённо мотает головой. Акихиро с коротким кивком отлипает от стены, всё ещё растушёванный помехами и нереальный, уходит неспешно по ступенькам вверх и выскальзывает в коридор, едва слышно скрипнув задетой дверью. Стихает резко, но мир по-прежнему на месте, не пошатнулся и не слетел за пределы. Погода всё ещё ясная, небо безоблачное и без раскола поперёк, качающаяся тень от склонившихся крон мажет по бледной салатовой стене, лучи слепят и цветным веером отсвечивают от оконной рамы. А у Рейгена внутри всё вымирает и осыпается — как побелка с обрушившегося потолка.

*

Рейген резко вздрагивает, будто вываливался из небытия — в реальность вернул звякнувший перед его лицом начищенный бокал. Он вглядывается недоверчиво в бармена, по деталям собирает картинку и осторожно вписывает в неё себя — Сакаи, машинально натирающий до блеска очередной стакан, отвечает ему недоумённым поднятием брови. — Я тебе ещё даже спиртное не наливал, а ты уже потерялся в пространстве? — Нет-нет, просто задумался, — Рейген встряхивает свой безалкогольный коктейль и в колыхнувшемся отражении разглядывает искажённо вытянутый лоб и свисающую чёлку. Внезапно предаться воспоминаниям о своей школьной любви — в план пятничных посиделок в баре данное мероприятие точно не входило, а Рейген ведь, как правильно заметил Сакаи, ещё даже не притрагивался к алкоголю. Акихиро ему иногда даже снится — странная и беспричинная подстава от собственного подсознания, потому что у Рейгена давно по нему не болит. Наверное, генерирующему сновидения мозгу просто не хватает новых персонажей, чтобы обновить сюжеты свежими лицами, вот он и выдёргивает одних и тех же личностей из прошлого — иногда ему даже снится зачем-то девочка из его детства, которая по двору выгуливала на поводке черепашку. Но новых лиц вроде как хватает — один только Моб умудрился протянуть в жизнь Рейгена вереницу чудиков за собой. Но суть прошлого, наверное, в том и заключается — оно преследует, напоминает, отбрасывает назад и вынуждает сожалеть. От загадок собственного разума Рейгена отвлекают друзья — именно так он решил для себя называть людей, которые сливают ему свои проблемы, не заботясь при том совершенно, есть ли что-то, что тяготит самого Рейгена и о чём он хотел бы поговорить. Ему кажется, что это равноценный обмен: они делятся с ним своими горестями, воображая, что их существование насыщенно, а похождения заслуживают восхищённых слушателей, в то время как Рейген слушает внимательно чужие истории — будь то проблемы на работе, неудачные авантюры или бесконечный цирк в личной жизни — и даёт полезный совет, чем помогает не только этим людям, но и себе, сохраняя иллюзию своего неодиночества. Последняя парочка бесед по душам неожиданно его выматывает — видимо, увлекательный рассказ “друга” о своих разборках с женой и любовницей и захватывающие эротические приключения “подруги” на Окинаве Рейген сегодня не осилит. Конечно, он выслушивает обоих — чужая личная жизнь воспринимается как сериал и отталкивает лишь неуместными мерзкими подробностями, которые Рейген обычно пропускает мимо ушей — даже шутит и в итоге обоим советует что-то дельное. Но сегодня от таких разговоров тошно — люди утомительны, люди примитивны, люди вынуждают разочаровываться в мире, с которым вроде как всю жизнь пытаешься ужиться — и Рейген всё-таки заказывает себе алкоголь. Как раз в этот момент к нему подсаживается незнакомый парень. Рейген уже готовится, что у него сейчас будут пытаться украсть кошелёк — довольно смелая затея в людном баре и при маячащем неподалёку бармене — но в итоге крадут только его время. Флиртует парень плоско и без изюминки, что в какой-то степени даже оскорбляет — всё-таки Рейген считает, что заслуживает более искусных попыток к нему подкатить, пусть никакие из них и не приведут к успеху. Рейген спокойно острит, перебрасывается парой слов о музыкальном репертуаре заведения и вежливо смеётся над проскочившей удачной шуткой, но настойчивые зазывания в отель на соседней улице с предельно ясными намёками начинают утомлять. Алкоголь уже понемногу наводит в организме Рейгена свои порядки, но пока не катастрофичные, и умело отшить нежелательного собеседника он пока ещё способен. Неудачливый кавалер вскоре понимает, что подсел не по адресу, убеждается окончательно, что уезжать с ним в отель с бессовестно рдеющими щеками никто не собирается, расплачивается и с демонстративным недовольством уходит — пусть Рейген сидит теперь и жалеет, что упустил такое сокровище. Рейген несомненно скорбит всей душой — даже втыкает в свой коктейль блестящую пальмочку, чтобы хоть как-то пережить утрату и скрасить своё горе. Сакаи, всё так же мусоля свои бесконечные бокалы, смотрит на Рейгена осуждающе. — Как у тебя язык повернулся отшить такого красавчика, у меня сердце кровью обливается, — упрекает он. — Что ж ты его упустил, раз он такой чудесный? — бурчит Рейген недовольно в стакан. — Потому что он подкатывал к тебе, а не ко мне! — Сакаи драматично встряхивает полотенцем. — Настанет ли когда-нибудь день, когда ты покинешь моё заведение в компании обворожительного незнакомца? — Нет, — бросает Рейген без раздумий, насмешливо фыркнув. — И ты знаешь, почему этот день не настанет. — Да знаю я, — Сакаи склоняет скорбно голову, комично утирая краешком полотенца невидимую слезу. — Просто вздыхаю печально сам с собой, не обращай внимание. Внутри будто чиркнуло и полыхнуло, зажгло неприятно. Рейген морщится, будто на язык попала кислятина, переосмысляет услышанное — о, как бы он был рад не обращать внимание. — Слушай, — Рейген резко ставит стакан — тот стучит об столешницу громче, чем планировалось. — Со мной всё в порядке, ясно? Я не страдаю, не мучаюсь от болезни, не нуждаюсь в сочувствующих вздохах и взглядах, как будто бы я какой-то обделённый или дефектный. — Я, наверное, не так выразился… — Да вы все всегда не так выражаетесь, боже, вы вообще слышите себя со стороны? — Рейген чувствует, как выпитое раскручивает его голову в задорную карусель, но он задохнётся, если промолчит. — Какое вообще людям дело до личной жизни других людей? И почему им так тяжело представить, что кому-то спокойно живётся без того, без чего сами они жить не могут? — Дорогой мой, успокойся, прошу, я не хотел ни в коем случае тебя как-то задеть, — Сакаи не на шутку тревожится и выставляет примирительно руки. — Но при этом ты снова и снова поднимаешь эту идиотскую тему! Ты хочешь, чтобы я опять взбесился и начал бить стаканы? — Нет-нет-нет, ничего не бей, успокойся, говорю же, всё хорошо! — Ей-богу, вы бы мне тогда деньги переводили что ли, раз я в вашем понимании такой несчастный и немощный. — Никто не называет тебя так! — И правильно, потому что знаешь, какой я? Охуенный! И знаешь, что ещё важно? — Рейген вдруг улыбается ошалело, ощутив внезапный порыв самообожания. — То, что есть и другие способы отыметь этот мир. За сказанное тут же неловко и стыдно, и Рейген спешно опрокидывает в себя коктейль. Рывком оттягивает галстук и расстёгивает пару пуговиц — то ли в баре жарко, то ли ему настолько пригорело. Растрёпывает пятернёй волосы, взвинченный и выбитый из равновесия, усмиряет сам себя, с тяжёлым выдохом прищуриваясь на заставленные бутылками полки. Сакаи смотрит на него в застывшем ужасе. Прокашливается слегка, оцепенение сгоняет дёрнувшаяся на губах странная улыбка. — Ты знаешь, что ты сейчас выглядишь просто чертовски привлекательно? Боже, ну что за люди — так неуместно в чужом искреннем гневе обнаруживать для себя что-то волнительное. — Знаю, — Рейген небрежно усмехается и салютует стаканом. — Не мои проблемы. Сакаи любуется Рейгеном в нескрываемом восхищении и принимается готовить ему коктейль за счёт заведения. Злость отпускает быстро, задетое больное притупляется градусами и собственным самодовольным смешком, потому что Рейген вдруг понимает — ему с собой чертовски повезло. И единственное, о чём жалеется — раз уж сегодня прошлое заворочалось беспричинно и напомнило о себе — так это о неспособности сказать нужные слова за того самого подростка, смотревшего когда-то в немом бессилии на закрывшуюся дверь лестничного крыла. Повторный коктейль очевидно пополнит список сегодняшних сожалений — но прямо сейчас Рейгену головокружительно плевать.

*

Тишина офиса укутывает уютом и предзакатной безмятежностью — хоть её и нарушают некатастрофично голоса и воспроизводимые на телефоне видеоролики. Рейген вдохновлённо дописывает пост о разрешённой проблеме беспокойного духа, отпугивающего от выставленной на продажу квартиры потенциальных покупателей. Сайт консультации претерпел некоторые внешние изменения — всё из-за возмутительных замечаний от Кагеямы-младшего и Шо, негодяи высмеивали цветастость и аномальное количество анимации на приветственной странице, вынудив переделать весь концепт, и Рейгену до сих пор непривычно лицезреть стильный минимализм после мигающего каждой буковкой припадочного карнавала. Шигео с Тэруки негромко переговариваются на диване — после раскрытого дела о проклятой квартире не спешат расходиться, да и Рейген не планирует их выпроваживать, давно привыкнув к многолюдности в этих стенах. — Глянь, какая, — Тэруки протягивает Мобу телефон, и по его тону и ухмылке несложно догадаться, какого примерно содержания контент он демонстрирует. Моб косится на экран. Моргает и молчит, будто не понимает, чего от него ждут, рассеянно угукает и отворачивается. — Кагея-я-я-яма, ты смущаешься? — Тэруки с хохотком наваливается на Моба со спины, приобнимая за плечо. — Настолько будоражит, что боишься от наплыва чувств разнести офис? — Вовсе нет, — Шигео неуютно ёжится. — Просто подобное меня не интересует. Рейген делает вид, что не подслушивает, будто страшно занят и абсолютно не заинтересован болтовнёй в паре метров от него. Это уже на уровне рефлексов — наблюдать и замечать, вовремя реагировать и выводить на осторожный разговор, определять проблему и подбирать правильные слова — с правильностью однажды не вышло, и повторения той ситуации не хочется ни в коем случае. И Шигео никогда не был обузой — скорее это Рейген понять порой не может, почему до сих пор Моб отводит ему в своей жизни какое-то особое место. — Вот как… — Тэруки медленно отстраняется от Моба, переживая непростой мыслительный процесс. — А если бы вместо неё был парень? Поразительная бестактность, но Рейген сдерживается от замечания, по-прежнему притворяясь, что до его стола чужой разговор не долетает даже отзвуками. — Нет, это ничего бы не поменяло, — отвечает Моб сухо, но уверенно — будто словами обрубил возможность дальнейших расспросов. Рейген поднимает взгляд — секундное ощущение, мысль проскочила и едва ли осозналась, кольнуло чем-то повторяющимся, только с иного ракурса. Он не берётся утверждать наверняка и навязывать, но на это нельзя не отреагировать — когда внутри будто засигналило, как будто ему знакомо, как будто он точно знает, что имеется в виду. Рейген переводит взгляд на Тэруки — парень он хороший, но в данный момент явно играет роль раздражающего фактора и доставляет Мобу дискомфорт, сам того не осознавая. — Ханазава, мы на сегодня закончили, можешь не торчать тут зазря. — Надоедаю своим присутствием, понимаю, — Тэруки без намёка на обиду поднимается с дивана и лениво потягивается. — Ещё раз спасибо, что позвали меня, а то в последнее время совсем скучно. — Это называется “мирное время”, не спугни его, — Рейген невольно подмечает, как Тэруки вырос — скоро вся эта ребятня перегонит по росту его самого, а дальше что? Перестанут его слушаться? Возмутительно. Моб за ремешок подтягивает с пола сумку, накидывает слегка заторможенно на плечо. — Я тоже пойду, пожалуй, — объявляет он, поднимаясь следом за Тэруки. Рейген внутренне недоумевает. Быть не может, чтобы он вдруг неверно прочёл атмосферу, но, видимо, он всё-таки зря насторожился, раз уж Моб добровольно хочет уйти вместе с Ханазавой, от которого Рейген вроде как аккуратно пытался его спасти. — Да, конечно, — Рейген добродушно кивает, не смея никого задерживать. — Удачно вам обоим добраться до дома, без внезапных нападений одержимых завоеванием мира злодеев, без вот этого вот всего. Тэруки торопливо кивает и напоминает Мобу про книжный, в который они собирались вроде как зайти по пути. Вряд ли он угомонился — Моб на его вопросы отвечал весьма загадочно и только ещё больше заинтриговал, так что неловкий разговор наверняка продолжится уже вне стен офиса, что не по нраву Рейгену, который привык всегда быть в курсе всего. С другой стороны, Рейгену со своей привычкой под любой шепоток подставлять воображаемое большое ухо и выискивать малейшие признаки надвигающейся беды тоже не мешало бы успокоиться. Мобу уже шестнадцать — не прям уж и взрослый, но постоять за себя может, да и в социализации за последнее время он явно преуспел. Тем более с Рейгеном у них ничего не поменялось в плане доверия и разговоров по душам — а значит, если и сейчас его что-то тяготит, то он непременно поделится. Оставшись в одиночестве, Рейген достаёт из кошелька визитку сегодняшней клиентки и от безделья вертит её перед глазами. Дама своей заинтересованности в Рейгене нисколько не скрывала, стреляла глазками и искала поводы коснуться будто случайно — Рейген улыбался с присущим ему обаянием и придерживался только разговоров о деле, оставляя настойчивые знаки внимания без ответа. Рейген выдвигает нижний ящик стола, чтобы кинуть туда визитку, и впервые обращает внимание, сколько их там скопилось. Как будто он намеренно их складирует, тешит эго или кому-то хвастается, пересчитывает вечерами в нездоровом самолюбовании. Из ящика визитки перекочёвывают на стол — Рейген складывает их в аккуратную стопку, оглядывает скучающе, выравнивает ладонью по краям. Прикидывает, куда бы их деть — можно так и оставить пылиться в ящике, можно утилизировать, можно построить неустойчивый домик и раскрыть нараспашку окна, чтобы потом ползать по полу и собирать разлетевшиеся карточки по всему офису. Рейген оценивает себя адекватно — он понимает, что может понравиться людям. Подобные настроения он легко угадывает и порой обыгрывает в свою пользу, не опускаясь при этом до крайностей, — просто к деловому общению примешивается немного очарования, что-то на грани между тонким флиртом и учтивостью, без режущей слух слащавости и неуместной пошлости. Но иногда недостаточно просто обменяться любезностями с приятным молодым человеком — некоторым людям хочется запереться в кабинете и использовать стол не по назначению. Рейгену же хочется, чтобы некоторых людей можно было мгновенно изгонять из своего пространства, как неупокоенных духов на сеансе экзорцизма. “Трофеи” в виде оставленных номеров и фамилий не вызывают никаких особых чувств, раздумья не тревожат, а убаюкивают, и Рейген протяжно зевает. В раскрытое окно отголосками улиц долетают время от времени обрывки чужих разговоров, шорох проезжающих машин и собачий лай — а ещё непрошенные гости. — Что, любуешься коллекцией чужих украденных сердечек, чьи порывы оставишь без ответа? — голос за спиной невольно заставляет дёрнуться. Экубо гаденько ухмыляется и медленно проплывает над столом. — Серьёзно, ты перезванивал хоть кому-нибудь? Сколько раз видел интригующе опущенные жалюзи на твоих окнах, но обнаруживал тебя либо спящим, либо смотрящим какой-нибудь дурацкий сериал, либо проводящим очередной идиотский шарлатанский сеанс. — Мне очень некомфортно с того, что ты, оказывается, так жаждешь застать меня за каким-то непотребством, ещё и на рабочем месте, — Рейген выразительно кривится и сворачивает вкладки на ноутбуке, оставляя на экране заставку с закатом. — Нет, я не перезванивал. Я в таком не заинтересован. Море на экране разбивается о каменистый берег и пенится — барашки персиковые, шипение фантомное и додуманное воображением, небо в багровых разводах по золотому. Рейген разглядывал эту заставку сотни раз, но вновь невольно залипает, всё высматривая в наборе пикселей нечто сокрытое. — И да, просто к слову — судя по недвусмысленным намёкам, задел я явно не сердечки. Экубо фыркает. Пролетает от стола к дивану — забавный, будто питомец, который сам себя неспешно выгуливает — и возвращается обратно. — Что ж, ты взрослый человек, и номера тебе оставляют тоже взрослые люди, — Экубо улыбается с видом преисполнившегося мудреца, который любезно делится хитростями бытия с несмышлёным мальчишкой. — И в их намерения на твой счёт вряд ли входят невинные посиделки на парковой скамейке под булочку. — Ты знаешь, за почти тридцать прожитых лет я могу с уверенностью заявить, что мне совершенно не нравится, как работает взрослый мир, — весело отзывается Рейген, откидывается на спинку стула и прокручивается с секундным скрипом. — И как раз-таки против парка и булочки я не возражаю. Рейгену порой говорили, что он скучный. Знакомые, бывшие коллеги, даже родные, и Рейген сперва недоумевал, как со своей разносторонней сферой интересов и познаний и умением поддержать разговор мог кому-то не угодить. Пока не понял, что взрослые считают его скучным только потому, что он никогда не рассказывает о себе, не делится подробностями личной жизни, не подходит ни под один из привычных шаблонов. Наверное, это тоже часть взрослого мира — привычка разделять себя от взрослых кое-как исчезла к двадцати пяти годам — в конце концов, даже родная сестра с ним не общается, слишком правильная и взрослая для непутёвого брата-авантюриста. С годами это перестало задевать, да и в целом опустило на землю — видимо, не такой уж Рейген и замечательный, и знакомство с ним — а тем более родство — больше проблема, чем благословение. — Что ты имеешь в виду под “не заинтересован”? — Экубо подозрительно прищуривается. — Не заинтересован в случайных связях? — Да вообще в любых, — Рейген лениво постукивает пальцами по подлокотникам стула, снова засматриваясь на пиксельную пену раскалывающихся волн. Экубо такого беззаботного настроя не разделяет — он озадачен. Рейген уже знает это недоумение, подобное повышенное внимание к себе и стремление докопаться до истины, которая, на самом деле, изначально даже никого не касается — моменты, когда он будто под стеклом лупы, невиданный и неизвестный науке феномен. Мерзкое и утомительное чувство, но с годами привыкаешь. — Помнишь случай, когда мы расследовали дело о духе-сталкере? — заговаривает наконец Экубо. — Ну, когда девушка думала, что за ней подглядывает призрак? Ты ещё спрашивал у меня, какой интерес может быть у духа к живой женщине, и я ответил, что точно не сексуальный. — Всё-всё, помню, — Рейген кивает, по секундным обрывкам памяти возвращаясь в тот день. — А ещё ты тогда сказал, что любовь не всегда связана с сексом. — Какой я мудрый. — И отказался со мной обсуждать эту тему. — И правильно. Тем более при Мобе. — Можно ли из этой твоей фразы сделать вывод, что у тебя какое-то особое мнение насчёт сексуального влечения? — Можно, — разрешает Рейген. — У меня этого влечения просто нет. Экубо ошарашенно замолкает. Моргает часто, морщится как-то недоверчиво, скукоживается в красочное удивление. Рейген невозмутимо наблюдает за театром мимики на его лице и делает вид, что не понимает, чем вызвал такое недоумение. — Как так? — Обожаю этот вопрос, — Рейген не сдерживает восхищённой улыбки. — От тебя, конечно, он звучит особенно поразительно. — То есть ты ни с кем не спишь? — А надо? — И не потому, что не с кем, так как тебе явно не составит проблем найти себе кого-то, — Экубо мрачно кивает на стопку визиток, — а потому что ты просто не хочешь? Сам? И это с твоими-то данными? — А у меня какие-то особые данные? — Рейген закидывает ногу на ногу и скрещивает на груди руки, делая вид, что он страшно заинтригован. На самом деле, это даже веселит — разговоры на эту тему всегда выстраиваются по одним и тем же пунктам, люди отталкиваются от одинаковых стереотипов, а потому предсказуемы и забавны. В хорошие дни. В плохие хочется завесу от внешнего мира, не слышать чужих глупых доводов и курить-курить-курить. — Мне отвратительно это признавать и тем более произносить вслух, — Экубо закатывает глаза и страдальчески вздыхает, — но ты — привлекательный мужчина. Весьма. Рейген хрюкает. Экубо разочарованно цокает. Продолжает прискорбно: — И при этом у тебя просто отвратительные манеры. — О, а что, за хорошие манеры тоже могут затащить в постель? — Я о том, что твои отвратительные манеры не соответствуют твоей привлекательной внешности. — Привлекательный мужчина не может издавать смешные звуки и немножко хулиганить? Зачем тогда такой мужчина. — Ты, как я вижу, не настроен на серьёзный разговор. — Да ну почему же, — Рейген открывает ящик и достаёт из-под наваленных бумаг пачку сигарет. — Очень даже настроен, секунду. Он прикуривает с помощью спичек — коробок всегда под рукой, чтобы зажечь свечи для ритуалов и атмосферы — и за неимением пепельницы пододвигает ближе чашку с остатками чая на дне. Все курительные причиндалы у Рейгена дома, а курить в офисе он перестал с того самого дня, как его порог переступил Моб. Экубо осуждающе хмурится. — Я думал, ты бросил. — А я думал, ты не такой ограниченный, как простые смертные, — Рейген выдыхает дым и не без удовольствия наблюдает, как Экубо уворачивается от него с потешными фуканьями. — Причём здесь моя привлекательность? Когда я говорю тебе о том, чего хочу я. Точнее, чего я не хочу. Ничего. И никого. — Просто это странно, понимаешь? Ты не выглядишь как кто-то, у кого могут быть проблемы с личной жизнью. — А что, личная жизнь может быть только у симпатичных? — Я не об этом. — А, я понял — у симпатичных с хорошими манерами. — Ты невыносим. — Хрюкаешь — умри в одиночестве. — Да просто никому в голову не придёт, что ты не хочешь ни с кем спать! — вскрикивает Экубо так, что по ушам прокатывается звон. — Люди могут быть в тебе заинтересованы, люди могут… Пытаться познакомиться с тобой, скажем так, поближе. — В трусы мне залезть, — любезно подсказывает Рейген. — Этот разговор проклят с самой его первой секунды! — Так это ж ты его начал! — Я к тому, что людям ты нравишься, люди испытывают к тебе влечение, но при этом ты сам не испытываешь ничего в ответ и не заинтересован в подобном внимании, это сбивает с толку! — Круто, не правда ли?! — тоже переходит на крик Рейген и восхищённо разводит руками, будто продемонстрировал легендарный иллюзионный фокус и ждёт оваций. — Ну разве не мастерски я всех наебал? Рейген признаёт — его сорвало. Позволяет в речь проскочить матам, хотя обычно обходится без них, скатывается в нарастающую истеричность, пытается жонглировать на фоне горящего цирка. В нём явно накопилось, случается хоть и редко, но зрелищно. Точечные взрывы, за которыми вновь последует затишье. Экубо, судя по его виду, не ожидал вызвать у собеседника такую эмоциональную реакцию. То ли просто провоцировал на неудобные откровения, то ли действительно пытался разобраться, но в любом случае отхватил по полной. — Ты погляди на себя, как тебе шаблоны все рвёт нещадно, — Рейген в порыве любования чужим переосмыслением жизни подпирает рукой голову. — Ты осознай саму комедию: эсперы среди нас, мир потустороннего сплетён с нашей повседневностью, духи и проклятья, сверхспособности и паранормальные явления. Ты сам, — Рейген окидывает Экубо размашистым жестом, — летающая, мать твою, рыбья отрыжка! И в твоём восприятии действительности не укладывается факт, что я просто не хочу ни с кем ебаться? Это очень смешно, правда, и эта нелепейшая ситуация заслуживает исключительно нелепейшего громкого смеха. И Рейген смеётся — надрывно так, на грани, с таким приступом обычно увозят на скорой. Он прерывается на затяжку, позволяет дыму вплестись и въесться, выдыхает медленно, будто самого себя по стежкам сшивает, неторопливо, чтобы маревом заволокло секунды и мир вокруг. Успокаивается быстро, будто и не его вовсе коротнуло минутами ранее. — Повторю тебе ещё раз — мы говорим обо мне. Мне без разницы, что там думают люди и какие желания я у них вызываю. Прикол моей ориентации не в том, что это меня не хотят, а в том, что я не хочу никого. Вот как это работает. Простейшая ситуация с простейшим объяснением, но у людей почему-то взрываются мозги и не складываются никак паззлы в картинку. Рейген постукивает по сигарете и стряхивает пепел в чашку — разводит бардак, раз уж он и так у него по всем фронтам. Экубо в какой-то непривычной для себя неловкости отводит взгляд. Даже не огрызается на обзывательство — удивительно. — Я явно задел больную тему. — Она не больная, Экубо, она дурацкая, — Рейген устало вздыхает — вот только драмы ему не хватало. — Я просто живу и даже не задумываюсь о том, что я чем-то отличаюсь и чему-то не соответствую, что я, по меркам общества, в чём-то неправильный. Пока общество мне об этом не напомнит. Напоминает оно настойчиво и неустанно. Любым порождением массовой культуры, строчками песен, рекламными слоганами. Всеобщей зацикленностью, проявляющейся в повседневных беседах на обеденных перерывах, в случайных шутках телеведущих, в обсуждениях биографии давно умершего поэта. Непонимающими и порой презрительными взглядами тех, которым приходится открываться — и тут же жалеть. Постами на форумах, на которые Рейген до сих пор периодически заглядывает, когда настроение перед сном и без того паршивое, и надо себя окончательно добить. [это противоестественно] [отсутствие одной из базовых человеческих потребностей — это дефект] [разве это не болезнь?] [просто не пробовали, или опыт неудачный] [дурь пройдёт — и потом за уши не оттащишь, будут навёрстывать упущенное] [для мужчины это всё равно, что быть неполноценным] [комплексы, травмы, неспособность социализации — вот и всё объяснение] [удобная ориентация — для тех, кому попросту не дают] Анонимные отголоски в сети — безликие строки от тех, кого бы не услышали, даже если бы они кричали во весь голос. [я устал каждый раз пытаться объяснить себя. почему другие люди изначально понятны — остальным и себе самим?] [у меня не получается не слушать, что говорят вокруг] [я притворялась, чтобы быть “правильной”] [до тридцати четырёх лет я был уверен, что я сломан] [не думаю, что когда-нибудь окончательно приму себя] [я всегда буду ошибкой] [если бы моей сестре больше людей говорили, что она в порядке, а не что она должна лечиться, она бы сейчас была жива] — В тебе определённо много проблем, но это — точно не из списка, — Экубо тяжело даются попытки в сочувствие и поддержку, но Рейген ещё из случаев с Мобом знает — он всегда старается. — Ты прав, и это всего лишь факт о тебе, он не делает тебя ни хорошим, ни плохим. Вызывает удивление, да, и вопросы — зачастую тупые, но люди любят задавать тупые вопросы. А ещё они любят разводить шумиху на пустом месте и лезть не в своё дело. Рейген задумчиво молчит, покачивает заброшенной на ногу ногой, взвешивает услышанное. Косится на почти незаметную царапину от ножа на столе — один из клиентов был неожиданно агрессивным, а Рейген продемонстрировал отменную реакцию и в очередной блеснул навыками самообороны. Интересуется невзначай: — Хочешь меня? — Да иди ты, — Экубо презрительно морщится и под смешок Рейгена отлетает подальше. — Слава богу, я давно мёртв и больше не повязан с примитивными людскими потребностями. Отпускает понемногу. На самом деле, Рейгену нравится болтать с Экубо. Обмениваться колкостями, делить на двоих мысли о несовершенстве мира, позволять себе сарказм и цинизм, который он обычно сдерживает при Мобе, чтобы не погасить в нём чистую и непоколебимую веру в лучшее — даже в тех, кто сам это в себе отрицает. Просто будь хорошим человеком — сказал он Мобу однажды, потому что у самого это получается далеко не всегда. — Если из-за всего этого у тебя были проблемы или же ты… Чувствовал себя херово из-за того, что о тебе говорили люди… О таких, как ты. — Чувствовал, — просто отвечает Рейген — как будто подтверждает, что пробовал лапшу в новой раменной, открывшейся на углу. Он не будет рассказывать о том, что в его жизни было достаточно непонимания, разрывов и закрывшихся дверей. Что когда-то нужных слов не было — ни для чужих, ни для себя самого. Когда-то к собственному отражению были вопросы — что ты такое и почему не можешь как все — и непохожесть на других давила, перекрывала воздух и прибавлялась к списку причин, почему никак не складывалась жизнь. “Хотеть заниматься сексом — так же естественно, как дышать”. ха интересно почему же тогда я до сих пор жив? — Мне жаль, — лицо Экубо мрачнеет в искреннем сожалении. — Ты не заслужил, чтобы к тебе плохо относились. Точнее, это не то, за что к тебе стоит плохо относиться. Есть другие причины тебя… — Вали ты уже, — Рейген с усмешкой отмахивается и тушит окурок прямо в чашке. — Вечер задушевных бесед официально окончен. С него и правда на сегодня хватит. Их разговор будто напомнил о неприглядной действительности, от которой Рейген предпочитает отстраняться. Напомнил о необходимости иногда себя пожалеть — чего Рейген страшно не любит. Напомнил о том, что злость на мир, в котором он на пару с Мобом старается разглядеть светлое, временами всё-таки берёт верх. Экубо не рвётся возмущаться и требовать уважительного обращения. Удаляется неспешно, будто через силу несёт самого себя от стола до дверей офиса. Рейген приподнимает бровь, глядя ему вслед. — Я тебя настолько нагрузил, что тебе тяжело лететь? — Да нет, просто не ожидал, что ты в итоге захочешь со мной это обсуждать, — Экубо оборачивается как-то растерянно, будто потерялся в пространстве. — Но я рад, что мы всё-таки поговорили. Надеюсь, и ты не жалеешь, что так разоткровенничался. — Завтра утром пойму, а пока сойдёт, — успокаивает Рейген, и жалеть ему не нравится совершенно — ни о содеянном, ни себя. — Ну пошустрее, что-то ты сваливаешь слишком медленно и драматично. Экубо оскорблённо фыркает, бубнит что-то себе под нос, сбавляя градус повисшей между ними трагичности, и гордо улетает за угол, растворившись в одной из стен. Рейген вновь остаётся один, сметает чёртовы визитки обратно в ящик и разворачивается на стуле к окну. Смотрит, как дом напротив рассекается на полосы вывернутыми пластинами жалюзи, как закат ложится на него мазками и бьётся алым о стёкла, и крикливая стая птиц пролетает беспокойной вереницей куда-то за окраины города. Сегодня он напишет пост на форуме — о том, что говорилось не раз, но до большинства до сих пор не доходит. О том, что обязательно откликнется в таких же, как он — в тех, кто искали поддержки, но каждый раз натыкались на высмеивание, осуждение, отрицание существования самого явления. Ему напишут много гадостей — потому что кто-то всегда будет агрессивен к тем, с кем не может себя сопоставить. Ненависть рождается из нежелания понять, и некоторые не верят ни научным статьям, ни личному опыту живых людей. Ему напишут много благодарностей — потому что мир устроен как-то криво и странно, и тем, кто просто отличается от других, приходится напоминать, что они тоже могут быть услышанными и счастливыми. Чей-то вечер будет спасён от тоски и самоненависти, чья-то рука замрёт и не потянется к таблеткам, кому-то слова незнакомца в сети помогут двигаться дальше — потому что перемены начинаются с тех, кто осознал их в первую очередь в самих себе. Рейген помнит, как когда-то хотел сделать мир лучше — наверное, он и сейчас пытается. Вот только на титул “героя” — как спасителя, так и протагониста собственной жизни — Рейген, как ему кажется, никогда не тянул. Герой, который никого не спасёт, потому что сам себя никак по осколкам не соберёт в целое. Герой, который поодаль от шумной компании ждёт вызванного такси до дома. Герой, который скучен. Герой, который не нужен. Поэтому Рейген выбрал себе цель поскромнее и пытается просто быть хорошим человеком. Установка, данная им когда-то потерянному младшекласснику, держит на плаву и его самого — вроде и взрослого, но такого же потерянного. Я всегда знал, что мой учитель — хороший человек. Рейген улыбается — значит, у него всё-таки получается. От созерцания вида за окном отвлекает звук открывшейся двери — Рейген оборачивается в надежде, что это не нового клиента принесло в офис почти к времени закрытия. — Вы ещё не ушли? Я хотел бы о кое-чём поговорить, — Моб неспешно проходит в кабинет и выглядит виновато, будто до последнего не хотел тревожить. — Можно? Он стоит перед Рейгеном в какой-то хрупкой нерешительности, будто рискует в любой момент оказаться выставленным за дверь, смотрит осторожно и нервно теребит ремешок свешивающейся с плеча сумки. Как в тот самый день, когда пришёл сюда впервые — совсем ещё робкий и крошечный, на нём тогда был портфель, который казался больше него и грозился перевесить. Запуганный ребёнок, обнаруживший, что он отличается от других, и ищущий ответа, как ему с таким собой жить дальше. Рейгену кажется, что в тот день он сказал этому мальчику правильные слова. Он уверен, что найдёт их и сейчас. — Нужно, Моб, — Рейген улыбается привычной теплотой — не меняющейся с годами. — Присаживайся. Будешь чай? Шигео кивает и садится в кресло перед кофейным столиком — волнение выдают слегка деревянные и ломанные движения. Рейген поднимается включить чайник и достать чашки, засматривается секундно, как протянувшийся с окна солнечный луч картинно делит кабинет надвое. Он понятия не имеет, о чём конкретно будет этот разговор, но он знает точно, что на некоторые разговоры решаешься, как на прыжок со скалы. Знает, как парализует ледяным, когда в ответ на раскрывшуюся душу — закрывшаяся дверь. А потому Рейген постарается, чтобы ни одно с трудом произнесённое слово не улетело в пустоту. И если и не весь мир, то мир одного конкретного человека перед ним — сделает несомненно лучше.