« За что ты так? »

***

Прогнозы неутешительны. Врачи дают до страшного мало времени и абсолютно никаких гарантий того, что операции помогут. Артур даже не может покинуть стены больницы, чтобы увидеться с друзьями со школы. По мальчику видно, что он хочет в ту, прошлую жизнь, когда не было мучений и больничной палаты, а было веселье, любимая приставка и целый мир возможностей. Опускать руки нельзя. Она сможет. Сделает всё как надо, отдаст всю себя, чтобы спасти самого важного человечка. Своего сына. Помимо основной работы появляются "постоянные" подработки. Кассир на заправке? Оператор в колл- центре? Уборщица помещений в том же офисе? Дайте ещё! Что угодно, чтобы иметь возможность оплатить медицинские счета, которые с каждым днём только множились. И это с учётом социальных льгот, программ и страховки! Ещё же надо урвать возможность порадовать Артура, поднять хоть самую малость его настроение, урвать мимолётную улыбку мальчика. Вселить в него веру в то, что всё будет хорошо. Не будет веры - Артур... Время текло потоком бурной реки, сливаясь, смазываясь, затирая детали. Бесконечный день сурка: четыре, максимум пять часов сна, затем подработка, основная работа, в перерыве небольшая поездка к сыну, чтобы поддержать его перед изнурительными процедурами, после рабочей смены вновь к сыну, а потом либо вечерняя подработка до полуночи и домой, чтобы всё началось с начала, либо три-четыре раза в неделю ночные подработки в одном пабе. Сон с ночной сменой совместить не удаётся, но зато там платят неплохо. Не будь у основной работы в офисе страховка, помогающая сократить медицинские расходы хотя бы немного, Она устроилась в бар на постоянной основе. Артур таял, увядая на глазах. Да, в отделении он такой не один, даже завёл друзей среди других пациентов и медперсонала, но это всё не то. По малышу было видно, что он скучает по старым друзьям, которые его не навещают. Сложно их в этом винить, но за Артура всё равно очень больно. Маршрут: «Работа-больница-работа», казалось, был всегда. На такую роскошь, как самобичевание просто не оставалось времени и сил. Многие действия стали автоматические, словно не человек уже, а пустая оболочка. Хроническая усталость ощущалась гирей на ноге как из старого кино. Или это было в мультике? Она давно не смотрела ни то, ни другое. На фильмы не оставалось времени, а при мысли о мультиках хотелось плакать. Жизнь стала выживанием, выживание - жалким существованием. Немногочисленные подруги отвернулись, наверное, посчитав подругу с больным ребёнком чем-то зазорным. Может, подумали, что Она будет их просить о чём-то? Как бы то ни было, и без того не особо имеющая социальные контакты, женщина стала совершенно одна. Очередная подработка, в этот раз посудомойщицей, куда взяли работать из-за знакомства начальницы отдела с эйчаром одного отеля, которому как раз требовалось закрыть вакансию на время отпуска постоянного работника. Механическая работа, не пыльная, сильно не тюкают. Слухи распространяются быстро и стоило Ей только прийти на первую смену, как посыпались слова поддержки, вызывая двоякое чувство. С одной стороны, столь нетипичное для англичан участие грело душу, а с другой лишнее напоминание причине этого участия. Она попросту разрыдалась, когда после первой смены тот самый эйчар, благодаря которому работа вообще была получена, подозвал к себе. Сердце в пятки ушло, а из груди вырывались рыдания. Она в колени упала опешившему мужчине, уверенная, что просто так к ней не придут, а значит её вот прямо сейчас уволят. Каковым же было удивление, когда вместо позорного увольнения её успокоили, напоили чаем и передали целый пакет всего-всего от небольших игрушек до продуктов питания. Истерика началась по новой. Далеко не каждая подработка баловала сочувствием. Некоторые, даже не зная болезнь сына, показывали собственную тупость с презрением требуя держаться по дальше. «Вдруг это заразно! Зачем вообще такие живут». К сожалению, таких было достаточно, чтобы давить, размазывая осуждением о землю. Подработки вновь сменялись, оставляя после себя то выпадающую агонию, то проблески надежды на лучшее. Ведь если есть что-то хорошее в людях, то может и чудеса возможны? Меньше чем за год она исхудала почти на три размера. Сама бы этого и не заметила, но дырки на ремне сдвинулись на пол ладони, а Артур однажды сказал, что у Неё словно кожа просвечивает и он переживает. ОН ПЕРЕЖИВАЕТ! Маленький ангелочек, буквально истязаемый лекарствами и послеоперационным уходом переживает за НЕЁ. «Рей Боренсс, ты просто отвратительная мать, если заставляешь переживать о себе умирающего сына», укоризненная мысль била наотмашь, так сильно, что хотелось пустить себе пулю в голову. - «Слабачка. Не можешь быть сильной для Артура.» Уверенности в собственных силах не было уже давно. Операции помогали с одним, но тут же открывалось что-то другое. Применялись разные методики лечения, которые оказывались безуспешными. Рей не успевала оплачивать одни счета, как появлялись новые, с ещё большими суммами в них. Всё это походило на странную игру, правил которой ей не объяснили, и раздающий, кажется, мухлевал, оставляя каждый раз в дураках. Собственная слабость порой подстёгивает, но больше всего придавали сил редкие слабые улыбки Артура. Становилась стыдно за себя. Было стыдно постоянно, получается. Сын - добрая, светлая душа старался ради неё, лишь бы она не переживала. И вот она, взрослая тётка вроде бы, и поздно бегать на каблуках по тусовкам, поздно совершать ошибки юности. Весенние годы кончились, женщина повзрослела, поумнела и погрустнела. И её сын взрослел и рос. И отчаянно хотелось, чтобы он рос и жил дальше. Влюбился, получил образование, увидел мир вокруг - обязательно самые лучшие стороны. Худшие наблюдает сейчас, хватит с него. Женщина потёрла пальцами виски. "Такова твоя расплата за внебрачного ребёнка", - вспоминает она чьи-то слова.

"Такова судьба". "Сглазили".

Всё это казалось бредом ровно до того момента, как не случилось с ней самой. Справедливости ради или все же незримая пора обстоятельств? Все останется покрыта слоем тайны, не плавая на поверхности. Хотелось найти крайнего. Хотелось удержаться хоть за какой-то контроль, потому что признать, что в жизни так бывает, дети болеют. Но, в жизни бывает и так, что болеют твои собственные дети, от чего душу трясется в жаре страха за свою кровинку. Сегодняшнее посещение Артура никак не выходило из головы. Ребёнок с таким живым интересом рассказывал о прочитанном на уроке отрывке Тома Сойера. "Если ты полюбишь читать, ты никогда не останешься один", сказанные кем-то давно слова передались через неё Артуру. Тот, то ли за неимением других развлечений, то ли потому что это оказалось правдой, действительно читал так много, как позволяла больничная библиотека. И блеск в глазах - тёплые искорки костра, рассыпанные по коричневой радужке, - то, чего ей так отчаянно не хватало. Наверное, отдыха и ещё чего-то не хватало тоже, но.. родная улыбка, искренняя тяга к жизни и сильная фантазия, позволяющая ему путешествовать за пределы собственной палаты... Как мало ей нужно, чтобы день сразу стал отличным. Даже до лечащего врача она почти не докапывается, несколько привычных вопросов и материнское сердце спокойно, потому что ребёнок полон жизни. Она бы скупила ему все книги про приключения, если бы это могло его задержать и выиграть немного времени. А времени не хватает всегда. Прогнозы врачей разнятся, но по их словам, до пятнадцати с такими показателями он вряд-ли доживёт. И это осознание хуже ножа в сердце и пули под рёбра. А у неё было пулевое, приятного поверьте мало. После больницы Рей идёт почти окрылённая на смену в паб, начало как раз с девяти вечера, это чрезвычайно удобно, она без особой спешки навестила сына, и, если повезёт, успеет перекусить перед работой. Поздороваться с хозяином, получить указания на сегодня - в общем-то те же, что и обычно, в среду тут посетителей много не будет. Охранник подходит к самому началу смены, Рэй успевает перекусить и подготовить рабочее место. Пока посетителей ещё нет, Рэй занята привычными делами: проверить кассу, переносит поднос с чистыми стаканами, который вчера сменщица оставила в подсобку сушиться и не вернула на место. Тихий говор по радио убаюкивает, его перебивает только редкий шорох страниц из угла охранника, Джек наверняка разгадывает очередной кроссворд. И без того сна практически нет, в последнее время она засыпает исключительно только после бутылки дешёвого светлого пива. Рэй трёт лоб, оглядывая помещение. В целом, пока что от неё больше ничего не требуется. Можно немного покемарить, потому что вторые сутки на ногах радости не добавляют. Присев рядом с кегератором, она кладёт голову на руки, прикрывает глаза. Всё равно колокольчик есть, надо будет - встанет и нальёт гостю пива или что там ему будет надо. Даже выслушает очередной полупьяный усталый бред о характере любовницы или мудаке-боссе, а за пару долларов чаевых даже изобразит сочувствие к чужой беде. Сгиб локтя приятно касается лба, тяжесть дрёмы укрывает плечи поверх собственной шали. За окном уже почти зима и ходить без утепления слишком беспечно для неё. Если заболеет никто по головке не погладит. Слышится звук открываемой двери и практически сразу - звон колокольчика, заставляющий подскочить, растирая лицо, чтобы избавиться от остатков дрёмы.

«А вот и посетитель пожаловал. Так, работаем!»

Вошедший оказался военным, судя по выправке. "Своих" она всегда лёгко узнавала, слишком много деталей они не могли, да, зачастую, и вовсе не хотели прятать. К тому же, моряк моряка видит издалека. Когда-то и она сама могла так же прийти в паб, возможно с сослуживцами, чтобы выпить и отдохнуть после командировки. Военный мельком осмотрел заведение, после чего широкими шагами направился в сторону барной стойки. — Добрый день, чего желаете... - слова сорвались с уст привычно, уже даже не задумавшись, но стоило пересечься взглядом с военным... Темный, тяжелый карий взгляд и... лицо скрыто под темной тканью, только даже по прошествии стольких лет она может с точностью повторить черты. Уж страстно они впились ей под черепную коробку. Разве что взгляд стал потяжелее, да возраст и жизнь прифронтовая залегли морщинкой между бровей. Низкий баритон, ниже, чем она помнит и, кажется, более хриплый, доносится до ушей, забирается вглубь по каналу и застывает комом в районе трахеи: — Двойной бурбон, пожалуйста, – немного резко произносит клиент. « Конец 2 Главы »