Черное к белому

Свет телефона, приглушенный и мотыльково-бледный, в обступившей полутьме казался инородным: скромный павильон, который им с Джунхёком любезно предоставила Святая, — вернее, куда сослала их, дабы не мешались под ногами — освещался лишь свечами да масляными лампами. И хотя Первый Мурим заметно преобразился, впустив в себя Систему, созданную Созвездиями, в Школе Меча, Разрывающего Небеса, все оставалось по-старому: старые пути обучения, нравы и техники, скрипучие полы и обветшалые стены, из щелей в которых задувал прохладный вечерний воздух. В тишине, убаюкивающей и безлюдной, изломанной лишь стрекотанием сверчков, время текло медленней, чем на переполненной улице или в шумных школьных коридорах. Время здесь не спешило, не гналось вслед за толпой — и потому идеально подходило для чтения. Ким Докча чихнул и перевернулся на другой бок — жесткий матрас, застеленный одеялом, с неохотой отозвался на его движение. Палец то и дело скользил по экрану, бегло проматывая страницу за страницей, — в глазах отражался знакомо-незнакомый текст. Первая редакция «Путей выживания». Стену из слов Ким Докча поглощал медленно и жадно, впервые за долгое время вспомнив, каково это, — читать. Не искать впопыхах забытые детали, не пролистывать за секунду десятки тысяч предложений ради того самого, одного-единственного, не использовать навык, а просто — читать. Как читал он всегда, когда был ребенком и подростком, когда прятался от одноклассников в туалете, запирался в доме от назойливых журналистов, когда ехал в метро или уходил в комнату отдыха в обеденные перерывы — как читал он всегда, пока мир не рухнул. Или его собственный мир рухнул гораздо раньше? Докча фыркнул, вытеснил странную мысль очередным абзацем и лег на спину, вытянув ноги. Спокойные деньки выдавались теперь нечасто. Строки бежали, сплетались в бесконечно длинную историю, — своей и не-своей жизни — но стоило только Ким Докче дойти до точки в конце сто сорок шестой главы, как дверь в павильон скрипнула. Взгляд соскользнул с телефона и столкнулся с темными, уставшими глазами. После тренировки со Святой, Разрывающей Небеса Мечом, Ю Джунхёк напоминал потасканный мешок с рисом, который беспощадно пинали, скручивали и валяли по земле. Весь день. Впрочем, после того, как Докча пару часов просидел под вишневым деревом, наблюдая за спаррингом между учителем и учеником, он мог с уверенностью сказать: сравнение он подобрал наиболее точное. С Киргиозом было легче. Хотя и тот лояльностью к подопечным не отличался: Докча отлично помнил, как болело все тело и отнимались руки после миллиона выпадов с мечом. И как гудела голова от заумных наставлений, которые больше напоминали белиберду, чем что-то полезное. Услышал бы это Киргиоз — точно прибил бы. Но если бы Докчу хоть сколько-нибудь волновал страх смерти, он бы не усмехнулся и не открыл сейчас рот: — Выглядишь хреново. — Умолкни. Ким Докча лукавил: этот придурок-солнечник, пусть даже его скинут в яму с грязью, все равно будет выглядеть, как модель, сошедшая с плаката в комнате у старшеклассницы. У автора определенно была фиксация на Ю Джунхёке. Объяснить иначе, как он умудрялся во всех местах — кроме, очевидно, головы и характера — быть идеальным, не получалось. Широкие плечи, слегка волнистые темные волосы, красивое подтянутое тело, которое в эту минуту не скрывали ни плащ, ни кофта… Докча закрыл лицо смартфоном. Фиксация была у автора — не у Докчи. Никак нет. — Как тренировка? Сначала Джунхёк не ответил. Молча приставил меч к стене, зачесал рукой влажные, растрепанные пряди, будто и не слышал чужого вопроса, — или просто решил его проигнорировать — но все же выдохнул: — Нормально. Не думал, что тело после регрессии будет помнить движения Учителя. «Я видел, как ты пару раз знатно отлетел в кусты. Помнит, видимо, плохо». В этот раз озвучивать свои мысли Докча благоразумно не стал. — М-м-м, я как-то проходил мимо, и тренировки Святой выглядят тяжело. — Тренироваться всегда тяжелее, чем сидеть под деревом и есть пельмени. Ким Докча пожал плечами. — Я болею, мне можно. В прошлый раз, кстати, я и тебе пельменей купил, а «спасибо» так и не услышал. Люди, между прочим, не просто так придумали «спасибо-пожалуйста». Вежливость — неплохой способ наладить контакты. Хотя кому я это объясняю… Ю Джунхёк приблизился: бесшумно и пугающе. Навис сверху, прищурился и, ничего не говоря, пнул Докчу в голень — тот зашипел и подскочил на матрасе, едва не выронив телефон. — Ай! Ну спасибо! — Пожалуйста. Проблемы у Джунхёка были не только с вежливостью. Он развернулся, отошел на несколько шагов, но внезапно остановился посреди комнаты, не то о чем-то крепко задумавшись, не то не решаясь что-то сказать. Наконец, когда Ким Докче уже начало казаться, что этот высокомерный засранец просто-напросто уснул в положении стоя, Джунхёк сухо спросил: — Ты принял лекарство, которое дала тебе Айлин? — Сначала калечишь, а потом заботишься? — Докча фыркнул, отряхивая брюки от грязных следов чужого ботинка, но дальше ёрничать не стал: не из страха — из интереса. Джунхёк почти никогда не проявлял заботу в открытую, — проявлял ли вообще? — а потому отпугивать столь редкого зверя не хотелось. Не то он огрызнется и снова замкнется в себе. — Принял, все в порядке, истории понемногу усваиваются. Я, знаешь ли, не горю желанием умирать. — По тебе не скажешь. — Кто бы говорил. Это было один раз. — Шесть. Это было шесть раз, Ким Докча. — Кто считает? — тот отмахнулся как ни в чем не бывало, проигнорировав злой взгляд, брошенный через плечо в его сторону. И хоть это было странно, но Ю Джунхёк, кажется, и вправду считал. Считал каждую смерть, только в этот раз — не свою. Докча с трудом удержался, чтобы сохранить лицо и не улыбнуться: солнечник волновался за него. Ворчал, угрожал, сопел, но волновался. Иногда, в разгар сценариев и заговоров Созвездий, Докча забывал об этом, но стоило замедлиться, передохнуть хоть на секунду — и он вновь ловил себя на мысли, от которой на сердце становилось тепло. Джунхёк выразительно нахмурился и прошел вглубь комнаты, к разложенному на полу матрасу, потирая болевшие после тренировки плечи и шею. — Если устал, могу сделать тебе массаж. Ответа не последовало, но Докчу это не остановило. Никогда не останавливало. — Я не мастер и особо ни на ком не тренировался, но теоретические основы знаю. Он даже не врал: как-то раз, когда по дороге домой у него разрядился телефон, Докча нашел в сумке брошюрку-справочник, которую машинально взял у случайного промоутера и о которой затем благополучно забыл. Заняться в метро было нечем, разглядывать людей, как и весь реальный мир, не хотелось, и Докча развернул длинную рекламную статью о массаже, погрузившись в чтение. «Не новелла, но сгодилось». — Ты подумай, такое предложение поступает не каждый день. Джунхёк молча скинул ботинки и лег поверх одеяла. — А то защемит тебя во время боя, и мне придется снова тебя на себе тащить. — Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя убью. — Воскреснуть в седьмой раз не обещаю. — Ким Докча. Джунхёк медленно, как в фильмах ужасов, повернул голову в его сторону — и, если бы взглядом можно было убивать, Докча уже давно распрощался бы с жизнью. Тот примирительно поднял руки, чтобы успокоить угрожающую ауру, заполнившую комнату, и улыбнулся: раз Джунхёк все еще ругался и готов был лезть в драку, значит не обижался. Злился, конечно, — хотя когда он не злился? — но с этим можно было мириться. — Ладно-ладно, понял, молчу. Ю Джунхёк недоверчиво прищурился и отвернулся лицом к стене. Под мягким лунным светом, смешанным с отголосками уличных фонарей, мышцы на широкой спине вырисовывались все отчётливей. Крепкие, тренированные, дающие слишком большой простор для фантазии. Изгиб от шеи к плечу, ямка у лопатки, впадина позвоночника, идеальным штрихом тянувшаяся вниз, к пояснице, — Докча, кажется, изучил глазами каждую линию, до которой ему только позволила дотянуться совесть. «Беспредел. Автору и правда нужно поменьше зацикливаться на этом придурке». Ким Докча фыркнул и, решив почитать еще какое-то время перед сном, вернулся к телефону. Первая Редакция. Знакомые, едва ли не выученные когда-то наизусть слова мешались с неизвестностью — и спокойствие сменялось тревогой. Четвертая регрессия была следствием провала третьей, а значит и провала самого Докчи. Что-то пошло не так. Неверное решение, неверный разговор, неверный расчет сил — могло случиться что угодно. В ближайших сценариях или под самый их конец. Докча нахмурился. Была ошибка, — окончательная, фатальная — и если, впервые открыв новую редакцию, он твердо намеревался ее найти, найти хотя бы отголосок или намек, то теперь... сомневался. С каждым прочитанным предложением — все сильнее. Могло ли всё измениться именно потому, что в третьей регрессии он получил отредактированный файл? Могло ли всё пойти под откос из-за того, что Докча, найди он тот самый изъян, попытался бы его исправить и избрал другой путь — путь, который с самого начала был ложным? Могла ли погоня за ошибкой стать настоящей причиной существования четвертой регрессии? Ким Докча прикусил губу. Возможно, стоило остановиться. Текст заскользил медленней, взгляд больше не вгрызался в слова, ища в них ответы, расслабились плечи — Докча выдохнул и с легкой улыбкой зацепился за несколько строк, которые встречались ему и раньше: «Если бы только этот идиот был здесь...» «Он бы точно придумал что-нибудь дурацкое...» «Он бы поступил иначе. Но у меня нет на это времени.» Джунхёк думал о нем. Вспоминал его почти при каждом сценарии, ругал, называл по-всякому. Джунхёк — заносчивый, невыносимый засранец! — не забыл его. И будто бы даже по-своему скучал. Докча мельком взглянул на следующий абзац. «Почему я не могу найти тебя?» Улыбка дрогнула. «Почему тебя нет в этой регрессии?» «Если я регрессирую еще раз... Мы встретимся в том вагоне метро?» От удушливого одиночества, от обжигающей тоски, прорвавшихся сквозь страницы, стало трудно дышать. Потяжелело в груди, застрял в горле воздух, будто острие меча, пробившее шею насквозь. Эта рыба-солнечник... — Ладно. Докча едва не подскочил на месте от неожиданности. Телефон выскользнул из рук и больно стукнулся о переносицу. «Да чтоб тебя.» Поднявшись на матрасе, Ким Докча потер нос и огляделся: вокруг стояли тишина и полумрак. Но ему ведь не послышалось, правда? Прочистив горло, он все-таки спросил в пустоту: — Ты что-то сказал? Не услышал. — Твое предложение, — хмуро повторил Джунхёк, не удосужившись повернуться. Голос его, напряженный и уставший, звучал из-за плеча. — Ладно. Докча растерянно моргнул, не понимая, о чем идет речь. «Предложение? Какое еще предло...» Ах да, точно. Кажется, около часа назад он в шутку предложил сделать Ю Джунхёку массаж. «А, так он об этом… Стоп. Нет. Да ладно? Он сейчас серьезно?» Докча открыл рот — но слов от удивления подобрать так и не смог — и вперился неверящим взглядом в чужую спину. И что ему теперь было делать? Смеяться? Плакать? Документировать согласие и брать расписку в духе «претензий в случае некачественно оказанной услуги не имею»? Конечно, он мог бы сказать правду. Сказать: «Ты дурной? Это была шутка. Я просто хотел тебя растормошить», но Джунхёк шутки не ценил, а вот Докча свою жизнь — вполне. Не всегда. Может быть, даже не большую часть времени. Но конкретно в данную минуту — ценил достаточно, чтобы ни в чем не признаваться. Столько всего еще предстояло сделать, чтобы добраться до желаемой концовки, столько сценариев пройти, что умирать от руки Джунхёка, распаленного уязвленной гордостью, не хотелось. «Это что-то вроде кармического урока за мой длинный язык, да?» В мыслях раздалось издевательское, шелестящее страницами: [Ким Док ча — и ди от. Бу дет знать] «Твоих подначек мне только не хватало. Для моего собственного навыка ты как-то больно радуешься, когда я попадаю в неловкие ситуации.» Четвертая Стена издала звук, похожий на смех, и снова затихла. Докча вздохнул. Выбирать особо не приходилось. Он поднялся на ноги, пошатнулся, все еще чувствуя легкую слабость после потери значительной части историй, — иногда ему снилось, что их слова до сих пор продолжали сочиться из ран — снял для удобства пальто и сложил его рядом с одеждой Джунхёка. Взгляд невольно зацепился за портупею, черным ремешком свернувшуюся на такой же черной кофте. Видят боги, эта портупея была издевательством над всеми читателями «Путей выживания», а над Докчой — в особенности. Потому что смотреть на нее, застегнутую вокруг груди, воочию и представлять в своем воображении было совершенно разными вещами. Несравнимыми и несопоставимыми. «О чем я только думаю?» Пока он ворчал на самого себя и закатывал рукава рубашки, Джунхёк перевернулся на живот, сложил руки под головой и уткнулся в них лбом, скрывая лицо. Темные пряди рассыпались по белой подушке — и Докча мог поклясться: за последние дни он не видел зрелища более умиротворяющего и спокойного. Будто не было впереди ни Турнира, ни Избрания Короля демонов, ни десятка новых сценариев, и волноваться стоило лишь о том, что купить завтра на завтрак. — Я ведь уже предупредил тебя, что я не мастер, да? — спросил Докча, чтобы сказать хоть что-нибудь и перестать молча разглядывать лежавшего на матрасе Джунхёка. Тот даже не поднял головы — только буркнул приглушенное и полусонное: — Мне все равно. — М-м-м, ну хорошо. Постараюсь сделать все так же, как в той брошюре. — Какой еще брошюре? — Неважно. Дабы избежать лишних расспросов, Докча мысленно подтолкнул себя и опустился на бедра Джунхёка, упершись коленями по обе стороны от них. С такого ракурса чужая спина, широкая, напряженная, с едва заметными ямочками на пояснице, смотрелась еще привлекательней, — хотя, казалось бы, куда уж больше? — и Докча сглотнул, чувствуя, как сердце на мгновение забилось быстрее. Он торопливо открыл Котомку Доккэби и пролистнул несколько страниц, пока не нашел то, что искал. [Предмет: «Масло из цветов Лавренции» Свойства: Обладает успокаивающим и восстанавливающим эффектом. Помогает при головных болях, переутомлении и проблемах с нервной системой. Можно наносить на тело, а также принимать внутрь, предварительно растворив три капли в стакане воды]. Сто семь монет было сущим пустяком для их новообразованной Туманности, и в руках Докчи, подтвердившего покупку, тут же оказалась небольшая закупоренная склянка из темного стекла. Он снял пробку — приятный, ненавязчивый цветочный аромат выскользнул из горлышка, оседая на пальцах, — и растер масло на ладонях. Джунхёк под ним не шевелился — только спина вздымалась в такт глубокому, мерному дыханию. [Ким Док ча нерв ни ча ет]. «Нет.» [Ким Док ча хо чет, но бо ит ся кос нуть ся]. «Перестань читать и озвучивать мне же мои мысли. Брысь.» Четвертая Стена довольно зашуршала, словно насмехаясь. Вот ведь. Она определенно отыгрывалась за все те случаи, когда он шел ей наперекор. Докча поставил склянку на пол и вздохнул. Если продолжит медлить, Джунхёк точно заподозрит что-то неладное. «Ладно. Что там нужно было сделать в самом начале? Кажется, разогреть мышцы». Руки легли на плечи. На пробу скользнули вверх по шее, достигли линии роста волос и опустились обратно — ожидавший неизвестно чего Докча ничего страшного не почувствовал. Расслабившись, он повторил это же движение еще несколько раз, сильнее втирая масло в кожу, — запах иномирного цветка, отдаленно напоминавший лимон, присыпанный сахаром, раскрывался теперь куда ярче. Ладони переместились ниже, обвели вокруг выступавшие лопатки и неспешно, с нажимом прошлись вверх-вниз вдоль спины. — У тебя спина каменная. — Хм. — Это, если что, не комплимент. Тебе нужно хоть иногда расслабляться, пока все мышцы не задеревенели. — Мгм. — Перестань взваливать всё на себя. Ребята вот отлично справлялись и справляются. Ну и я, знаешь, тоже здесь не в качестве мебели. Джунхёк слегка повернул голову и прищурился из-за плеча, будто пытаясь что-то понять по лицу Ким Докчи. Но, помолчав немного, положил голову обратно. — Знаю. Докча мягко улыбнулся и вернулся к лопаткам, растирая их по кругу основанием ладони. Кожа под пальцами становилась все горячее, хотя даже так, сидя на бедрах Джунхёка, он через одежду чувствовал природный жар, исходивший от его тела. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» с любопытством наблюдает за созвездием «Демонический Король Спасения» и воплощением «Ю Джунхёк»] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» интересуется, чем вы занимаетесь] Там, где были они вдвоем, — была и она. — И тебе доброй ночи, Уриэль. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» спонсирует вам 1000 монет] От архангела с ее странными пристрастиями другого и не ожидалось. Воображая невесть что, она наверняка была сейчас на седьмом небе от счастья. Бороться с этим было бесполезно, объясняться — тоже, и Ким Докча, смирившись, уже воспринимал эту сторону Уриэль как по-своему милую. Пусть и порой смущающую. Стараясь не отвлекаться, он коротко поблагодарил ее за донат и продолжил прорабатывать особенно проблемные участки спины. Растереть хорошенько здесь, надавить там, а после — загладить, успокаивая приятную, но все же тянущую боль. Разогнать скопившееся в мышцах напряжение, пройтись скользящими, «выжимающими» движениями поперек боков, простучать вверх-вниз ребрами ладоней — Докча приловчился быстрее, чем ожидал. Сцепив пальцы в замок, он как следует прижал их к загривку Джунхёка и медленно, не жалея сил, опустил по линии позвоночника: от верхушки до основания, почти до самой кромки штанов. А затем повторил так еще раз. И еще. На третий раз Джунхёк глубоко вдохнул и протяжно, шумно выдохнул, будто следуя дыханием за руками Докчи. И это было... «Вау.» Кончики ушей обдало едва ощутимым жаром — повезло, что за волосами их не было видно. Неожиданно Джунхёк зашевелился и заёрзал, устраиваясь удобнее. Слегка приподнял бедра и вместе с ними — Ким Докчу, словно тот ничего не весил. Докча замер: мышцы напрягались и перекатывались прямо под ним, плотнее соприкасалась горячая, влажная от масла кожа с тканью брюк — и он тут же попытался переключиться, наконец обратив внимание на всплывающие косвенные сообщения. [Созвездие «Скрытый Интриган» молча смотрит на вас] [Созвездие «Узник Золотого Обруча» кивает в знак одобрения вашего товарищества] [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» зевает] Этих четверых определенно ничего не смущало. Ни наступившая ночь, в которой хотелось найти хотя бы каплю уединения, ни полуголый Джунхёк, ни Докча, сидевший на нем сверху. Он всегда был рад дружественным Созвездиям, которые поддерживали его с первых сценариев, но — серьёзно! — сейчас был не лучший момент для их посиделок на стриме. И чего они только заявились всей гурьбой? Мечтали посмотреть на расслабленного, довольного Ю Джунхёка — регрессора, который обычно наводил жути одним своим присутствием? Что ж, Докча мог их понять. Только теперь, наблюдая с первых рядов, делиться этим зрелищем с кем-то еще он хотел едва ли. Стоило Джунхёку снова лечь спокойно — и ладони оказались на его шее, растирая и разминая ее сверху вниз. Кончики пальцев вычерчивали спирали, прощупывали скопившуюся под кожей усталость и надавливали сильнее — всякий раз, когда он попадал в нужную точку, Ким Докча видел, — чувствовал — как замирал на мгновение чужой вдох, а линии мышц по всему телу проступали отчетливей и ярче. [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» отмечает, что ваши удушающие приемы безнадежные и жалкие] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» со злостью смотрит на Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» и советует помолчать] Докча хмыкнул. — Все в порядке, Уриэль. Трудные подростки всегда такие вредные, это нормально. Не обращай внимания. [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» недовольно раздувает ноздри] [Созвездие «Скрытый Интриган» слабо улыбается] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» спонсирует вам 1000 монет] Усмешка тронула бледные губы. «Как дети малые.» Читая «Пути Выживания», Докча ненавидел Созвездий. Презирал их, — жестоких, эгоистичных, недостижимых — злился на них и восхищенно прикусывал щеку изнутри всякий раз, когда Джунхёк, обычный человек, посвятивший всего себя спасению мира, противостоял им. Когда ставил на место. Когда разрывал тела не воплощений — почти-богов. Но действительность оказалась куда сложнее. Мог ли Докча ненавидеть Уриэль, которая изо всех сил помогала им все это время? Свет звезды которой — умоляющий, не желающий его смерти после сценария Короля Демонов — погас самым последним? Мог ли ненавидеть Сунь Укуна, который поддержал на Банкете Созвездий их едва зародившуюся Туманность? Мог ли ненавидеть Дракона Бездны, что спелся с Хан Суён и скорее веселил своими язвительными комментариями, чем раздражал? Интриган был единственным слепым пятном, не появлявшимся в оригинальной истории, но даже он несколько раз выражал свою благосклонность и незримую помощь. Мог ли Докча ненавидеть их всех? Где-то в глубине души он знал ответ. Он ненавидел Созвездий — но полюбил их истории. С легкой улыбкой он разминал плечи Джунхёка и наблюдал за косвенными сообщениями, возникавшими то тут, то там: Уриэль самоотверженно спорила с Драконом Бездны, пока тот гаденько хихикал и скалился — слова архангела в какой-то момент почти полностью превратились в набор зацензуренных квадратиков, различить среди которых можно было только предлоги и местоимения. Изредка в этом ворохе системных уведомлений возникали Мудрец, нервно накручивающий пряди на палец, и Интриган, пассивно наблюдавший за суетливой и несерьезной ссорой. Все это по-своему успокаивало. Руки продолжали блуждать по спине, прощупывая, сминая, обтирая, — напряжения в ней стало куда меньше, и Джунхёк уже не выглядел натянутой до предела струной: дотронешься — лопнет. Потому Докча трогал. Бессовестно, изучающе, позволяя себе замедлиться и ни о чем не думать. Ладони разгоняли кровь, вычерчивали штрихи: скользнуть обеими вверх, по диагонали вниз и соединить в одной точке, слегка оттянув. Надавить — повторить. На сообщения Докча уже не обращал внимания — они проплывали мимо, вспыхивали и затухали голубыми огоньками на границе зрения. Только стало их, кажется, меньше. Но стоило ему моргнуть — и перед глазами тут же вспыхнула знакомая плашка...

<Личный сценарий — Укрепление уз>

Категория: Личный

Сложность: SS+

Условие прохождения: укусить воплощение «Ю Джунхёк»

Лимит времени: 15 минут

Штраф за провал: отсутствует

Награда за выполнение: 50000 монет

Дополнительная информация: сценарий предложен вам Созвездием «Демоноподобный Огненный Судья». Вы можете принять его или отказаться.

... весьма сомнительного содержания. Докча растерянно моргнул, прочитал условия сценария еще раз, — несколько раз! — чтобы убедиться, что ему не померещилось, и поднял голову. Говорить он стал заметно тише — почти шепотом. — Я даже не знаю, что сказать. Уриэль, что это? [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» смущенно улыбается и поправляет локон волос] [Созвездие «Скрытый Интриган» с усмешкой ждет вашего решения] Вопросов было много — и Докча не хотел знать на них ответы. — А высокую сложность ты поставила потому, что знаешь: Ю Джунхёк меня точно прикончит, да? [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» нервно хихикает] Подшучивать подобным образом Уриэль бы не стала, — не позволили бы ни характер, ни принципы Добра — а значит она была полностью серьезна. И сценарий предлагала в здравом уме и твердой памяти. Хотя в последнем Докча уже сомневался. «Укусить. Этого засранца. Куда и зачем вообще?» Пятьдесят тысяч монет были приятной суммой, но тело, чудом спасенное, еще не восстановилось настолько, чтобы выдержать удар Джунхёка, если тот разозлится и врежет со всей силы. А бегать от него по всей резиденции было плохой идеей: пережить удары Святой, разбуженной посреди ночи, они не смогут уже вдвоем. [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» напоминает, что от укусов бывает бешенство] Докча фыркнул. — Единственный бешеный придурок из нас — это сам Джунхёк. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» ставит под сомнения ваши слова] [Созвездие «Узник Золотого Обруча» говорит, что вы друг друга стоите] [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» согласно кивает] — Ваше численное преимущество меня не переубедит. Мы с ним не похожи. «Я не главный герой. Я просто читатель, наблюдавший за его историей». Докча никогда не был — никогда не видел себя — главным героем. Но был единственным свидетелем всей его жизни, повторявшейся почти две тысячи раз. Был свидетелем побед и поражений, болезненных смертей и слепого, упрямого пути напролом, свидетелем истёршихся в памяти потерь, проблесков надежды и сломанных стержней, которые склеивали снова и снова. Докча презирал, ругался, обожал и поддерживал — надеялся, что где-то там, по ту сторону экрана, главный герой хоть ничего и не знал о нем, но чувствовал, что был не один. И сам он, читатель, тоже был — не один.

«Я Ю Джунхёк».

[Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» говорит, что необязательно быть схожими, чтобы быть близкими] — А кусать — обязательно? — Докча покачал головой и виновато улыбнулся. — Прости, Уриэль, но Ю Джунхёк меня убьет и недели две потом со мной разговаривать не будет. Он нажал подрагивающее, идущее рябью «Отказаться» — и сценарий исчез. Чтобы через секунду перед глазами появился новый.

<Личный сценарий — Грёзы о несбыточном>

Категория: Личный

Сложность: SS+

Условие прохождения: поцеловать воплощение «Ю Джунхёк» в любое место на теле, которое вы посчитаете приемлемым

Лимит времени: 10 минут

Штраф за провал: отсутствует

Награда за выполнение: предмет «Плод с Древа Познания»

Дополнительная информация: сценарий предложен вам Созвездием «Демоноподобный Огненный Судья». Вы можете принять его или отказаться.

Докча замер, пораженный не столько настойчивостью Уриэль и ее очередным странным условием, сколько наградой. Плод с Древа Познания. Довольно редкий предмет, который нельзя было купить в Котомке Доккэби: лишь с небольшим шансом он мог появиться в наградах за сценарии или выпасть из Особых Лутбоксов. Эффект был прост: Плод повышал любой выбранный навык на один уровень. И если в первой половине сценариев такое усиление могло показаться посредственным и необязательным, то в последних, когда прокачка становилась невероятно трудной, любое повышение уровня владения навыком заметно склоняло чашу весов в нужную сторону. [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» восхищенно присвистывает] [Созвездие «Скрытый Интриган» интересуется, откуда у Созвездия «Демоноподобный Огненный Судья» такой предмет] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» весело улыбается] Дурочкой Уриэль не была — наверняка ведь понимала, что Плод с Древа Познания заинтересует Ким Докчу. Не мог не заинтересовать. По одному его взгляду, впившемуся в строчку с наградой, все становилось ясно — и Докча уже успел отругать себя за то, что так откровенно выдал свое любопытство. Но Уриэль действовала быстро и неожиданно, подсовывая личный сценарий прямо под нос, а теперь довольно хихикала. «Вот же черт. Иногда мне кажется, что Уриэль перепутала дверь и попала не в ту Абсолютную Систему. Она сто процентов заметила… И на уступки теперь не пойдет. Но упустить Плод…» Докча прочистил горло и постарался выглядеть невозмутимым. — Уриэль, ты серьезно собираешь отдать мне такой редкий предмет просто за... — он ткнул пальцем в условие. — За вот это? [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» кивает] — Может, я предложу условие получше? Убийство одного из Королей Демонов, например. Разве тебя как архангела такое не порадует? Меньше Абсолютного Зла в мире — меньше головной боли. В твою честь могу покуситься на тех, кто стоит далеко не в конце списка. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» отрицательно мотает головой] — Тогда как насчет подвигов? — Докча задумчиво побарабанил пальцами по спине Джунхёка, скользнув ими от плеч к пояснице. — Или воздержания? Может, Эдем хочет заполучить какую-нибудь новую историю или переиграть старую? [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» говорит, что не собирается менять условие] Что ж, это было ожидаемо. Он хотя бы попытался. — Хорошо. Я тебя понял, — Докча вздохнул и обреченно потер переносицу. — Нет, ладно, не понял. Почему? Почему ты отдаешь Плод за такой... бесценок? Я пока не отказываюсь, мне просто интересно. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» говорит, что ее в жизни радует не так много вещей] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» добавляет: вы и воплощение «Ю Джунхёк» — одна из них] Не так много вещей? Здесь ее можно было понять. В бесчисленном количестве прожитых и предстоящих лет каждый спасался, как мог: одни Созвездия находили утешение в стримах и воплощениях, другие — погружались с головой в дрязги, конфликты и интриги, а некоторые сжимали сознание до уровня взбалмошного подростка, дабы не сойти с ума. Уриэль хотела помочь. Но делала это по-своему. «В принципе, условие нельзя назвать невыполнимым. За такой-то предмет оно даже пустяковое. Ну, стукнет меня Джунхёк разок, ну может два, потом я ему всё объясню. Не впервой же. Да и придурок этот, кажется, вообще уснул...». Не то чтобы Докча так высоко оценивал свои навыки массажа, но Джунхёк будто и правда… спал. Дышал спокойно и ровно, не шевелился и не реагировал на разговоры с Созвездиями. И сам он весь — от кончиков волос, лежавших на белой подушке, до ступней — выглядел до непривычного расслабленным. Докча никогда не видел его таким. Обычно даже во сне Джунхёк напоминал настороженного зверя, готового в любой момент открыть глаза и броситься в бой, но сейчас дремал, будто самый обычный человек. Дикий лесной кот, который впервые почувствовал, что дома — безопасно. Быть может, так на него влияла резиденция Святой? Или?.. «Да нет, бред какой-то.» Докча отбросил прочь странную мысль, еще раз перечитал условия сценария и уточнил: — Тут написано: «в любое место». Я правильно понимаю, что это действительно может быть что угодно? [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» кивает] — Тогда... [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» говорит, что волосы не считаются] «Да твою-то ж...» Уриэль начала распознавать его хитрости лучше, чем он ожидал. Докча цокнул языком и нажал кнопку «Принять» — системное сообщение слегка зарябило, и под основным текстом пошел отсчет времени. Если повезет, все пройдет гладко, Джунхёк продолжит спать и ни о чем не узнает. [Созвездие «Узник Золотого Обруча» желает вам удачи] [Созвездие «Скрытый Интриган» с интересом подается вперед] [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» надеется, что начнется потасовка] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» радостно хлопает в ладоши] «Тоже мне группа поддержки...» Под пристальным вниманием Созвездий все это казалось чертовски неловким, хотя Докча был уверен, что давно успел привыкнуть к постоянному наблюдению. Он вновь скользнул взглядом по ложбинке позвоночника, тянувшейся вдоль спины Джунхёка: обычно мягкая и аккуратная линия, в полумраке она выглядела более глубокой, темной и заметной, словно росчерк, оставленный на листе бумаги, — и Докча поймал себя на необъяснимом желании поцеловать именно туда. Но тут же от этого желания открестился: Джунхёк точно такое почувствует. «Нужно выбрать что-то другое.» Только вариантов было не так много, как и оставшегося на выполнение сценария времени. Спина, руки, плечи — все отпадало из-за оголенной, разморенной массажем и маслом кожи. Слишком рискованно. Целовать в волосы Уриэль запретила, значит макушка или затылок тоже не подходили. Уши? Были закрыты черными прядями, и что-то подсказывало Докче, что пока он будет с ними разбираться, точно разбудит Джунхёка своей вознёй. Оставалось только одно. Вдох-выдох. Докча подался вперед, уперся ладонями в матрас и оставил осторожный, неспешный поцелуй на загривке — там, где только-только открывалась шея.

[Вы выполнили условия личного сценария]

А потом мир перевернулся. Резко завертелся, опрокинулся на спину и ударился о подушку — Докча опомниться не успел, как уже лежал под Джунхёком с прижатыми над головой руками. Тот нависал над ним угрожающей тенью, обтекаемой лунным светом, и, что хуже всего, — молчал. Не бил, не ругался, не называл выжившим из ума идиотом и не грозился убить — просто молча смотрел сверху вниз, будто хищник, который примеривался, как бы разорвать жертву одним укусом. И Докча взаправду почувствовал себя добычей, пойманной в ловушку. «Блядь.» Он на пробу дернул руками — хватка Джунхёка усилилась, и Докча сцепил зубы, чтобы не зашипеть: на мгновение ему показалось, что кости вот-вот треснут. И хотя он был Созвездием, разница в их силе все равно была ощутимой. «Хренов регрессор.» Собрав волю в кулак, Докча нервно усмехнулся и сделал то, что получалось у него лучше всего, — открыл рот: — Так ты не спал. Джунхёк прищурился — глаза его, без того темные и холодные, в обступившей полутьме выглядели еще более устрашающими. И в плескавшихся бликах отражалось что-то, что Докча никак не мог понять: слишком странное, непривычное. Нечитаемое. Не ярость, не возмущение, не презрение — и Докча солгал бы, если бы сказал, что его это не беспокоило. Он понятия не имел, чего теперь ждать. — Или спал, но я тебя разбудил?.. Ответа так и не последовало. «Вот и как мне понимать твое молчание, идиота кусок? “Нет, я не спал и хотел посмотреть, насколько у тебя отшибло мозги”? Или “Да, я спал, а когда ты меня поцеловал, то я охренел и проснулся”? Говори уже!» Докча извернулся еще раз — и его снова ждала неудача. Руки были прижаты крепко: не выскользнуть, не выкрутиться. Джунхёк вообще не собирался его отпускать. «Уже можно начинать звать на помощь?» — Джунхёк-а, будь добр, сделай лицо попроще. Иначе инфаркт меня схватит прямо здесь и прямо сейчас. Я тебе ведь говорил, что не обещаю воскреснуть в седьмой раз? Докча уже не знал, от чего нервничал больше: от неопределенности своей судьбы, непредсказуемости придурка-солнечника или крошечного расстояния, которое оставалось между ними. Зажатый между матрасом и полураздетым Джунхёком, Докча кожей чувствовал, как сгущается вокруг них раскаленный воздух. Как скользит под рубашку жар, как учащенно бьется сердце и как обжигают чужие пальцы, державшие его запястья. Докча плавился — и ничего не мог с этим поделать. — Я серьезно: если ты сейчас же мне не ответишь, я решу, что тебе промыли мозги, и разбужу Святую, — голос его звучал слегка хрипло. — Хочешь, чтоб к нам вся резиденция сбежалась? Два трансцендента, демон и одна собака — прекрасная компания, чтобы застать их обоих в одной постели. Джунхёк склонился ниже — все так же молча, не произнося ни слова, — и заглянул Докче в глаза. Тот замер, пригвожденный к месту тяжелым взглядом, словно посаженная на булавку бабочка, но вызов принял — всмотрелся обратно в бездну, уже давно ее не боясь. Бездна нахмурилась. И Джунхёк наконец заговорил: — Иногда я хочу вскрыть твою тупую голову и посмотреть, что в ней творится. Докча хмыкнул. — Давай. Потом мне расскажешь. Не теряя времени, он примирительно раскрыл ладони и затараторил, пока Джунхёк не успел притворить желаемое в действительное: — Подожди, пока ты не совершил главную ошибку в своей жизни и не решил меня прибить в очередной-боги-раз, давай я тебе всё объясню. Это была случайность. Вернее, не совсем случайность. В общем, ты не думай, что я затеял всё это дело с массажем лишь для того, чтобы к тебе пристать. Я ничего такого не планировал. Просто в какой-то момент Уриэль предложила мне личный сценарий… А, кстати, где она? Докча повернул голову и выцепил из-за плеча Джунхёка обрывки косвенных сообщений, о которых уже успел забыть. Не до того было. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» завороженно наблюдает за происходящим] [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» поддерживает идею о вскрытии головы] [Созвездие «Скрытый Интриган» хмыкает] Заслышав свое имя, Уриэль тут же отреагировала. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» кивает, подтверждая ваши слова] — Вот, видишь. Это был сценарий Уриэль. Джунхёк прищурился, но Детектор Лжи использовать не стал. И хватку свою тоже не ослабил — на запястьях теперь точно синяки останутся. — И ради чего ты продался? — Во-первых, я не продавался, — Докча фыркнул. — Это слишком грубое слово. Во-вторых, это было ради общего блага. Смотри. Он развернул прямо перед носом Джунхёка панель инвентаря и кивнул в сторону иконки с изображением желтоватого фрукта с красными листьями, похожего на смесь груши и лимона. — Думаю, я могу не объяснять тебе, что это, — Докча ухмыльнулся, заметив, что Джунхёк внимательно рассматривал зависшую в воздухе картинку, словно не верил, что она подлинная. — И нам он определенно пригодится. Сам ведь знаешь, что Плод появляется в более сложных сценариях, и то шанс того, что Бюро выставит его в качестве награды, обычно невелик, а мы, считай, получили его задаром. Интерфейс, отделявший их лица полупрозрачной голубой полоской, исчез — и Докча снова почувствовал себя уязвимым. Под прожигающим взором Джунхёка, смотревшего на него сверху вниз, ощущать себя по-другому не получалось в принципе. — Согласись, одна неловкая ситуация — мизерная цена за такой-то предмет. Так что, может, отпустишь меня уже? Но Ю Джунхёк явно думал о чем-то своем. — Если это был личный сценарий, значит ты мог от него отказаться. — Мог. — Но ты не стал. — Вот же непробиваемый придурок, ты меня вообще слушал последние пять минут? Докча закатил глаза и взбрыкнулся, пробуя подняться, — Джунхёк тут же надавил сильнее и уложил его, рассерженного и упиравшегося, обратно на матрас. Докча попробовал еще раз. Еще. И еще. Когда пятая к ряду попытка закончилась неудачей, он откинулся на подушку, сдул упавшую на глаза челку и перестал вырываться. Не смирился — просто взял паузу. Взлохмаченный, уставший от бестолковой возни и неизвестности, Докча тяжело вздохнул и облизнул пересохшие губы. — Ты так всю ночь меня держать собрался? Давай уже, не знаю, либо ударь меня, либо отпусти... — он попытался отпихнуть Джунхёка ногой, — либо что ты там еще уду... Но резко оборвался на полуслове и замер: в колено упиралось что-то твердое, обтянутое тонкой тканью штанов. Докча медленно опустил взгляд — даже через свободную тренировочную одежду у Джунхёка был заметен крепкий, откровенный стояк. И Докча сейчас прижимался прямо к нему. Дыхание сбилось — он открыл и закрыл рот, не зная, что сказать. «Охренеть. И как давно?..» У Ю Джунхёка встал на массаж? На поцелуй? Или, может, у того цветочного масла были скрытые побочные эффекты? В голове роилась сотня вопросов — и ни на один из них не находилось ответа. Спросить Докча так ничего и не успел: освободив одну руку, Джунхёк схватил его за подбородок, вздернул вверх и заставил посмотреть себе в лицо. Только сейчас, как следует вглядевшись, Докча различил в полутьме слегка поджатые губы и смазанные, почти невидимые тени на щеках. Будто кто-то щедро разбавил акварель водой и невесомым касанием мазнул серым по коже. Джунхёк нахмурился — и в подступившей тишине его голос показался до обезоруживающего личным, предназначенным лишь одному человеку, что лежал сейчас под ним: — Ты согласился на этот сценарий только ради Плода? — Нет, — неожиданно честно ответил Докча. — Еще потому, что захотел. Ударение зацепилось за последнее слово — и блики в чужих глазах едва заметно дрогнули. — Полагаю, — добавил он, — что ты не слезаешь с меня примерно по той же причине. Они молча смотрели друг на друга. Сбитые с толку, растерянные и не понимающие, что им делать — или не делать? — дальше. Джунхёк сохранял лицо из гордости, Докча — из дурости. И у обоих, очевидно, получалось плохо. Докча видел, — без всякого чтения мыслей — как плясали внутренние демоны во взгляде напротив, — и собственные демоны, жадные до этого чертового регрессора, вторили им в ответ. Нужно было только подтолкнуть. — Я ведь прав? Свободной рукой Докча скользнул по руке Джунхёка, которой тот до их пор держал его за подбородок, и мягко погладил напряженное запястье. А после — прижался коленом к его члену чуть плотнее. Еще немного. И еще. У Докчи не было опыта, но были длинный язык и инстинкт самосохранения, работавший от обратного. А еще был Джунхёк, который от очередного дразнящего движения коленом сбивчиво выдохнул и выругался сквозь зубы. Отпустил демонов, отпустил Докчу и склонился к нему настолько близко, что дыхание их сомкнулось в одно на двоих. — Ты все такой же сумасбродный и сумасшедший ублюдок, Ким Докча. — Беру пример с тебя. — Я тебе точно язык укорочу, — обжигающе, почти губы в губы. — Боишься, что он все-таки окажется быстрее, чем твой меч? Докча был уверен: за такие слова ему точно вцепятся в глотку. Вгрызутся зубами, разорвут, отомстят — но Джунхёк неожиданно усмехнулся. «Размечтался». Скользнул кончиком носа по линии скул, опустился ниже и прижался губами к пульсирующей венке на шее — Докча охнул и запрокинул голову. Чем Джунхёк тут же бессовестно воспользовался: зарылся пальцами в темные, растрепанные пряди на затылке и потянул, не давая Докче вырваться или закрыться. — Ты... Придурок, что ты?.. Докча так и не договорил, замирая в чужих руках. Сухие горячие губы неспешно исследовали шею: снизу-вверх, вдоль и поперек. Влажно обхватили адамово яблоко, прошлись почти до самых плеч, прикрытых воротом рубашки, и вернулись обратно. Шея горела, пылала от настойчивых прикосновений — и Докча, казалось, горел вместе с ней. Покрасневшие уши, щеки — все лицо хотелось спрятать, укрыть, не показывать. Хотелось перевернуться, уткнуться в подушку, но любая попытка пресекалась на корню: сжимались сильнее пальцы в волосах, и сам Джунхёк подавался ближе, наваливаясь на Докчу всем телом. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» зажимает рот руками, чтобы не закричать] [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» спонсирует вам 10000 монет] Докча прикрыл глаза и вздрогнул, стоило только Джунхёку поцеловать его за ухом, — медленное, дразнящее касание отозвалось приятной тяжестью внизу живота. Завязалось, потянуло странной щекоткой — и в собственных штанах стало тесно. — Уриэль... Тебе тоже?.. Джунхёк не ответил, но, судя по недовольному вздоху прямо в шею, все же получил от архангела некоторую сумму. Которую наверняка вернул обратно. Докча криво усмехнулся: — Кошмар. — Не отвлекайся. — Не любишь слышать чужие имена в своей постели? Или уже ревнуешь? — Умолкни и перестань нести чушь. Или тебе жить надоело? — Вообще или прямо сейчас? Докча ждал, — в напряжении ждал — когда его хорошенько стукнут в отместку за сказанное и случившееся — вот-вот, прямо сейчас! теперь уж точно! — но Джунхёк целовал. Целовал, целовал и целовал. Бесконечно долго, до невозможного терпеливо, не то издеваясь, не то взаправду не желая торопиться. Язык жарко прошелся по яремной впадине — и Докча едва удержался, чтобы не застонать. «Блядь, блядь, блядь». Джунхёк отпустил взъерошенные пряди, выпрямился, усаживаясь на узкие бедра, — специально ведь задел стояк, скотина, — и положил руку ему на живот. Теплая ладонь ощущалась даже сквозь рубашку — и поднималась в такт глубокому, неровному дыханию. Вдох-выдох. — Ты напряжен. — Жду подвоха. Джунхёк удивленно приподнял бровь. — От меня? — Нет. Да. Не знаю. Можно следующий вопрос? — Нельзя. Отвечай. — Не буду. Ты давишь на меня: морально и физически. Джунхёк недобро прищурился, смотря на Докчу сверху вниз. «Еще немного — и точно прибьет. Давай уже». Может, хотя бы так он убедится, что всё это было взаправду: горевшие следы от поцелуев на шее, переходившая всякие границы близость, Джунхёк, сидевший прямо на нем. Может, крепкий подзатыльник или удар прямиком в челюсть вернули бы ощущение реальности, потому что сейчас, в эту минуту, Докча никак не мог поверить в происходящее. Оно было сном, подделкой, другой, никогда не существовавшей мировой линией, навеянной иллюзией, случайно пропущенной Четвертой Стеной, играми собственного воображения — чем угодно, но не живым, осязаемым настоящим. Потому что в настоящем такого бы не произошло. В настоящем Джунхёк так и не узнал бы о том поцелуе или тут же швырнул бы Докчу в стену, обещая прикончить. Но сон не проходил, иллюзия не развеивалась, Четвертая Стена молчала — а Джунхёк все так же продолжал сжимать коленями его бедра, будто так было нужно и правильно. Будто все их стычки, недомолвки, так ни разу и не выраженные чувства — всё должно было привести к этому моменту. «Дьявола в коробке не утаишь, да?» Джунхёк молча опустил руку чуть ниже, поддел большим пальцем край рубашки и, скользнув под нее, осторожно погладил обнаженную кожу. От этого нежного, словно спрашивающего разрешение прикосновения Докча забыл, как дышать. Он бы и свое имя забыл, если бы Джунхёк не позвал его: — Ким Докча. — Мхм? Я уже сказал, что не буду тебе отвечать. — Нет никакого подвоха. — Что? Докча удивленно посмотрел на него — и в его глазах, видимо, было столько непонимания и растерянности, что Джунхёк повторил еще раз, четко и медленно, продолжая выводить узоры чуть выше ремня: — Нет. Никакого. Подвоха. А потом добавил, хмуро взглянув исподлобья: — Идиот. Докча сглотнул — от угрожающих ноток в чужом голосе? от волнения? от замершего в груди сердца? — и не смог удержаться. Ему нужно было убедиться. [Навык «Точка зрения всеведущего читателя ур. 2» активирован] [Ваше понимание персонажа достаточно для активации навыка] Мысли Джунхёка тут же раздались в собственной голове: «Какой подвох ты от меня ждешь, придурок?» «Перестань сомневаться, если сам затеял всё это.» «Я не дам тебе снова сбежать.» Колени сжались сильнее — так, что даже пошевелиться теперь было трудно. Действительно — не даст. Докча выдохнул и нервно усмехнулся: он просчитался. Безнадежно просчитался. Всё должно было быть по-другому: это он собирался смущать и подначивать, он должен был взять инициативу и не дать загнать себя в угол. Он должен был не позволить обнажить свои слабости. Но всё пошло наперекосяк — всё, что было связано с Джунхёком, всегда шло наперекосяк. Они из раза в раз взаимно рушили планы друг друга: случайно или намеренно. И теперь Джунхёк прижимал его к постели, Джунхёк смущал его поцелуями, касаниями и словами, Джунхёк говорил — и думал — что-то успокаивающее, словно видел сомнения Докчи насквозь. И почему-то хотел их развеять. «Я ведь не Ли Сольхва. Так почему ты?..» Но Джунхёк оборвал его мысль: — В моих словах есть что-то смешное? — Нет. Это, ну, знаешь... нервное. — Тебе не стало легче? — Не-а. Ты не очень хорош в убеждении, Джунхёк-а. — Тц, засранец. Схватив Докчу за ворот рубашки, Джунхёк дернул его на себя и резко наклонился сам — зубы мстительно сомкнулись на шее, прямиком на изгибе, переходящем в плечо. Волнующая, приятная боль отозвалась во всем теле — и Докча выгнулся, вцепился рукой в волосы Джунхёка, не то пытаясь остановить его, не то притягивая ближе. Шумный, судорожный вдох вырвался из приоткрытых губ — и застыл на них же. Пальцы глубже запутались в черных прядях — сжались крепче, стоило только Джунхёку отпустить и прикусить кожу еще раз, только теперь — немного выше. Там, где было тоньше, ощутимее, жарче. Там, где пульсировала вена, там, где наверняка вскоре нальется неровный, темнеющий след. Не один, не два и не три: Джунхёк не оставлял живого места на его шее, целовал, кусал, зализывал, и Докча сбился со счета, потерялся, пытаясь отделить одно от другого. Он хрипло дышал, прикрыв глаза и запрокинув голову. Только поступить хотелось наоборот: съежиться, закрыться, уткнуться лбом Джунхёку в плечо, чтобы не было видно лица, но что-то мешало. Может, затуманенный разум. Может, эгоистичное желание позволить себе чуть больше, чем он когда-либо мог вообразить. И всего этого было много, — прикосновений, ласки, внимания — слишком много для того, кто с постельными сценами сталкивался лишь в книгах. Для того, кто почти всю свою жизнь провел на страницах и в стареньком, тусклом экране. Джунхёк укусил напоследок под самым подбородком и отстранился, давая наконец немного свободы. Докча повернул голову, вглядываясь сквозь полуприкрытые веки: растрепанные от его же пальцев волосы, в которых путались лунный свет и медовые отблески уличных фонарей, напряженные плечи, руки, покрытые бледными шрамами, — большими и маленькими, рваными и ровными — росчерки и линии, обрисовывавшие крепкие мышцы под кожей... Докча вновь облизнул пересохшие губы — даже в полутьме было заметно, как вцепился Джунхёк взглядом в это движение, — и не удержался. Потянулся, замер на мгновение, словно ожидал, что его сейчас схватят за запястье, но, не встретив сопротивления, коснулся выступающих ключиц. Сначала осторожно, самыми кончиками пальцев прощупывая очертания кости, а после — чуть смелее, уложив раскрытую ладонь на обнаженную кожу. Здесь она тоже была горячей. Джунхёк ничего не спрашивал, — не отталкивал, не шевелился — но Докча все равно решил ответить на вопрос, которого не было: — Я тоже хочу понаглеть. Имею право после того, как ты на мне наследил. — Беспокоишься об этом? — Не то чтобы, — задумчиво протянул он, сосредоточенный на том, чтобы скользнуть прикосновением от плеч к шее. — Могу сказать, что ты выучил новый прием у Мастера, Разрывающего Небеса, и применил его, когда мы снова подрались. — Тупая отговорка. — Знаю, но другой у меня нет. «В конце концов, прием «кусаюсь, как собака» ты действительно освоил в совершенстве». Озвучивать свою мысль Докча не стал, вместо этого переместив ладонь ближе к скулам. Джунхёк фыркнул, но недовольным не выглядел. И будто бы слегка — едва-едва заметно, если не почудилось — склонил голову навстречу потянувшимся к нему пальцам. Докча усмехнулся, почти коснулся щеки, но резкое, выскочившее буквально перед самым носом уведомление заставило его вздрогнуть: [Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» ворчит, что долгие прелюдии — это скучно и неинтересно] — Кто оставил подростка в эфире для взрослых? — пробормотал Докча, отдернув руку от неожиданности. Вот ведь. Он уже успел забыть, что за ними наблюдают. На скулах Джунхёка заходили желваки. Он обернулся, словно мог увидеть Созвездий за своей спиной, и резкую жажду убийства от него не почувствовал бы только мертвый. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» яростно шикает на Созвездие «Черный Огненный Дракон Бездны» и велит не мешать] [Созвездие «Узник Золотого Обруча» бурчит, что они оба мешают] Никакого личного пространства. Докча без того чувствовал себя неловко, но стоило зрителям заявить о себе — и стало в несколько раз хуже. Ему хватало одной пары неотрывно разглядывающих его глаз, и от лишних он предпочел бы избавиться. [Созвездие «Демоноподобный Огненный Судья» виновато улыбается] [Созвездие «Скрытый Интриган» в замешательстве наблюдает за происходящим] [Созвездие «Черный Огне... ] Однако последнее уведомление не проявилось до конца и резкое исчезло, а после него, поверх всех остальных косвенных сообщений, всплыло новое. Разглядеть его из своего положения у Докчи не получилось, но получилось у Джунхёка. Он прищурился, вчитался в короткий текст и заметно успокоился. — Что там? — Биё включила рекламу. Будто камень упал с души. Докча улыбнулся. — Умный ребенок. Джунхёк хмыкнул и наклонился ближе. Провел кончиком носа вдоль шеи, прикусил то место, которое посчитал подходящим, — не прогадал: Докча охнул и промычал что-то невразумительное — и поднялся выше. Прижался губами к кончикам его губ — Докча замер, понимая, что именно сейчас произойдет. И насколько на самом деле он не был к этому готов. [Четвертая Стена сильно трясется] Дыхание соскользнуло: Джунхёк принял его молчание за разрешение. И поцеловал. Медленно, уверенно, раскрывая шире полуприкрытые губы — так, что у Докчи земля ушла из-под ног, а сердце застряло где-то в горле. Он судорожно выдохнул, постарался ответить, расслабиться, но все равно не знал, куда деть руки, язык, куда деть всего себя, растерянного и застигнутого врасплох. Он ухватился за плечи Джунхёка, который прижался к нему теснее, но даже так Докча чувствовал, будто его сейчас поведёт, качнет, как на море при шторме, и выбросит на острые скалы. Он застонал негромко сквозь поцелуй — и Джунхёк усилил напор. Это было неловко. Смазано. Влажно. Но вместе с тем так приятно и близко, что голова шла кругом. Наконец Джунхёк отстранился. Вот только посмотреть ему в лицо Докча не решился: знал, что там увидит, — знал и не хотел с этим сталкиваться. Ведь этот придурок всё понял, да? Не мог не понять очевидного: у Докчи к его почти-тридцати не было никакого опыта, он был чертовски плох и наверняка всё испортил. Кому понравится целоваться с неумелым девственником, когда твоим партнером до этого была Сольхва? Добрая, очаровательная, умная и... Джунхёк сбил нарастающую снежным комом мысль: — Ты ни разу не целовался. Прозвучало не вопросом — утверждением. Настолько легким и простым, что Докча нахмурился, — «Серьезно, какого черта ты это вслух говоришь? Издеваешься?» — бросил на Джунхёка недовольный взгляд и зажал ему рот ладонью, прежде чем он успел вновь что-то сказать. Лучшей защитой было нападение. Выложи все карты сам — и противник будет сбит с толку. — Не целовался, не был в отношениях, не... — Докча запнулся, пропуская часть про физическую близость. Раньше его это почти не волновало: не было и не было, жизнь от этого не менялась и хуже не становилась. Но сейчас признаваться Джунхёку было стыдно. И в стыде рождалось раздражение. — Если тебе что-то не нравится... Ай! Джунхёк больно укусил его за ребро ладони: в темных глазах ясно читалась смесь из предостережения и... злости? «Сволочь, а ты-то чего злишься?! Что я не оправдал твоих ожиданий?» Докча отдернул руку: оттяпает еще, бешеный. — Я разве сказал, что меня что-то не устраивает? — в голосе Джунхёка было столько холодной ярости, что становилось не по себе. Точно бешеный. — Или что мне что-то не нравится? — Нет, но... — Но? «Но тебе просто не могло понравиться». — Но обычно об отсутствии опыта не говорят положительно. Так что можешь посмеяться надо мной, я разрешаю. — Каждый раз я думаю, что ты не можешь сказать вещь тупее предыдущей, и каждый раз ты умудряешься это сделать. — Держу тебя в тонусе, — Докча криво усмехнулся и вздохнул. — И все-таки. Разве ты не считаешь это странным в моем возрасте? Ну, то, что у меня нет опыта. — Считаю, что у меня есть простор для твоего обучения. — А? — он ослышался? — Подожди, чт?.. Но договорить не успел: Джунхёк вновь поцеловал его, на этот раз куда агрессивнее и настойчивее, дернув к себе за ворот рубашки. Укусил за губу, поймал прерывистый вздох и тут же вернулся обратно к поцелую — Докча несдержанно застонал, теряясь в сопряжении грубости и ласки. Он попытался перехватить инициативу, раззадорить Джунхёка сильнее, но тот, не отрываясь, убрал его руку со своего плеча. Докча на мгновение растерялся, почти отпрянул, чтобы спросить, в чем дело, но, когда его за запястье потянули вверх, всё понял — и быстро обвил шею Джунхёка обеими руками, прижимаясь к нему сам и притягивая его ближе к себе. Ладно, так действительно было удобнее. И глубже. Джунхёк целовал, покусывал — и всякий раз, когда он прихватывал зубами его губы, Докча отвечал ему впившимися в спину ногтями. Мышцы приятно ходили под пальцами, напрягались, стоило только оцарапать кожу, и Докча с удовольствием подмечал, как тело Джунхёка выдавало его эмоции и ощущения ярче, чем извечно отстраненное лицо. «Интересно, сможет ли оно показать мне больше?..» Он хотел видеть больше. Докча понятия не имел, сколько они целовались. Закрыв глаза, он просто плыл по течению и позволял языку Джунхёка сталкиваться с его языком, дразнить, вести, надавливать — очнулся Докча только тогда, когда горячие ладони забрались ему под рубашку. Огладили бока, живот, поднялись почти к самой груди, а после соскользнули обратно и принялись расстегивать пуговицы. Получалось у Джунхёка ловко, даже несмотря на то, что от поцелуя — теперь уже быстрого, жадного, страстного — он так и не оторвался. Первая пуговица, вторая, третья — прохладный воздух коснулся оголенной кожи, разгоняя мурашки, и Докча одобрительно двинул бедрами, потершись стояком о крепкую задницу Джунхёка. Было стыдно и вместе с тем — хорошо. Вот только оставшиеся три пуговицы поддаваться не хотели, держась последним оплотом целомудрия. Джунхёк раздраженно дернул — и Докча тут же извернулся, схватив его за запястье. — Даже не думай рвать мою одежду, придурок. Он нахмурился, сжал сильнее — чужой пульс столь ощутимо бился под пальцами, что хотелось начать считать. И хоть Докча угрожал, но все же догадывался, как выглядел со стороны на самом деле: разложенный на постели, тяжело дышавший, с влажными, исцелованными и искусанными губами, в полурасстегнутой и задранной рубашке, которую можно было сорвать одним движением. Но Джунхёк все-таки остановился. Фыркнул, высвободил руку и выпрямился. — Тогда раздевайся сам. — Вот и разденусь. На деле это оказалось сложнее, чем на словах. Не только потому, что треклятые пуговицы будто специально застревали в петлях, но и потому, что Джунхёк, продолжая сидеть на его бедрах, наблюдал за ним сверху вниз. Бессовестно, нагло, даже не пытаясь дать Докче толику личного пространства. — Помнишь, недавно я сказал тебе, что иногда ты можешь вести себя как приличный человек? — проворчал тот, когда наконец расправился с первой пуговицей. — Так вот. Забудь. Я забираю свои слова обратно. — Меня это должно расстроить? — Как минимум навести на определенные мысли о твоем поведении. Джунхёк завел руку за спину, пока Докча продолжил болтать: — Для начала, у тебя нет никакого уважения к старшим. — Учитывая регрессии и мои тренировки трансцендента, я определенно старше тебя. — Это не в счет. Мы сравниваем при одинаковых условиях. А еще ты... Но договорить он не смог. Джунхёк коснулся его члена сквозь ткань штанов — и мысль сбилась, потерялась на полуслове. Дрожь скользнула к низу живота, и Докча с трудом удержал стон, издав странный, приглушенный, беспомощный звук. Джунхёк прищурился и накрыл бугорок ладонью, поглаживая его теперь бесстыдно и напористо. — Ты!.. Ублюдок... — Докча зашипел, заерзал, но сделал только хуже: рука прижалась крепче и нарочито замедлилась, разгоняя смущающее, тягучее удовольствие по всему телу. — Это ни черта не ускоряет процесс! Джунхёк хмыкнул. — Старайся лучше. Осталось всего две. — Напомни мне врезать тебе, как только мы закончим. Пальцы дрожали, и последние две пуговицы, запутавшиеся в нитках, казались божьей карой — наказанием за все, что Докча успел натворить. Он возмущенно сопел, старался не отвлекаться, сосредоточиться, но уже и сам был близок к тому, чтобы порвать эту чертову рубашку, притянуть Джунхёка к себе и мстительно впиться зубами ему в шею. Так, чтобы оставленный след болел и ныл еще несколько дней. Вот только Докча понимал: если не сдержится, то снова даст этому придурку-солнечнику почувствовать свое превосходство. «Разбежался.» Одна из пуговиц расстегнулась — и Докча слабо улыбнулся. «Еще немного.» Чужая рука дразнила, гладила, и с каждым ее движением судорожные, шумные выдохи все больше напоминали негромкие стоны. Джунхёк издевался: стоило ощущениям подойти к той-самой-грани, заостриться, стать чуть сильнее, чем просто приятными, как он тут же останавливался или убирал ладонь, заставляя Докчу разочарованно прикусывать губу и тянуться бедрами выше, за ускользающими прикосновениями. Наконец, последняя пуговица поддалась. Выскользнула из петли вместе с единственным шансом передумать. Докча приподнялся, и Джунхёк тут же потянулся к нему, но был остановлен легким толчком в грудь. Выражение растерянности, недоумения и удивления на его лице определенно стоило всех этих мучений. — Ты ведь сам сказал мне: «Раздевайся сам». Помнишь? Вот я и раздеваюсь. Так что прояви терпение, Джунхёк-а, я еще не закончил. Докча ухмыльнулся, наблюдая за тем, как Джунхёк раздраженно хмурится, борется с желанием взять, поцеловать, сдернуть, но все же принимает правила игры. Отстраняется и ждет, подгадывая нужный момент. «Ладно, возможно, капля приличного в тебе все же есть.» И хотя возбуждение уже казалось невыносимым, торопиться Докча не стал: неспешно спустил рубашку с плеч, потянул за один рукав и специально в нем запутался, раздразнивая Джунхёка ожиданием. Выпутался, когда представлением своим прошелся по самому острию, потянул за второй рукав — и кинул снятую рубашку куда-то в сторону. Рядом с аккуратно сложенной одеждой Джунхёка это выглядело как вандализм. Впрочем, Докча мог назвать вандализмом всё, что творилось теперь с его шеей, мыслями, желаниями и чувствами. Так что они были в расчете. Он лег обратно на постель, погладил Джунхёка по бедру, и в движении этом — себе на погибель — явственно читалось: «Давай. Я закончил». Но Джунхёк почему-то не двигался. Не срывался, не нападал с поцелуями и укусами, но делал то, что смущало гораздо — гораздо — больше. Он изучал, рассматривал — пристально, бережно — лежавшего под ним Докчу, — и, судя по неотрывному, внимательному взгляду, что неторопливо блуждал по обнаженному телу, открывавшийся сверху вид ему нравился. Или хотя бы не был противен. Вот только сам Докча не понимал, что в нем вообще может быть интересного: заурядный офисный клерк, не выделявшийся ни красивым лицом, ни привлекательным телосложением. С узкими бедрами, угловатыми плечами, ярко выраженными ключицами и бледной, почти болезненно-светлой кожей. Такие обычно сливались со стенами и оставались невидимками. Но Джунхёк не просто видел — Джунхёк смотрел. Смотрел так, что хотелось сбросить его с себя и трусливо сбежать, лишь бы не чувствовать, как он откровенно — незаслуженно — пожирает его глазами. Как будто в самом деле считает его красивым. Но разве он мог?.. — Ты снова думаешь о чем-то странном. Голос Джунхёка прозвучал на удивление спокойно. Словно он уже смирился и свыкся с тем, что «о чем-то странном» Докча не думал разве что только когда спал, и то — не факт. Словно ловить, останавливать его прежде, чем он дойдет в своих мыслях до чего-то глупого и абсурдного, постепенно входило в привычку. — Что? Нет. С чего ты взял? — Твое лицо. У тебя всегда такое выражение, когда ты придумываешь очередной дурацкий эгоистичный план. — Во-первых, мои планы не дурацкие и не эгоистичные. По большей части. Во-вторых, я не думаю ни о чем странном, — Докча помолчал, сомневаясь, стоит ли ему продолжать, но все же вздохнул и добавил: — Просто не понимаю, почему ты так на меня смотришь. — Потому что хочу на тебя так смотреть. — Информативно, — Докча фыркнул. Можно было и не спрашивать. — Так что? Нашел что-нибудь интересное на Уродливом Короле? Джунхёк нахмурился и грубо сжал его щеки большим и указательным пальцами. — Назовешь себя этим идиотским прозвищем еще раз — и я тебе точно язык вырву. С корнем. — Фридумали дфугие, а штфадаю я. Джунхёк отпустил его, все еще выглядя недовольным, наклонился и поцеловал. Вопреки всем ожиданиям — мягко и аккуратно, будто не он несколько минут назад жадно искусывал его губы и шею, не он злился, сыпля угрозами. И Докча плавился от этой чертовой непредсказуемости. Плавился от контрастов, сумбурности, от взаимной неловкости, которую они оба пытались скрыть за несерьезными перепалками и насмешками, плавился от тяжести на бедрах и тишины, прерываемой лишь его собственными тихими полустонами. Он вновь обнял Джунхёка за шею, запутался пальцами в густых волосах и шире разомкнул губы, отвечая на поцелуй. На этот раз — увереннее и напористее, не стесняясь играючи кусаться самому. Джунхёк огладил бока, ребра, прошелся до бедер и обратно, а после — опустился руками к пояснице. Докча приподнялся, чтобы тому было удобнее, — руки переместились выше, скользнули по спине, оставляя на ней отпечатки слабого тепла, пока не остановились меж лопаток. Там, где обычно появлялись демонические крылья. И прежде, чем Докча успел что-либо понять, Джунхёк слегка надавил на невидимую линию. Но даже этого незначительного прикосновения оказалось достаточно, чтобы Докчу подбросило на постели. Он охнул, выгнулся, резко вжался в Джунхёка, пытаясь уйти от касаний, ласки, от нахлынувших ощущений, но пальцы все равно настойчиво массировали чувствительную — слишком чувствительную — кожу под крыльями. Тело пробило крупной дрожью, и Докча вцепился Джунхёку в плечи, стараясь не заскулить. «Блядь, блядь, блядь!» Какого черта в том месте было так хорошо?! Это было острее, насыщеннее, ярче, — до головокружения, до дрожащих кончиков пальцев — чем когда Джунхёк ласкал его сквозь одежду. Это было настолько другое, что хотелось проклясть и поблагодарить свою демоническую сущность одновременно. — Твою... Мхм, — слова давались с трудом, обрываясь судорожными выдохами и едва сдержанными стонами. — Блядь, Джунхёк, это... Это читерство! Докча бился, барахтался в крепких руках, как пойманная бабочка, но Джунхёк лишь сильнее прижал его к себе, не давая вырваться, и продолжил выводить дразнящие узоры между лопаток. Каждый полукруг, каждая спираль отдавались в теле жаром и тающей негой. В штанах уже было мучительно, нестерпимо тесно. — А твои пророчества не читерство? — прозвучало хрипло над самым ухом. Докча в очередной раз вздрогнул, яростнее впился в широкие плечи, оставляя на них отметины-полумесяцы, и пробормотал: — Это вообще другое. Мы сейчас... не о навыках говорим. — Твои крылья — результат трансформации, а не навыка. — Мои крылья — результат... Ах!.. — Докча снова выгнулся, когда пальцы по очереди нажали на одну и ту же точку, и прикусил губу. — Результат... — Тупого суицидального плана, — закончил за него Джунхёк. — Да. То есть нет! Черт! Джунхёк хмыкнул, довольный не то ответом, не то покрасневшим от возмущения и волнения лицом. А может, довольный всем и сразу. Докча выругался, пожелал кое-кому перестать вести себя, как пакостливый ребенок, но брыкаться прекратил. Закрыл глаза, положил голову Джунхёку на плечо и задышал глубоко и спутанно, привыкая к необычным ощущениям. Пальцы теперь не давили, кружили мягкими, изучающими касаниями, вычерчивали линии крыльев, и оттого резкие волны удовольствия сменились приятной щекоткой. Вдоль позвоночника сбегали мурашки — и всякий раз Джунхёк замедлялся, словно наблюдал за тем, как напрягались мышцы на спине Докчи, как проходила дрожь сквозь его бедра и плечи. Словно вслушивался в его прерывистое, сбитое в такие моменты дыхание. И в сердцебиение, ощутимое через прижатую к нему грудь, тоже — вслушивался. Докча и сам не заметил, как постепенно расслабился. Тело стало легким, почти невесомым, и больше не хотелось ни шевелиться, ни думать. Хотелось просто остаться вот так, позволить прикасаться к себе, прикасаться самому и чувствовать, как Джунхёк — живой, горячий, близкий — придерживает его, не давая упасть. Как делал это каждый день на протяжении десяти лет, пусть никогда об этом и не догадывался. Когда Джунхёк уложил его обратно на постель, Докча лишь промычал что-то невразумительное и с неохотой отпустил его плечи. На них ведь точно теперь синяки останутся, да? Небольшие, точь-в-точь повторяющие форму тонких пальцев. Однако мысль эта отозвалась внутри не мстительным ребячеством, а странным, мурлычущим довольством: это будут его следы на Джунхёке. На утро он может стереть их каким-нибудь эликсиром, — «Наверняка ведь сотрет. Зачем они ему?» — но Докче было все равно, продержатся они минуту, две или… Нет. Он обманывал. Снова обманывал самого себя. Ему, черт возьми, было не все равно. Ему нужны были доказательства, подтверждения — ему нужно было что угодно, чтобы понимать: эта ночь между ними случилась не только из-за личного сценария. «Я...» Да. Вот именно поэтому он предпочел бы больше не думать. Будто снова заметив «то-самое-выражение» лица, Джунхёк наклонился и поцеловал Докчу в ключицу. Прижался губами к выступавшей косточке, спустился поцелуями к груди, к животу, оставляя на коже отпечатки из тлеющего тепла, и остановился у края штанов. Щелкнула пряжка ремня. Докча вздрогнул, распахнул глаза и резко привстал на локтях. Джунхёк посмотрел на него исподлобья, вслед за ремнем уже успев расстегнуть и пуговицу, — в зазоре под брючной тканью виднелось темное белье. — Погоди, — Докча сглотнул. — Ты собираешься?.. — Использовать только руки. Джунхёк погладил большим пальцем низ живота, задевая резинку трусов, и вопросительно взглянул на Докчу. Тот вздохнул, — он хотел и не был готов одновременно — откинулся на подушку и пробормотал: — Ладно. Тогда... ладно. Джунхёк прищурился, не отводя с него глаз, словно пытался уличить во лжи. Не верил ему? Сомневался? Не собирался заходить дальше, не убедившись, что тот действительно не против? Докча усмехнулся: наверное, со стороны он выглядел совсем жалко. Испуганный, неопытный, смущенный. Взволнованный настолько, что даже не мог сказать простое: «Всё в порядке. Мне нравится. Продолжай». Он мог бы убедить Джунхёка, что всё хорошо, мог бы обронить какую-нибудь нелепую глупость, но слова застревали в горле. Слова для них обоих всегда — с самой первой встречи — были камнем преткновения. Каждый раз за них говорил кто-то другой: кулаки, мечи, истории — в драке решались споры, в лязге металла — обиды и сомнения. Но сейчас не было ни того, ни другого — было только доверие, которое Докча всеми силами хотел донести. Он безмолвно коснулся руки Джунхёка, положил свою ладонь поверх его и осторожно погладил костяшки пальцев. Надеялся, что тот поймет. И Джунхёк понял. Кивнул едва заметно, потянул штаны вниз — Докча приподнял бедра, чтобы было удобнее. Он запрокинул голову, уставился в потолок и постарался не думать о том, с какими мыслями и лицом Джунхёк сейчас рассматривал его обнаженный член: самой обычной длины, чуть изогнутый вверх, бледноватый, даже когда был налит кровью (пускай в тусклом освещении цвет был не так заметен, легче от этого становилось едва ли)... Это было неловко. И стыдно. Хоть Джунхёк никогда не спал с мужчинами, но, возможно, ожидал чего-то более привлекательного и впечатляющего. Прохладный воздух коснулся головки — Докча заерзал, сжал пальцами одеяло и только набрался смелости, чтобы попросить не медлить, как Джунхёк неожиданно рванул вперед и поцеловал его. Удивленный, Докча замер на мгновение, но впустил его язык без колебаний: целоваться с Джунхёком было сногсшибательно. А еще — опьяняюще. Настолько, что Докча переставал следить за своими руками: они прошлись по мускулистым плечам, спине, бокам, обвели поясницу и остановились на тренировочных штанах, которые Джунхёк так с себя и не снял. Вопиющая несправедливость, подумал Докча и на пробу спустил резинку чуть ниже, оголяя верхнюю часть бедер. Джунхёк не возражал. Он будто сам плыл от происходящего: давно и планомерно, сохраняя относительно трезвую голову лишь потому, что хотя бы один из них должен был это делать. Очнулся он только тогда, когда Докча, разрываемый предвкушением и страхом, замешкался, а штаны так и не сползли ниже. Мазнув напоследок языком по нёбу, Джунхёк отстранился, зачесал назад упавшие на глаза волосы — не получилось: челка все равно вальяжно опустилась обратно, но выглядело это чертовски сексуально — и ткнулся носом Докче в шею, оставляя на ней поцелуй. — Расслабься. Докча сделал ровно наоборот: поджался еще сильнее и мертвой хваткой вцепился в приспущенные штаны. Но вид их, черных, сливавшихся с полутьмой комнаты и оставлявших придурка-солнечника в более выгодном положении, раздражал до зуда под ребрами — и Докча, наконец, сдернул их вниз. Чтобы тут же сглотнуть и невольно уставиться на член Джунхёка, шлепнувший его по животу. Массивный, ровный, с широким основанием, проступающими венами и влажной от предсемени головкой. Докча даже подумать не мог, что когда-нибудь назовет чужой член красивым. Но вот он здесь: думает, смотрит, смущается, хочет оттереть румянец с собственных щек, стыдится за себя еще больше и бормочет полушутливое: — Теперь я точно не расслаблюсь. Джунхёк выпутался из остатков одежды, отпихнул штаны ногой и навис над ним абсолютно обнаженный. — Мне прекратить и одеть тебя обратно? — Только попробуй — и я тебе глотку перегрызу. Член Джунхёка слегка дернулся. Взгляд дрогнул — и Докча готов был поклясться, что увидел в нем одновременно что-то настолько голодное, темное, нежное и довольное, что вдоль позвоночника вздыбились мурашки. Джунхёк наклонился, получил за это смазанный поцелуй в подбородок, потянулся рукой вниз, но был неожиданно остановлен: Докча затараторил беглое — но явно непротестующее! — «Стой-стой-стой», впихнул ему склянку с оставшимся после массажа маслом и наткнулся на несколько откровенных вопросов в глазах напротив. Докча прочистил горло и глухо отозвался: — Так лучше, чем на сухую. Вопросов в глазах Джунхёка стало еще больше. — Что? Я читаю. Много. Иногда — без разбора. Хотя дело было не только в этом: живя один, он и сам пробовал мастурбировать со смазкой. Купил когда-то давно, только переступив порог совершеннолетия, пачку презервативов, — зачем? наверное, просто потому что так делали все — и милая девушка в аптеке посоветовала взять к ним лубрикант: «Для первого раза так будет комфортнее, поверьте». Докча поверил и взял. Презервативы ему так ни разу и не понадобились, но смазка все же нашла пускай нечастое, но применение. Хоть в чем-то, касающемся секса, он был более осведомлен, чем Джунхёк. Это немного обнадеживало. В воздухе снова раздался легкий цветочный аромат — тот самый, который Докча непрестанно чувствовал, вжимаясь в чужие плечи, — и Джунхёк вылил масло себе на ладонь, не растирая. Наблюдать за этим — за стекавшей по коже жидкостью, за блестящими от нее же пальцами — было сродни гипнозу. И в какую-то секунду, в какое-то крохотное мгновение Докча подумал, что был бы не против ощутить эти крепкие пальцы в себе. Возможно, он даже хотел ощутить их в себе. Но мысль упорхнула настолько же быстро, насколько пришла. Забылась, вылетела из головы, равно как и все мысли разом, потому что Джунхёк обхватил оба их члена рукой. И Докча вдохнул без выдоха. Открыл беззвучно рот, вздрогнул, выгнулся навстречу и вцепился в первое, что попалось ему под руку, — в коленку Джунхёка. Царапнул по ней ногтями, но тот даже не обратил на это внимание — двинул ладонью вверх, накрыл прижатые друг к другу головки, покружил большим пальцем по впадинке уретры, — Докчу прошибло и едва не сломало напополам от этого касания — а после скользнул вниз, распределяя масло, успевшее смешаться с их общим предсеменем. «Общее предсемя» не должно было звучать так сексуально, но оно — господиблядьбоже — звучало. Звучало так же горячо, неприлично и влажно, как и чувствовалось. Равномерно по всей длине, сплетаясь солоноватыми нотками с цветами и падая вязкими каплями на живот. Пальцы напряглись, сжались вокруг члена сильнее, заставляя Докчу зашипеть и взбрыкнуться. — П-погоди!.. Стой, полегче. Ты не меч держи-... Мхм! Он замычал, прикусил губу и схватил Джунхёка за запястье — тот отреагировал не сразу: сначала дрогнул взгляд, прикованный к лицу Докчи, — открытому, несдержанному, откровенному — затем прорисовались тени мышц на шее, а уже после — немного ослабла хватка. — Так? — голос у Джунхёка был непривычно хриплым и рассредоточенным, словно после сна. Он провел рукой вверх — Докча вскинулся, и в его громком, протяжном, сорванном «Да» послышалось не то «Да, вот так», не то «Да, черт возьми, как же хорошо». От наслаждения шумело в ушах. Расплывались под веками разноцветные и черные круги, дрожали ресницы, горели лицо, уши, шея, плечи — Докче казалось, что, включи сейчас кто-нибудь свет, и он был бы красным с головы до пят. Но света не было — и Докча впервые настолько сильно радовался особенностям Мурима, находя крохотное спасение в полутьме. Он хотел отпустить руку Джунхёка, но тот протестующе цыкнул — ничего не сказал, не попросил, но по тому, как пролегла хмурая складка меж его бровей, как проступили от напряжения сухожилия на запястье, Докча понял: не стоит. Пальцы он все же разжал, но лишь для того, чтобы тут же накрыть ладонь Джунхёка своей — не направляя, не вмешиваясь — и двигаться с ним в унисон. Это было до головокружения странно — не иметь контроля над собственным удовольствием. Джунхёк гладил, ласкал, толкался навстречу — Докча скользил рукой вместе с ним, но был бессилен: темп, касания, напор — ничто из этого не принадлежало ему, и в то же время — всё это было для него. Непредсказуемость и вынужденная покорность смущали, выбивали из колеи — и ухали в животе раскаленным возбуждением. «Продолжай», «не останавливайся», «не медли», «не отпускай», «не дай мне убежать» — редкие, но яркие мысли вспыхивали в сознании, ворочались тяжестью на языке, и Докча благодарил собственное тело за то, что не мог их сказать. Сейчас он мог лишь стонать, дышать сбито и часто, подмахивать дрожащими бедрами и пытаться хоть как-нибудь заглушить свой голос, который казался совершенно незнакомым. Ладонь, которой Докча постарался прикрыть рот, была тут же категорично придавлена к матрасу. Докча дернул ее, — безуспешно — посмотрел мутными глазами на Джунхёка и окончательно пропал: он никогда не видел его… таким. Зрачки черным омутом расползались по радужке, вздымалась в такт учащенному дыханию грудь, напрягались мышцы на животе, пульсировали венки на висках, а под скулами лежали едва заметные, темнеющие пятна румянца. Джунхёк был настолько живым и искренним в своем удовольствии, что Докча боялся отвести от него взгляд. И Джунхёк, казалось, делал то же самое: смотрел, не отрываясь, старался разглядеть, запомнить как можно больше, пока все же не подался вперед для поцелуя. Докча застонал ему в губы — Джунхёк поймал его стон, вжался сильнее, крепче, толкнул язык глубже и отпустил его руку, чтобы Докча тут же вплел пальцы в его волосы. Капля доставшейся власти опьяняла, и он не стеснялся тянуть, оглаживать, массировать — реагировать на каждое касание и давать понять, как приятнее, жарче, лучше. Не стеснялся дразнить, сжимать и мстить за несдержанные укусы и ноющие от настойчивой жадности губы. Джунхёк на все его выходки хмурился сквозь поцелуй, кусался то безжалостно, то нежно (то следуя чужим прихотям, то откровенно их нарушая) и в отместку за них не отпускал Докчу всякий раз, когда тот хотел отстраниться. Но Докча не хотел — он тяжело дышал и просто наслаждался тем, как Джунхёк, почти рыча, припадал к нему теснее, как хватал его за бедро и тянул обратно к себе, не разрывая долгого влажного поцелуя. От тонких, измученных губ он оторвался только для того, чтобы прихватить зубами шею — изгиб, ведущий прямо к плечу. Рука между их телами скользила мучительно медленно, и Докча испытывал, различал слишком многое: тепло широкой, грубой от шрамов ладони, утолщение ее подушечек, рельеф мышц и папиллярных узоров на пальцах, проступающие вены на горячем члене и тесный контакт кожи к коже. Самостоятельные ласки ни в какое сравнение не шли с тем, что происходило сейчас. В подростковом возрасте Докча дрочил из гормонального любопытства, во взрослом — исключительно из физической потребности: редко и без энтузиазма. Но теперь, когда Джунхёк жарко дышал ему в ухо, когда целовал в висок, в уголок глаз, когда прикусывал кожу у самой скулы и убирал взмокшие пряди со лба, чтобы разглядеть, не потерять, не упустить, Докча чувствовал, что сходит с ума. Плавится, тает мягким, податливым пластилином в чужих руках и теряется в ворохе ощущений, которых никогда до этого не испытывал. Ему хотелось быстрее, больше, жестче. Так, чтобы от мыслей в голове ничего не осталось. Он нетерпеливо подался бедрами вверх, сбивая неспешный ритм, и Джунхёк шлепнул его для острастки. Но Докчу не остановили ни короткий всполох боли, ни пальцы, впившиеся в бедро до глубоких отметин, — он волнообразно изогнулся, прижался к взмокшей от пота груди и царапнул Джунхёка по загривку. Требовательно, порывисто и упрямо. Так, чтобы этот заносчивый придурок точно понял, чего от него хотят. И он наверняка понял. Но прислушиваться не спешил, продолжая размеренно вести ладонью вверх и вниз. Откуда у него вообще было столько терпения?! — Ким Докча. Как только обжигающий, резкий шепот опалил кромку уха, Докча тут же записал этот прием в запрещенные. — Докча. Так делать было нельзя. Категорически нельзя. — Докча. На одном долгом, обреченном выдохе. «Замолчи, замолчи». Докча не знал, чего хотел больше: чтобы Джунхёк заткнулся или не прекращал дразняще нашептывать его имя, распаляя без того покрасневшие щеки и шею еще сильнее. Слышать в низком голосе, обращенном к нему, не злость — нежность, не отстраненность — желание, не насмешку — восхищение (ему ведь все это не чудилось, верно?), было до одури непривычно и неловко. Но вместе с тем — хорошо до поджимавшихся на ногах пальцев. Джунхёк почти остановился, поцеловал в плечо, огладил натянутую уздечку — и Докча заскулил, не зная, куда деться от нахлынувших чувств. Между ног было горячо и мокро от масла, пота и предэякулята, на коже расцветали и тлели следы, — поцелуев, пальцев, зубов — губы покалывало изнутри сотней крошечных иголок, а в прижатой к нему груди бу́хало сердце: настоящее, живое, бьющееся так громко и ярко, словно из них двоих оно было только у Джунхёка. Докча дрожал, терялся, пытался ухватиться за что-нибудь одно, но хотел всего и сразу. И Джунхёк тоже трогал его свободной рукой — везде и сразу. Он ускорил темп, ладонь заскользила по члену быстрее, но все еще — недостаточно. Собрав последние остатки здравомыслия и сил, Докча открыл рот, но сказать ничего так и не смог, вместо этого отправив короткое сообщение через «Полуденную встречу». [Ким Докча: Быстрее.] Джунхёк метнул взгляд в сторону, где, судя по всему, раскрылся экран их приватного чата, фыркнул и посмотрел обратно на Докчу. — Скажи мне это в лицо. [Ким Докча: В лицо я могу тебя сейчас только ударить. Хочешь?] — Хочу, чтобы ты перестал вести себя, как сумасшедший мудак. [Ким Докча: Тогда у тебя не встанет.] Джунхёк недобро прищурился, спустился к шее и укусил. Настолько сильно и резко, что Докча вскрикнул и вскинулся, крупно вздрагивая: перед глазами заплясали размытые отблески уличного света, а кожа вспыхнула, будто ее облили кипятком. Докча взбрыкнулся, забарахтался, и Джунхёк прижался к пульсирующему следу поцелуем, не то успокаивая ноющую боль, не то предупреждая: еще один ехидный комментарий — и глотку перегрызут уже самому Докче. Уступать не хотелось — но и терпеть уже было невозможно. Мутным, рассеянным взглядом он посмотрел на Джунхёка, повернул голову и ткнулся губами ему в ухо, судорожно выдыхая: — Быстрее. Я хочу... быстрее. Он тоже мог пользоваться запрещенными приемами. Мышцы на спине Джунхёка напряглись. Он приподнялся, оторвавшись от искусанной шеи, уперся рукой в матрас рядом с головой Докчи и послушался: перестал издеваться, медлить, задвигав ладонью быстрее и жестче. Влажные, непристойные звуки теперь звучали громче и отчетливей, пальцы сомкнулись плотнее — и Докча потонул в захлестнувших с головой ощущениях. Излишки их рвались из горла: стонами, всхлипами, неразборчивыми словами, которых не понимал даже сам Докча. Он бормотал, скулил что-то сбивчивое себе под нос, то грозясь прибить Джунхёка, если тот остановится хоть на секунду, то прося его подождать. Но тот не ждал, продолжал размашисто и быстро двигаться, наращивая темп, и Докча впервые был рад тому, что Джунхёк — упрямый, своенравный, неуступчивый порой до скрежетавшей под костьми злости — его не слушал. Или слушал — просто не то, что говорилось вслух. Докча волнообразно покачивал бедрами, поймав ритм, цеплялся рукой за все подряд и не чувствовал уже ничего, кроме скопившихся внизу живота жара и приятного напряжения. Джунхёк смотрел на него: на дрожавшие, полуприкрытые ресницы, на припухшие от поцелуев губы, следил за тем, как Докча вертел и запрокидывал голову в подступающем оргазме, как елозил под ним нетерпеливо, пытаясь получить больше и вместе с тем — уйти от чрезмерной стимуляции. Докча стонал, и Джунхёк жадно ловил каждый его стон, вслушивался, тяжело, но сдержанно дышал, будто не хотел заглушить чужой голос: непривычно откровенный, громкий, беззащитный в своей честности. Джунхёк с нажимом провел ладонью вверх — и это стало последней каплей: удовольствие, клубившееся в одной точке, резко хлынуло по всему телу. По мышцам, позвоночнику, сведенным бедрам, по плечам, шее, к кончикам пальцев — Докча выгнулся дугой, закатил глаза, разомкнул беззвучно губы и на мгновение потерялся во времени и пространстве. Оргазмический спазм сковал, удержал на месте — и Докче показалось, что он замер на бесконечно долгие минуты, потеряв контроль над собственным разумом. И это было чертовски — охренительно, пугающе, невыносимо — хорошо. Стоило волне удовольствия ослабнуть, и Докча обмяк, шумно выдохнул и обессиленно рухнул обратно на матрас, прижавшись взмокшим лбом к запястью Джунхёка. Тот скользнул рукой по члену еще несколько раз — Докча протестующе замычал из-за повышенной чувствительности, но не смог даже пошевелиться — вздрогнул и с хрипом кончил следом. Белые полосы семени, своего и чужого, теперь расчерчивали живот и грудь. Докча закрыл глаза, пытаясь отдышаться, и смотреть на весь этот беспорядок не желал. У него не было сил двигаться, не говоря уже о том, чтобы встать, дойти до уборной и привести себя в порядок. — Лежи. — Я, — язык ворочался во рту с трудом, — никуда и не собирался. Джунхёк вытер последствия их бурного «массажа с привилегиями» — чем именно, Докча так и не понял, но его это в принципе мало заботило — еще раз оглядел расслабленное, изредка подрагивавшее в остатках оргазма тело и бессовестно улегся сверху, уткнувшись носом в покрытую следами шею. Докча растерянно крякнул, почувствовав, как его внезапно придавило к постели и обдало жаром, но ничего не сказал. Не то от усталости, не то потому, что был не против, хоть и не спешил признаваться в этом даже самому себе. Он запустил пальцы в черные, растрепанные волосы, взъерошил их из вредности и принялся лениво и медленно массировать кожу головы: от загривка к затылку и обратно. Почему-то это успокаивало. Докча невольно усмехнулся: кто-то любил перебирать четки, кто-то — крутить-вертеть в руках всякую мелочь, а он, кажется, для медитации теперь мог трогать и гладить волосы Джунхёка. Если тот, конечно, в очередной раз не взбрыкнется и не ринется отстаивать свои слишком толстые личные границы, больше похожие на минное поле. Но Джунхёк не спешил ни брыкаться, ни выталкивать Докчу из своего личного пространства. Он молча лежал сверху, и дыхание его постепенно выравнивалось: горячий воздух щекотал шею уже не так порывисто и часто, вздымались в глубоких, неспешных вдохах плечи, и только сердце, столь ощутимое сквозь прижатые друг к другу грудные клетки, билось все так же быстро. Чувствуя, как тяжесть становится дискомфортной, Докча негромко заворчал: — Если собираешься спать, то слезай. Ты тяжелый. Джунхёк с неохотой скатился с него, и Докча, чтобы его не успели выпихнуть обратно в свою постель, тут же перевернулся и сплелся с ним ногами. Но Джунхёк не возражал и будто бы даже не думал отправлять его восвояси: он вытянулся, устроился удобнее, накрыл их обоих своим пальто и лег так, чтобы Докча мог пригреть холодные ступни. Стоило им перестать возиться, как в воздухе возник целый ворох косвенных сообщений. Докча не видел их, не хотел читать — только чувствовал, как тьма сквозь опущенные веки покрывалась светлыми пятнами. Может быть, завтра он обнаружит в своих карманах десятки тысяч новых монет, может — получит стену из восторженных криков и поздравлений Уриэль, может — решится поговорить с Джунхёком о случившемся, а может — проснется раньше него, соберет вещи и сбежит в Ассоциацию Гурманов в раздраенных чувствах. Но все это — завтра. А сейчас у него были перекинутая через талию рука, слабость во всем теле и одно черное пальто на двоих. И этого оказалось достаточно, чтобы уснуть, ни о чем не думая.