Пионы и О́ни

Он целует её долго и сильно, с напором, до распухших губ. До сдавленных от нехватки воздуха лёгких, до красного липкого тумана возбуждения в голове, до онемевших ног и слабого стона, больше похожего на предсмертный хрип. Рука, тяжёлая, с сухой жёсткой кожей на ладони, слегка давит на её живот через дзюбан, кажется, что тонкая шёлковая ткань вот-вот воспламенится. Второй рукой, больше привыкшей к рукояти катаны, чем к женской мягкости, рукой, отнимающей жизни и калечащей тела, он держит её за лицо. Но в этом нет необходимости — зеленоглазая женщина сама тянется к нему, к его жёстким губам и болезненно-приятным ласкам. Бёдра подрагивают и приподнимаются, трутся о возбуждение мужчины через хакама. Она почти готова почувствовать ядовитую усмешку в поцелуе в ответ на свои жадные движения, но он удивляет — отстранившись, смотрит через лёгкий прищур, словно пьяный, алые зрачки кажутся тлеющими углями. Задень — и пламя вспыхнет снова, завоет, сожрёт её без остатка. Вокруг жарко, словно она ступила в костёр, воздух кипит, отчего кровь в венах густеет, давит на сердце. Между грудей стекает медленно, неохотно и тягуче капля пота. Рвано вздохнув, мужчина поймал её губами, широким мазком языка коснувшись полусферы одной из грудей. Она обхватила непослушными руками его шею и мягко, умоляя, прошептала имя. — Рёмен. Каждое его движение, каждая часть тела, каждый мускул говорили о совершенной силе мужчины, почти лежащего на ней. Его крепкие твёрдые бёдра, стиснутые женскими ногами с обеих сторон, толкались вперед, прижимаясь и потираясь о раскрытую влажную плоть. Он дышал неровно, прикосновения потеряли прежнюю выверенную точность. На место ей пришёл хаос, скрученные от жадности пальцы, оставляющие алые полосы на белой коже; быстрые мелкие укусы и потерявший осознанность взгляд. Её трясло, но не от страха и боли — от желания. Рёмен впервые потерял контроль над собой. Казалось, все предыдущие разы, когда он касался её, когда брал её, все его движения были продуманы и выверены, как план нападения, расписанный ранее на бумаге. Сейчас они оказались в стихийной битве, к которой не успели подготовиться. Рёмен приподнялся на локтях, нависнув над девушкой. Его красные глаза, казалось, освещали серое зимнее утро. Киоши была уверена, что будь сейчас ночь, она всё равно бы увидела свечение, подобных драгоценным камням, глаз. Нет, не камней. Крови — живой, безумно алой. Пьянящей. Он встал на колени между её раздвинутых ног, широкая грудная клетка поднималась и опускалась в такт быстрому и неровному дыханию. Она сама сбивчиво дышала через рот, не в силах совладать с жаром, плавившим нутро. Девушка опустила взгляд вниз, на полную, мягко покачивающуюся грудь и подрагивающий живот. Румянец неровными пятнами проступил на шее и щеках, она попыталась свести ноги, осознав, в каком развратном виде находится перед ним, но Рёмен не позволил: обхватив руками её ноги под коленями, он предупреждающе, не прилагая силы, сжал пальцы. Внизу живота тяжело заныло, и резкая боль, словно взмах ножа, рассекла внутри от пупка до самого низа. Она громко охнула, понимая, что так быть не должно, дыхание участилось, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Рёмен, восприняв этот звук по-своему, чуть насмешливо и снисходительно улыбнулся — он не собирался себя в чём-то убеждать и тем более врать. Ему была по душе эта женщина. Ему нравилось, как она рассыпалась под ним. Как жаждала его одобрения, касаний, как ловила каждое слово и случайный взгляд, как отчаянно хотела его, но ей хватало ума не заявлять никаких прав. И пусть он видел насквозь её хитрую лисью натуру, она, побыв немного подле него, так же изучила, насколько он сам позволил, характер мужчины. Рёмену казался выгоден этот союз — молчаливая, но изворотливая Киоши сделает всё, что он прикажет и пожелает, сама же тихо оставаясь в его тени. Глядя в зелёные широко раскрытые глаза; на волосы, в беспорядке разметавшиеся по футону; чувствуя её сладкую дрожь от каждого его касания, он осознал, что не хочет ломать девушку, лежащую перед ним. И когда он получит желаемое, он не отпустит её, даже если Киоши воспротивится. Ему, испив крови врагов и утолив жажду сражений на недолгое время, нужно куда-то возвращаться. Пусть не навсегда. К кому-то, кто будет смотреть на него снизу с нежной покорностью. Обнимать ласковыми руками за голову и прижимать к груди, успокаивая размеренным стуком сердца. Ему не нужна жена, не нужна наложница. Ему достаточно знать, что женщина с бледными губами и молчаливым нравом всегда ждёт его, не требуя ничего взамен. Он сам позволяет себе обмануться её ненастоящей любовью. И он не позволит отдать её замуж. Она должна принадлежать ему. Всегда. В этой жизни и последующих. Огладив ей колено, Рёмен скользнул ладонью выше, по внутренней стороне бедра, подавив желание прикусить манящую, вкусную плоть. Коснулся указательным и средним пальцами раскрытых половых губ, фаланги тут же намокли. Слишком обильно, слишком жидко для естественных выделений. Мужчина поднял руку на уровень глаз — красный. Резко запахло кровью. — Киоши, — резко позвал он, привлекая внимание. На лице не было отвращения, лишь вернулась прежняя насмешливость, что прятала раздражение, и собранность, словно он размышлял над несколькими вещами одновременно. — Почему не сказала? Киоши замерла, со странной смесью недоверия и удивления рассматривая кровь на длинных толстых пальцах, в тусклом свете казавшейся почти чёрной. Медленным, ломаным движением мотнула головой. — Нет, это не… — она сглотнула вязкую слюну. Запах собственной крови забивал ноздри, между ног стремительно мокрело. — Ещё слишком… — Тебе больно? — перебив её, он прищурился, растирая жидкость подушечками пальцев. — Терпела? Настолько меня боишься? — Нет! — выкрикнула она. Приподнялась на локтях. — Нет, — повторила тише. — Я бы не… Только что стало… Сама не поняла. Рёмен не ответил, жёстким взглядом всматриваясь в побелевшее, как снег, лицо. Возбуждение ушло, сменившись недоверием. Он откинулся корпусом назад, словно желая отдалиться. — Ни-банме, — коротко бросил мужчина через плечо, поднимаясь на ноги. Скорее почувствовав, чем услышав, как открывается дверь, Киоши крепко зажмурилась — в комнату зашёл один из воинов двадцатки. Конечно, подчиненные Рёмена знали, что их господин имеет знатную госпожу, когда ему вздумается, но предстать в таком виде было ударом для её гордости. — Приведи лекаря. Сейчас же. Старика почти силой приволокли спустя недолгое время, Киоши успела плотней завязать дзюбан, вот только промокший от неостанавливающейся крови подол скрыть не удалось. Она чувствовала, как горячая кровь стекает по ляжкам, и её заколотило. Вспомнилось, как мать, умирая на этом самом месте, проклинала дочь, заливая бёдра и ноги Киоши своей кровью из раны на шее. Неужели проклятье сбылось? И дочери, посмевшей отнять жизнь матери, уготована страшная судьба? Девушка села, поджав под себя ноги. Лекарь, кряхтя, опустился на колени у края футона, источая запах горьких трав и старческой кожи. Пощупал тонкое запястье и, прикрыв глаза, посчитал пульс, причмокивая губами на каждый тревожный удар сердца. Узловатыми негнущимися пальцами больно надавил за ушами, попросил показать язык. Рёмен, скрестив напряженные руки на обнаженной груди, наблюдал за ним, стоя у стены. Его лицо ничего не выражало. — Госпожа, когда последний раз была кровь? — Чуть больше недели назад, — едва слышно ответила Киоши, рассматривая свои подрагивающие руки. Старик что-то недовольно пропыхтел. Громко хрустнув коленями, тяжело поднялся на ноги и достал из мешка благовония. Продолжая ворчать, ссыпал смесь трав в курильницу. — Недавно госпожа приняла средство, чтобы не забеременеть. Именно оно, вкупе с истощением после заключения, вызвало кровотечение. Я приготовлю отвар для восстановления сил и прослежу за режимом госпожи, ей нужен покой. Киоши неверующе вскинула голову — старик отчитывался не перед ней, своей госпожой, урождённой Камо, а перед гостем? Насколько распространилось влияние Рёмена, пока она была в заточении? Он же говорил, что уезжал. Она перевела взгляд на мужчину и задохнулась от внезапной мысли — она не сказала ему. Сама приняла решение, по старой привычке, оставшейся после брака. Не посчиталась с мнением своего господина. — Значит, ты пьёшь снадобье, чтобы не понести? Взгляд Киоши заметался по комнате, отчаянно цепляясь за предметы, всё что угодно, лишь бы не смотреть на мужчину. В голове клубком роились десятки оправданий, но ни одно из них не казалось подходящим. От Рёмена медленно расползалась тягучая и подавляющая аура, она тонкими железными прутами впивалась в мозг и конечности, лишая возможности двигаться и дышать, грудь сдавило тисками. — Хорошо. Ублюдки мне не нужны. Старик, передашь лекарство с прислугой. — Да, господин, — низко, насколько позволяла больная спина, лекарь поклонился и шаркающей походкой покинул комнату. Не сказав ни слова, Рёмен вышел за ним, его присутствие продолжало давить на Киоши, даже когда она осталась одна. Девушка крепко прикусила губу — снова убедилась, как она ничтожна для него. Лишившись доступа к её телу, Рёмен сразу же потерял к ней интерес. И совсем скоро, вдоволь наигравшись, он выпотрошит её и весь клан, забрав себе всё под остаток, а после бросит её, искалеченную, гнить среди останков старшего брата и отца. Застонав, Киоши рухнула на футон, скрючившись от боли и сдерживая слезы злости и обиды. За мгновение она сменила все свои планы.