Болен

      Это утро началось с сухого кашля под ухо и хриплого: "Юджи, у меня почему-то болит горло". Плаксивые нотки в убитом голосе даже не скрывает, срывая с себя пятое по счету мокрое полотенце и вызывая у Итадори нервный тик.       — Ты можешь угомониться?       — Я абсолютно здоров, не нужны мне твои компрессы! — встать пытается и тут же жалеет, когда голова начинает болеть и кружиться, пока Юджи рукой удерживает болвана на постели, причитая о чужой глупости. — Сейчас отлежусь немного и буду снова в строю.       — Ага, удачи.       Внезапно заболевший Сатору Годжо — заноза в заднице Итадори Юджи, который по тупости своей решил вдруг, что будет весьма романтично ухаживать за больным партнёром. Не учёл только, что партнёр у него — язва и идиот, не желающий принимать такое понятие, как "болезнь" в принципе. Он же Сильнейший шаман современности, ему болеть нельзя, да это в принципе невозможно.       Как казалось.       Сейчас уже не кажется — сейчас Сатору валяется в постели, уязвленный собственным положением, униженный и оскорбленный до глубины души. Весь такой слабый перед Итадори, и речь идёт не про роль в постели, когда сам отдает бразды правления в чужие руки, чтобы почувствовать себя любимым. Сейчас ему противно от ломоты в теле и задолбавшего его кашля, раздирающего до боли горло. Он не хочет показывать такую слабость перед Юджи, не хочет признавать простой факт — он такой же, как и все, человек и тоже может заболеть, чего не было никогда.       — Это простая усталость после рабочего дня! — уперто шипит и прикрывает одеялом больные глаза, которые непривычно режет дневной свет из окна. — Лучше подай мне маску, — на тумбочке возле кровати ее не находит и морщится, смаргивая противные слезы. В руку ложится знакомая ткань, он довольно улыбается, натягивая её на лицо, и только потом высовывается из кокона, чувствуя влажной кожей пронзительный озноб. — Ты окна, что ли, открыл? Почему так холодно?       Юджи заботливо приспускает маску и кладёт ладонь на чужой лоб, тут же хмурится, доставая градусник под громкий чих и не менее громкий мат.       — Держи, я надеюсь, ты знаешь что с ним делать, иначе мне придётся засунуть его тебе в задницу, — под звонкий судорожный смех Итадори достаёт коробку салфеток из нижнего ящика и кладёт рядом с Годжо.       — Что еще ты хочешь засунуть в мою задницу, а? — от игривого тона не остаётся и следа, когда Сатору смотрит в карие глаза и видит в золотой каёмке обеспокоенность пополам с лёгкой злостью. Затыкается послушно и тянет ближе к себе, причитая о глупости, целует в щеку, извиняется неловко, понимая, что для Юджи его болезнь — из ряда вон. — Я не умираю, милый. Подумаешь, заболел... Не забывай, меня Сукуна пополам разрезал, а я выжил назло. Встану на ноги завтра же.       Он гладит напряжённые мышцы на спине и щурится довольно, потому что Юджи любит и искренне волнуется за него. Его руки целуют с нежностью и трепетом, как тогда, пару лет назад, на холодной больничной койке, где провел три месяца с перевязанным животом. Он помнит раздражающий писк пульсометра и не менее раздражающий запах сигарет, которые курила его нервная подруга, проверяющая каждый его вздох и движение глаз под веками. Сатору провел полтора гребаных месяца в глухой коме, вылавливая дичайшие сны, где были близкие сердцу люди, а потом очнулся и был задушен в крепчайших объятиях. Юджи сцеловывал каждую слезу с его бледных щёк, шептал, что теперь все хорошо, они справились; сам рыдал и говорил, как скучал по нему; прижимался щекой к его груди, слушая чужое сердцебиение, и делился тайной о том, как разбивал в кровь кулаки с мыслями о нем и только о нем. Как терял товарищей, но сам вставал и продолжал битву, чтобы отомстить.       — Не уверен, что завтра ты сможешь вообще куда-то встать, — Итадори проверяет градусник и хмурится — красноречивые тридцать восемь и семь заставляют внутренне сжаться и выдохнуть сквозь зубы злое: — И надо было тебе на то задание переться? Если бы узнал раньше, никуда бы не отпустил.       — Юджи, теперь я сам себе начальство, ты не сможешь меня остановить, даже если сильно захочешь, — смеётся тихо ему в ухо и кусает за мочку, где торчит серёжка с топазом, свою он просрал во время боя с Сукуной, о чем до сих пор жалеет. За место неё у него теперь блестит золотое кольцо с тем же топазом и гравировкой чужой символики.       — Лучше бы отправил меня, Сатору.       — Я никогда отправлю тебя на задание, где фигурируют аж два особых уровня, милый, — вообще задание было простым, там справился бы и Юджи, но когда Годжо принимал решение кого отправить, то не смог придумать ничего лучше, чем отправиться самому.       Инумаки теперь выполняет только мелкие поручения. Мей Мей исчезла из страны вместе с братом, бросив напоследок, что больше их трогать не стоит. У Маки и Юты медовый месяц, и они очень сильно просили не напоминать о проклятиях хотя бы пару недель. Сатору их понимает — пережить страшнейшую войну, в ходе которой теряешь самых близких, удаётся не каждому. Они все ещё восстанавливаются после событий, каждый из них все еще вскрикивает во сне, умоляя не умирать; видит призраков прошлого в тенях собственной квартиры. Юджи достаётся больше остальных, Годжо наблюдает это по сей день и унимает чужую дрожь как может — ему просто страшно видеть пустой взгляд и слышать по ночам чужие крики о помощи, потому и позволяет ему отдыхать как можно чаще, выдавая задания лишь в исключительных случаях.       — Сатору, я, как шаман особого уровня, обязан выходить на такие задания. Хватит оберегать меня от всего, я вырос давно, — Юджи сжимает чужие пальцы сильнее положенного и, заслышав ответное шипение, тут же извиняется, целуя внутреннюю сторону ладони. — Если бы сидел на заднице ровно, то не болел бы сейчас.       — И все же иногда ты такой ребёнок.       — Ты тоже. Сейчас, например, — в ответ ему показывают язык. Итадори вздыхает обречённо и проглатывает все слова, что хотят высыпаться изо рта огромным потоком негодования, вместо этого он встаёт и уходит на кухню, небрежно обронив: — Когда вылечишься, я надеру твой неусидчивый зад.       — Надеюсь, речь идёт о постельной борьбе, потому что я совсем не против, — шутит неловко сквозь шмыганье и кокетливо задирает одеяло до бёдер, открывая чужому взору длинные ноги. Итадори успешно игнорирует, пока Сатору не начинает дуться, срывая с глаз маску и дергая несчастное одеяло выше. — Лучше иди ко мне и согрей меня, а то я тут так замёрз! — реально трясётся весь от температуры, придурок, но не накроется, пока Итадори не исполнит его каприз.       — Завернись в одеяло, Сатору, а то реально получишь, — шипит от злости, выдавливая таблетки из блистеров и почти беспомощно наблюдая за чужой наготой — Годжо всегда спит голым, раздражаясь от лишней ткани на теле. — Последний раз предупреждаю! Все чаще начинаю понимать, что болен ты на голову, Сатору.       — Иди сюда и скажи мне это, глядя в глаза! Или мне придётся лежать здесь голым одному, — там, в спальне, лежит его больное искушение, гладит дрожащими руками исполосованный шрамами живот и плаксиво хнычет свои грязные желания, раздвигая ноги. — Что бы ты там не делал, я отказываюсь пить эту гадость! Терпеть не могу таблетки.       Юджи подлетает внезапно и так же внезапно мажет сомкнутыми губами по чужим, вталкивая в рот таблетки с водой. Сатору от неожиданности икает, проглатывая горькую дрянь, а потом тянет Итадори на себя, царапая ногтями спину сквозь тонкую ткань футболки. Толкается бёдрами навстречу и стонет на выдохе тихое: "хочу тебя", а потом мычит разочарованно, когда Юджи отстраняется.       — Ну что еще?!       — Мы не будем заниматься сексом, Сатору, ты болен, — хлопает пару раз по белому бедру, игнорируя собственный стояк, и заматывает Годжо в одеяло, накрывая для надёжности собой. — И даже не надейся на минет. Сегодня ты просто лечишься.       — Ты ужасен, в курсе?       — О, да, я самый ужасный парень на свете, — хмычет и для драматичности хмурит брови, но почти сразу же сдаётся, заслышав чужой звонкий смех. — Кормлю тебя невкусными таблетками и не делаю тебе шикарный минет, пока ты лежишь с температурой — каков мерзавец.       — Хочу, чтобы позже ты был моим самым ужасным мужем, — Сатору намекает на это своим кольцом на пальце, разглядывая камень в лучах дневного солнца, а Юджи замирает в неверии.       — Серьёзно? Ты к этому уже готов? — голос подводит в конце, выдавая нервозность и волнение. Он думал о свадьбе с тех пор, как впервые за полтора месяца комы услышал чужой хриплый ото сна голос. Итадори был готов сделать предложение в той же чёртовой больнице, потому что тянуть больше нельзя. Война забрала многих, но так же многое дала — понимание того, что шаманам с их работой вообще никогда тянуть нельзя. Потому Юта не медлил, сразу сделал предложение и сразу получил твердое: "да".       — А чего тянуть? — Сатору гладит его скулы и нежно целует в губы, глядя в любимые глаза. — Я люблю тебя, Юджи, и я уверен в своём решении на двести процентов. Жаль пока колец нет, чтобы сделать тебе предложение.       Он смеётся слегка смущённо, не осознавая ещё, что Юджи, мотивированный поступком Оккоцу, давно купил кольца, но предложение сделать так и не решился — то оба в разъездах, то образовываются неожиданные дела, то пропадает уверенность в том, что Сатору вообще согласится. Сейчас, видя влажный мечтательный блеск в голубых глазах, он аккуратно встаёт с кровати и подходит к шкафу, вытаскивая из кармана собственного пальто красную коробочку с обручальными кольцами.       — Юджи, ты... — и замолкает, сразу же подрываясь на месте, стоит ему увидеть, как Итадори встаёт перед ним на одно колено.       — Сатору, ты выйдешь за меня? — Юджи ждёт, нервно отсчитывая секунды в полной тишине, пока Годжо перед ним пытается собраться и не засмеяться в голос. Пока Сатору и сам собирает себя по кускам, унимая ненормальную дрожь в конечностях, пока и сам не упал на пол рядом с ним на колени.       — Я, кажется, все-таки болен — мне предложение руки и сердца мерещится, представляешь? — нервный хохот все же срывается с губ, а потом он сползает на пол на негнущихся ногах и смотрит на кольца почти с неверием, прижимаясь горячим лбом к теплому плечу. И ему теперь совсем не холодно. — Да, Юджи. Тут может быть ещё какой-то ответ? Я говорю: "да" и ты прямо сейчас надеваешь мне это чертово кольцо, потому что я ждал этого, как манну небесную.       Они смеются, надевая друг на друга кольца, Сатору рассматривает новый обруч на своём пальце и щурится, смаргивая слезы отнюдь не от раздражения.       — Знаешь, не такой уж ты и ужасный муж, как я думал, — говорит довольно, когда его укладывают обратно на кровать. — Заботливый, сильный, красивый, ответственный — ну просто мечта, — ему смеются в шею, а потом мягко целуют, размазывая усмешку по коже. — А если бы ты мне сейчас ещё и минет сделал, то я готов хоть всю жизнь тебе поклоняться.       — Пусть ты и муж, но ты все ещё болен, и я все еще не намерен делать тебе минет, Сатору, угомонись, — Юджи заворачивает свое бурчащее создание в одеяло и включает телевизор. — Взамен готов побыть мальчиком на побегушках, если тебя это успокоит.       — Тогда хочу моти и твой фирменный яблочный пирог.       — Как прикажете, Ваше Высочество.