В этот раз ты отпускаешь свои страхи и призраки прошлого

Хотите знать, почему я хожу на терапию? Да всё потому, что всю свою жизнь я чувствую себя сплошным разочарованием. Бак чудом добирается до своей машины, не развалившись окончательно. Но настоящих чудес не бывает, поэтому слезы начинают течь, как только он садится. Он ни капельки не удивлён — Бак и не думал, что ужин пройдёт иначе, но ему всё ещё трудно унять боль в груди и избавиться от пустоты в душе. Всё, чего хотят дети, это чтобы родители любили их. Ему двадцать девять, но Бак чувствует себя словно ему двенадцать, как когда он прыгал с дерева или разбивался на велосипеде, лишь бы мама обняла его. Думаете, что у меня опасная работа? Да я из-за вас всю жизнь каждый день будто сквозь пламя прохожу. Через несколько минут его телефон, брошенный на пассажирском сиденье, загорается. Имя Мэдди мелькает на экране, и Бак как можно быстрее отклоняет вызов. Он не может говорить с ней, точно не сейчас. Он знает, что она волнуется, как и все, но он не может. Он не может слушать её извинения и просьбы вернуться, пока их родители мучают его чувством вины. Бак потратил всю свою энергию на крики о том, чтобы родители просто сказали, что любят его. Хотя бы раз. Единственный человек, с которым он может сейчас поговорить, это Эдди. Его лучший друг и напарник, его… Кем бы он, чёрт возьми, ни был. Бак давно прекратил попытки дать конкретное определение. Если бы он мог описать это, то вероятно, сказал бы что-то вроде любовь всей его жизни, родственная душа и тот, о ком не может и никогда не позволит себе думать в отношении Эдди. Поэтому он его… Лучший друг. Напарник. Единственный человек, который знает все самые тёмные закоулки души Бака. Единственный человек, с которым Бак хочет быть в худшие моменты. Человек, которому Бак звонит, когда ему скучно, или он злится, или расстроен, или просто… хочет быть с кем-то. Его вторая половинка. Он едет по Вестерн-авеню. Стрелка спидометра, наверное, приближается к сотне, но Бак, если честно, даже не замечает. Из-за бушующего гнева трясутся руки, а слезы застилают глаза, но сейчас он просто хочет добраться до места назначения живым. Или нет. Он может пересчитать по пальцам одной руки тех, кому будет небезразлично, если он умрёт. Конечно же, это неправда. Но когда он вытирает слезы рукавом свитера, потому что родители заставили его чувствовать себя никем… Это похоже на правду. Когда он наконец останавливает машину, ему кажется, что он задыхается. Ты никогда не облегчал нам жизнь. Что нам ещё было делать? Спотыкаясь, Бак выходит из машины и идёт по подъездной дорожке. Он шёл по ней столько раз, что, вероятно, мог бы сделать это с закрытыми глазами, и прямо сейчас их вполне можно считать за закрытые, потому что он не может перестать плакать. Ему удаётся подняться по ступенькам, дойти до двери и постучать. Он почти уверен, что оставил ключи в машине. По крайней мере, он заглушил двигатель. Дверь распахивается, и выходит Эдди, на его лице сразу же появляется беспокойство, когда он видит, в каком состоянии находится Бак. Бак смотрит на Эдди и даже не знает, с чего начать. Поэтому Эдди заговаривает первым. Он всегда знает, что делать, когда Бак обижен, расстроен, зол или испытывает какие-либо другие противоречивые чувства. В большинстве случаев он осознает, что с Баком, раньше его самого, и это лишь одна из многих причин, почему Бак помнит маршрут к дому Эдди. — Что они с тобой сделали? — спрашивает Эдди, хватая Бака за руку и затаскивая его внутрь. — То, что и всегда, — бормочет Бак, позволяя заключить себя в объятия. Он вздыхает с облегчением, обнимая Эдди и утыкаясь лицом ему в плечо. Эдди больше ничего не говорит, потому что знает, что Бак, скорее всего, хочет просто забыть о сегодняшнем вечере. Обычно так и было бы. Бак предпочёл бы отбросить чувства и просто продолжить игнорировать родителей, пока снова не выйдет из себя. Но когда дело доходит до Эдди? Бак хочет рассказать ему всё. Каждую деталь, всё, что пошло не так. Почему-то ему он хочет раскрыть все свои секреты и рассказать обо всех страхах. И чем больше он говорит, тем труднее остановиться. Он плачет на плече Эдди, отстраняется, чтобы вытереть слезы, а затем снова обнимает его, и только потом понимает, что сидит на диване. В какой-то момент они переместились с порога, но Бак даже не понял когда. Прямо сейчас его разум сосредоточен на разрушении каждой стены, которую он с таким трудом возводил. После всех ран, которые нанесли ему родители, он, наконец, достиг того состояния, когда мысли о них не вызывали боли в груди. Но теперь он вернулся к тому, с чего начинал. Ему снова двенадцать, он прячется в спальне, пока родители кричат на сестру. Ему снова тринадцать, и он не понимает, почему он не может просто пойти посмотреть фильм после школы с друзьями, которых его родители знают много лет. Ему снова пятнадцать, он едет на велосипеде по Рэд-Оук-Лейн и думает, стоит ли ему ехать дальше и спрятаться в парке или просто спуститься по мосту в реку. Ему шестнадцать, он тайком встречается с симпатичной чирлидершей под трибунами, потому что ему не разрешают никого приводить домой. Ему семнадцать, он со слезами на глазах умоляет отца не говорить маме, что он целовался с парнем. В семнадцать его охватывает стыд и страх, потому что он не может избавиться от чувств, которые испытывает к мальчикам. Ему восемнадцать, и ему некуда отвезти свой новый байк, кроме как домой к родителям, которые оторвут ему голову за то, что он купил смертельную ловушку вместо машины. Ему двадцать. Мир — ненадёжное место, Эван. Ты должен защищать себя. Но сегодня вечером в доме Эдди ему снова двадцать. Он мчится по 95-й улице мимо Фейетвилля с Саванной в свете фар и Херши в зеркале заднего вида. Ему двадцать один, он счастлив, мурашки бегут по спине, пока симпатичный бармен, от которого пахнет персиками и весельем, целует шею Бака в туалете бара для сёрфингистов в Вирджиния-Бич. Ему двадцать один, и он влюблён. Двадцать два, он даёт симпатичной татуировщице из Корпус-Кристи нанести чернила на свою грудь. Двадцать два, он где-то на западном побережье, выпивает и поёт «22» в свой день рождения. Двадцать три, он едет по западному побережью и случайно встречается со знакомым барменом в Лонг-Бич. Бак не задаёт вопросов, он просто рад снова его видеть. Двадцать четыре, он постукивает пальцами по подлокотнику кресла в самолёте, летящем в Перу. Двадцать пять, он проводит свой день рождения, вдыхая свежий воздух на вершине горы Аконкагуа. Двадцать шесть, он выходит из своего джипа на стоянке у пожарной части под номером 118. Эдди напоминает Баку обо всех хороших, самых приятных моментах. О тех, от которых у Бака трепещет сердце. Он напоминает Баку обо всех моментах, которые он поклялся запечатлеть в своей памяти навсегда. Эдди — это всё хорошее, счастье, веселье, мурашки по спине, свежий воздух. Эдди свободен. Он — это вольность, ветер в твоих волосах. С ним можно никогда не беспокоиться о том, что ты не сможешь вернуться домой, потому что твой дом находится на пассажирском сиденье рядом. Эдди — это безопасность. Это дом. Единственное, о чём Баку никогда не нужно слишком много думать. Кажется, что проходит вечность, но Баку наконец удаётся взять себя в руки и снова начать дышать как обычно спустя 15 минут. Теперь он свернулся калачиком на груди Эдди, а тот откинулся на спинку дивана. Никто из них даже не задумывается об этом, потому что для них это вполне естественно и вовсе не странно. — Хочешь поговорить об этом? — мягко произносит Эдди, проводя рукой вверх и вниз по спине Бака. — Из-за них я чувствую себя дерьмово, просто потому что существую, — Бак шмыгает носом. — Как обычно. — Мне очень жаль, — отвечает Эдди. — Извини, что я так внезапно приехал, надо было позвонить... Я не знал, куда ещё пойти, — говорит Бак, и сердце Эдди сжимается. — Ты знаешь, что я не против, — заявляет он. — Тебе здесь всегда рады. И Бак это знает, правда знает. Но после того, как он почувствовал себя ненужным, обузой и будто он слишком старается... Ему легко начать переживать о том, что он занимает здесь ненужное пространство. Ему легко чувствовать себя ненужным не только в жизни своих родителей. Всю свою жизнь ему говорили, что его слишком много, что ему нужно измениться, чтобы нравиться людям. Всё, что вдалбливали в него родители в течение первых двадцати лет жизни, — это то, из-за чего он постоянно боится, что Эдди бросит его. — Они спросили меня, чего мы от них ожидали и что они должны были поделать, — продолжает Бак. — Мы были детьми… Мы не… Мы не обязаны были облегчать им жизнь, — в конце его голос стал совсем тихим, переходящим в шёпот. — Я просто хотел, чтобы они любили меня. Эдди даже представить себе не может, чтобы он обращался со своим сыном так, как родители Бака обращались с ним. Его тошнит от этого, но он ещё больше гордится тем, каким человеком стал Бак, несмотря на всё, через что родители заставили его пройти. Бак снова всхлипывает, прерывисто вздыхает и сжимает в кулаках рубашку Эдди, бормоча что-то о семнадцати. Эдди знает его лучше всех, но даже он понятия не имеет, о чём, чёрт возьми, говорит его лучший друг. Но он понимает, каково это. Каково это — не иметь возможности набрать воздуха в лёгкие, как сильно бы ты не старался. Он знает, каково это — хвататься за что-нибудь, за что угодно, чтобы удержаться на ногах. Он знает. Эдди садится, увлекая Бака за собой, и отрывает мужчину от своей груди. Он быстро пересекает небольшое пространство между диваном и кофейным столиком и оказывается перед Баком, который быстро и яростно вытирает слезы с лица, а те всё продолжают падать. Эдди хватает Бака за руки и чувствует ком в горле от того, как ладони Бака дрожат в его крепких руках. Он крепко сжимает руки Бака. Устойчиво, сильно. Баку кажется, это единственное, что сейчас не даёт ему окончательно сойти с ума. И он знает, что это правда, потому что Эдди — корабль, рассекающий бурные волны, в которых Бак начинает тонуть. Даже в самые худшие времена Эдди решителен. Опять же, он даёт почувствовать себя в безопасности. Всегда. Бак не может представить себе более безопасного места, чем то, где он находится сейчас. Эдди ничего не говорит, он просто сидит напротив и держит его руки в своих. И Эдди знает, что это лучшее сейчас, потому что ничто на этой земле, за исключением родителей, не заставляет Бака почувствовать себя таким ничтожным. Эдди видел Бака таким только тогда, когда его родители снова портили ему жизнь. Поэтому Эдди понимает. И он знает, как со всем этим справиться. Пока Бак восстанавливает дыхание, Эдди поднимает руку и кладёт её на щеку Бака. Большим пальцем он вытирает дорожку слез с его лица, и глаза Бака закрываются, когда он выдыхает, склоняясь к прикосновению Эдди. — Каждый день ты доказываешь, что они неправы, — шепчет Эдди, и Бак поднимает взгляд на него. — Они не заслуживают ничего за то, что облажались с тобой. Но ты заслуживаешь признания за то, что выбрался из этой жизни и стал лучшим человеком, которого я когда-либо знал, Эв. Бак начинает качать головой, но Эдди подносит вторую руку к его лицу. — Ты потрясающий. — Эдди кивает, и на его глазах наворачиваются слезы. —Ты мой лучший друг, я доверяю тебе свою жизнь и жизнь Кристофера. — Я всегда клялся, что, если бы у меня были дети, я бы делал всё абсолютно наоборот. — Бак сопит. — Я не... Я не хочу превращаться в них, но это так трудно... Просто не сдаваться. — Ты уже не как они, — заявляет Эдди так, словно это самая очевидная вещь на свете. Как будто тот факт, что Бак уже родитель, является сам собой разумеющимся. — Ты так хорошо ладишь с Крисом, — Эдди качает головой. — Ты наша семья. Моя семья. Если раньше сирены в голове Бака ещё не завыли, то теперь точно включились, и происходящее начало обретать смысл. Всё просто... встало на месте. Они семья. Бак, Крис и Эдди. Они семья Бака, его дом. И Эдди принадлежит ему во всех смыслах этого слова, а Бак даже не осознавал этого. Он провёл так много времени в одиночестве, в то время как остальные заводили семьи и двигались дальше, что даже не осознал, как уже создаёт свою собственную семью. — Я не хочу все испортить, — вздыхает Бак, снова закрывая глаза. Он полностью вымотан и ему трудно даже держать глаза открытыми. Он так боится что-нибудь испортить, не знает, что будет делать, если когда-нибудь потеряет Эдди и Кристофера. Ему кажется, этого он точно не переживёт. — Ты ничего не испортишь, — Эдди притягивает Бака к себе, их лбы соприкасаются. — Ты не такой. Ты хороший, Эван. Ты такой хороший. Лёгкая улыбка появляется на лице Эдди. Бак сжимает его бедра дрожащими руками и слышит негромкие повторяющиеся «всё в порядке» и «я с тобой». И Бак не знает, то ли он просто слишком устал, чтобы думать, то ли вселенная решила, что сейчас самое время, но то, что слетает с его губ дальше, даже не кажется частью реальности. — Я так сильно тебя люблю, — выпаливает Бак немного громче, чем, вероятно, следовало бы. Но как только он начинает говорить, ему приходится продолжать, потому что он Бак, и он не может сказать что-то одно. — Ты... Я никогда не чувствовал себя так легко. Я разваливаюсь на части, а ты знаешь… Ты знаешь, как удержать мои части вместе, и я... — он делает вдох и задерживает его на секунду, сдерживая слезы, которые норовят пролиться снова. — Я просто... нуждаюсь в тебе, — наконец выдыхает он, его руки все ещё дрожат, когда он держится за Эдди, словно если он опустит его, то утонет. И Эдди чувствует то же самое. С Баком он чувствует больше, чем когда-либо с кем-либо. Он остро воспринимает окружающее, и часто это делает ему больно, но с Баком… С Баком он как будто впервые в жизни вдыхает свежий воздух. Но... Он не может об этом сказать. Он не может ничего из этого выразить Баку самостоятельно. Показать ему, что он чувствует к Кристоферу, тем самым выразив свои чувства к Баку? Это он может. Он может показывать свою любовь через Криса каждый день. Но здесь и сейчас он уязвим, не защищён, их сердца открыты друг другу, и Эдди словно невольно прикрывается щитом. У него нет никого, нечем отразить это. И это, вероятно, то, чего хотела вселенная. И в любом случае это то, что нужно Эдди. Он знает, без тени сомнения, что Бак осознает, как сильно Эдди любит и ценит его вместе с Кристофером. Он доверяет Баку больше, чем кому-либо, и Бак это знает. Эдди абсолютно не сомневается, что, если бы до этого дошло и с ним что-то случилось, Бак позаботился бы о Кристофере, зная о его месте в завещании Эдди или нет. Он будет бороться с семьёй Эдди изо всех сил за то, чтобы Кристофер остался здесь — чтобы Кристофер остался дома. И если бы Бак знал обо всём этом, он бы сказал «да, безусловно». Ему не просто не нужно было бы думать об этом, он это знает. Он уже знает, что бы сделал Бак, если бы с Эдди что-то случилось, потому что каждый раз, когда Эдди причиняют боль или они разделяются на вызове, Бак думает о Крисе. Думает о том, как вернуть Эдди домой. Думает о том, что он скажет Крису, если всё-таки случится что-то страшное. Бак сделал бы что угодно ради них обоих, и Эдди это знает. И сегодня вечером, когда все карты выложены, Эдди больше не может прятаться за спиной сына. Они здесь только вдвоём, и кажется, что в мире больше никого не существует. Перед ним Бак, который точно знает, какой кофе пьёт Эдди. Бак, который заранее включает обогреватель перед пассажирским сиденьем, когда собирается забрать Эдди на своей машине. Бак, который сделал презентацию, объясняющую все запутанные моменты в "Звёздных войнах", когда они с Эдди просмотрели все фильмы во время пандемии. Бак, который заводит разговоры с Эдди, когда тот буквально находится в душе. Бак, который без подписи присылает Эдди фотографии животных, которые встречает в окрестностях Лос-Анджелеса каждый день. Это Эван, который следил за тем, чтобы Эдди пил воду каждый день в течение недели после смерти Шеннон. Эван, который следит за тем, чтобы Эдди знал, что иметь триггеры — это нормально, бояться — это нормально, нуждаться в помощи — это нормально. Эван, который знает, какие улыбки Эдди настоящие, а какие фальшивые. Эван, единственный человек, с которым Эдди вообще заговорил о своей идентичности. Эван, которому Эдди звонит после того, как проснётся от кошмаров. Эван, который в июне прошлого года написал Эдди «счастливого прайда» и больше никогда об этом не упомянул, потому что знает, что Эдди не совсем готов пойти дальше. Эван, человек, который знает душу Эдди лучше, чем он сам. Это Эван Бакли, лучший друг Эдди. Его напарник. Человек, с которым он видит себя запутавшимся в простынях и пьющим вместе кофе, когда представляет будущее. Единственный человек в мире, который знает все его самые сокровенные тайны, все вещи, которые он прячет как можно дальше. Человек, с которым он воспитывает сына. Человек, которого он с гордостью приведёт домой, представит своей семье, выйдет за него и состарится. — Я тоже нуждаюсь в тебе. Впервые за ночь на лице Бака появляется улыбка. И Эдди не думает, что сможет сказать — пока нет — те важные слова, которые никогда не сможет взять назад. Но Бак знает, что Эдди чувствует. Конечно, он знает, это же Бак. Вот только... Это единственное, чего Бак не понимает. Ему слишком много раз причиняли боль, слишком сильно обжигали. Эбби любила его и всё равно ушла, потому что любви было недостаточно, чтобы удержать её. Любви никогда не было достаточно, чтобы удержать людей, которые покидали Бака или причиняли ему боль. И Эдди в одно мгновение вспоминает всё это. — Я не могу сказать... — Эдди замолкает, когда Бак говорит следом. — Я знаю, — шепчет Бак. — Я знаю, всё в порядке. — Нет, — он останавливает Бака. — Мне нужно, чтобы ты... Я пока не могу этого сказать, но мне нужно, чтобы ты знал, что ты нужен мне как никто другой. И я не знаю, достаточно ли этого, но так... — он переводит дыхание. — Может быть, нас будет достаточно. — Да, — легко выдыхает Бак, как будто это самое простое, что он когда-либо делал. — Этого достаточно... Это всё, что мне нужно. «Всё, что мне когда-либо будет нужно», — думает Бак. Эдди прерывисто вздыхает и прижимается губами к его губам. Бак чуть не подпрыгивает от ощущения, он чувствует свободу. Словно ты выплываешь из воды, чтобы сделать вдох, словно возвращаешься домой. Бак скользит руками от бёдер Эдди к его шее, притягивая ближе (если это вообще возможно). И когда они, наконец, отстраняются друг от друга, Бак не может удержаться от того, чтобы чмокнуть Эдди в кончик носа. Они оба улыбаются, снова соприкасаясь лбами. — Можно я останусь? — тихо спрашивает Бак, и Эдди чуть не смеётся. — Конечно, — отвечает Эдди. Он удерживает себя, чтобы не добавить «Ты можешь остаться навсегда», но помнит, что они самом деле не могут читать мысли друг друга, пусть и ведут себя так, будто могут. Бака бросали, вышвыривали словно ненужный мусор, так много раз, что Эдди знает: сейчас не время оставлять что-то недосказанным. Он слишком долго боялся. — Ты можешь остаться на всю жизнь, Эван, — наконец шепчет он, и Бак выдыхает с облегчением. — Ты больше никогда не будешь одинок, и мысль о том, что ты знаешь, каково это, разбивает мне сердце. — Я так сильно тебя люблю, — бормочет Бак, и несколько слезинок скатываются из его глаз, а затем добавляет, — Спасибо, что заботишься обо мне. — Всегда, — отвечает Эдди. — Я всегда... — Я знаю, — тихо говорит Бак. — Я знаю. И это правда. Он знает, что Эдди любит его, и он также знает, почему он пока не может сказать ему об этом вслух. Но Бак знает. И да, позже этого может оказаться недостаточно. Однако сегодня вечером Бак не нуждается ни в словах, ни в подтверждении, ни в слезливых признаниях в любви. Всё, что ему нужно, это чтобы кто-то уравновешивал его и держал на плаву. Ему просто нужен партнёр, и он у него есть. Может, потом этого будет недостаточно, но сейчас этого хватит, и всё в порядке. А когда солнце поднимается над горизонтом и над словами, произнесёнными шёпотом под покровом ночи, Эдди смотрит на Бака с той же улыбкой, что и вчера. Опухшие покрасневшие глаза Бака совсем устали, но он тоже улыбается, и теперь мир кажется немного лучше. Эдди чуть меньше боится, а Бак чуть меньше разбит. И они в порядке.