fencing you

Олег не сразу понимает, что что-то не так. Что-то тянется криво, извилисто. Что-то на уровне атомном искрится неправильными частотами, утренняя тренировка проходит, казалось бы, обычно вяло: Кирилл собачится с Игорем, Дима пытается незаметно подчистить чёрные полосы с берцовых кроссовок, Прокопенко тянет кофе — запах по всему залу раздаётся, — и молча наблюдает, чешет усы и периодически хмуро переговаривает по телефону. Блажь. Олег фехтует утро, в спокойном настроении возвращается домой, снова приезжает на вечерку — картина не меняется. Но что-то странное и неуловимо-треморное дёргает глаз, Олег молчит, молчит упорно, даже Гром не торкает — только понятливо улыбается, — он смиряет сборную пустым взглядом и поджатыми губами, и пацаны не лезут. Вечером, после душа переодеваясь, слышит в пол уха:       — А чё, рыжик разве настолько пиздюк?       — Так по юниорскому возрасту попадает. — Вадим смешливо хрюкает. — Прокопеныч сказал, что ему нужно перед кубком где-то посоревноваться, хочет на него в деле посмотреть.       — Без Аллы Игнатьевны тоска, а она там со своими мелкими чуваками … И всё понятно сразу становится — Разумовский свинтил в Казань, поэтому не увидеть горящей рыжей головы — вот, что Волкова озадачило. Быстро. Вечером Олег ему пишет: Олег Волков: «Почему не предупредил?» — 21:23. Серёжа Разумовский: «Хуя» — 21:24. «А должен был?» — 21:24. «Привет!» — 21:24. Олег Волков: «Ты прав.» — 21:27. Три точки набора сообщений светятся несколько раз — Серёжа снова и снова набирает, но не пишет. Олег хмыкает, откладывает телефон на комод, заворачивает в сторону ванной по холодному полу, как уведомление пищит: Серёжа Разумовский: «Фехтуем личные завтра в 10» — 21:34. «Я очень волнуюсь почему-то» — 21:34. «Алла Игнатьевна мне принесла валидол и пиздец вкусный круассан миндальный» — 21:34. Вот почему насчет неё интересовался — вместе теперь кукуют на первенстве юниоров в Казани, на турнире, который Алла Игнатьевна возненавидела задолго до начала — в этом году Леонтьева будет присутствовать в коллегии главных судей и награждать победителей, — и каждый раз, когда заикалась о нём, гневно сжимала бумажный стаканчик наманикюренными пальцами. Олег Волков: «Никогда бы не подумал, что ты можешь о чём-то волноваться» — 21:35. Серёжа Разумовский: «Почему?» — 21:35. Олег Волков: «Мне казалось, что твоя тактика — это заставлять волноваться всех вокруг, но оставаться спокойным самому» — 21:35. Серёжа Разумовский: «Не, ну, ха-ха, так и есть» — 21:35. «А ты что, волнуешься?» — 21:35. Олег Волков: «Периодами» — 21:36. «Как ты себя чувствуешь?» — 21:36. Серёжа Разумовский: «Очень странно» — 21:36. «Тут в этом же отеле поселились парни из Москвы, если там мои, ночью может случится пизделовка» — 21:36. «Или просто пырнут, пока сплю, хэ-зэ» — 21:37. Олег слепо рассеянно моргает, пытаясь вчитаться в текст, чтобы точно уловить — пизделовка? Неужели Разумовский настолько скандально покинул «Динамо», что без кулаков встречи не случится? Прокопенко всегда говорил Олегу, что любые споры надо решать с шпагой в руке, ногами в стойке, маской опущенной — в профессиональном и честном бою. Олег Волков: «Они не захотят иметь дело с последствиями таких опрометчивых решений» — 21:39. «Спокойной ночи» — 21:39. На следующий день Олег в перерывах между плановой уборкой квартиры — мысль о том, чтобы заказать клининг его выкручивает всего изнутри, кожа чешется с обратной стороны, если представляет, что кто-то посторонний водится в его доме, — включает спортивную трансляцию: по федеральному транслируют, точно по расписанию, тренировку юниоров. Людей на трибунах собралось немного — семьи, друзья. Ведущая — женщина в костюме в тонкую белую полосочку с чёрным гладким пучком, — лениво рассказывает о начале спортивного сезона, о действующих фаворитах и планах на грядущий Кубок России. Олег посматривает в телевизор через пол-оборота, сам снимает постельное белье, расправляет чехлы на подушках, готовится вешать новые постиранные шторы в спальню. Пучок говорит про Аллу Игнатьевну, и он поднимает голову, заинтересованный: тренерша, как и всегда одетая с иголочки, стоит, насупившись, около трибун и отчитывает одного из тупящих взгляд в пол парней из группы помладше. Ничего не слышно, но Олег, воспитанный Аллой Игнатьевной, может по губам прочитать: «Ты сюда зачем приехал? Пинать баклуши, друг мой?»       — На экране вы можете увидеть Бамирову Аллу Игнатьевну — тренера высшей категории и заслуженного тренера России по фехтованию на шпаге. — Говорит скоренький мужской голос диктора. — Один из ведущих тренеров сборной России, между прочим, которая привезла к нам в Казань, по слухам, новую звезду. Посмотрим-посмотрим. — Диктор — Ушаков что ли? — где-то вне видимости потирает руки. Олег вытирает пот со лба, включает звук громче. На экране появляется Разумовский — собранный и тихий, разминается в легкой пробежке трусцой туда-сюда по линии вдоль стены, лавируя между спортсменами из других городов. Никому не заглядывает в глаза, ни с кем не общается — сконцентрирован и спокоен, волосы собраны в высокий хвост, вот-вот распустятся, Олег представляет, как провёл бы ладонью, фантомно на кончиках пальцев остаётся касание.       — А вот и Сергей Разумовский — новый воспитанник всем известного спортивного клуба «Импульс», некогда москвич, теперь — петербуржец, попавший лично в команду Прокопенко. Что можешь сказать, Анна?       — Что нас ждёт интересный сезон, однозначно. — Ведущая посмеивается. — Новый лучший друг Олега Волкова — капитана нашей сборной, — обязательно поднахватается от старших коллег по цеху. Будем надеяться, что нас ждёт большая сенсация, для Сергея этот сезон будет первым взрослым в карьере, через неделю стартует Кубок России, а мы обязательно приглядимся к этому молодому человеку. Олег усмехается. Игорь активизируется моментально. Игорь Гром: «Новый лучший друг?» — 11:14. «Серьёзно?» — 11:14. Ничего не ответив, Олег перечитывает ещё два раза и делает звук громче.

***

За окном шумит полдень, солнце впервые светит, не прикрытое перистыми тучами, горячее и белое. К вечеру передают грозу. Олег сталкивается с Серёжей на лестнице, как полтора месяца назад, в первый раз. Разве что теперь рыжая голова не скрывается в пролете. Разумовский, чувственно поникший, поднимает голову и смотрит рассеянно, тухло, улыбается натянуто — Олег хмурится, но причину считывает между строк. Он её два дня назад увидел. Серёжа принимал серебряную медаль из рук широко улыбающейся Леонтьевой, жал ей руку, а сам едва сдерживал лицо ровным.       — Привет. Я всё проебал. Они начинают разговор с козырей, всё ясно. Олег качает головой, забывает, куда и зачем шел.       — Если бы ты не попал в олимпийку — это был бы проёб, но ты занял второе место, что лучше, чем триста мест до него. — Олег знает наверняка, о чём Серёжа говорит — нет ничего обиднее серебряной медали, но не научиться принимать свой результат значит никогда его не улучшить. — Так что ты в любом случае молодец. У Серёжи взгляд такой едкий становится, глаза косятся, а в них читается отчетливое «не пизди». Уровня воспитания ему хватает, чтобы сказать:       — И часто ты сам себя считал молодцом после проигрыша в финале? — Подлец. Волков собирает руки на груди и упрямо смотрит Разумовскому в глаза: тот стоит на ступень выше, поэтому вровень.       — Ни разу.       — Вот и я о чём. Хуйня это всё, я проиграл. — Он так драматично-злостно поджимает кулаки, натягивая на костяшки бледную кожу, что фаланги скрипят. Не нравится это Олегу — чужая злость тяжело переживается, особенно, когда тебе лично знакома её причина. — Фёдор Иваныч сказал всё то же самое, что и ты. — Ещё бы, Олег со своим тренером почти кровью едины, не то, что характерами.       — Я смотрел твои бои на трансляции. — У Серёжи от изумления подкашивается правая коленка и он чуть не летит со ступеней вниз, Олег успевает поймать, схватив за плечи, и рыжий его за запястья хватает так цепко, что не вырвать. — Ты слишком плохо стоишь на ногах для фехтовальщика.       — Ты прикалываешься? Реально смотрел, что ли?       — Почему тебя это удивляет? — Серёжа хлопает ресницами, сдувает челку, поправляет её пальцами и пытается поставить куда-нибудь руки — и всё это под внимающим укором Волкова.       — Ну я не это … Я думал, что … Бля, забей, я просто польщен жесть как. — Серёжа сначала широко улыбается, потом вспоминает, что проебал как лох первое место, и за долю секунды счастливое выражение лица стекает в слив. — Ладно, теперь мне стыдно, что ты видел мой позор. Алла Игнатьевна постеснялась ругаться, но мне кажется, что она была мной сильно недовольна. Ложь. Сколько Олег знаком с Аллой Игнатьевной, столько лет помнит — ничем её не стеснить, это непробиваемая на смущение женщина. Разумовский глядит побитой собакой, печальный и разбитый, хотя и пытающийся храбриться — Олег не очень понимает, почему спустя несколько дней его все ещё поглощает обида на самого себя за проигрыш, но правда в том, что чужие эмоции в целом Олегу тяжеловато даются. Он очень старается. Правда.       — Нет, Алла Игнатьевна, если захочет, будет кричать так, что уши отлетят, и всё равно, сколько времени ты тренируешься под её руководством, для неё мы все — дети. — Олег сжимает Серёжино плечо, и он кладёт руку поверх, невидимо кивает и гладит пальцы. — Хочешь, потренируемся вместе? У Серёжи брови от удивления вверх взмывают, он собирается вот-вот произнести отвратительно пошлую шутку, от которой у Олега перекосит лицо, уже открывает заулыбавшийся рот, но говорит вместо этого:       — Блять, очень. — И этот тон звучит ещё похабнее, чем всё, что Олег мог успеть придумать. — От самого Олега Волкова. Главный зал занимает младшая женская группа, Олег на секунду суёт голову в проём, десятилетняя девочка машет ему рукой и чуть не роняет шпагу, которая её саму чуть меньше по росту. Фёдор Иванович оборачивается, махом просит Волкова сдриснуть, чтобы не отвлекал, и снова продолжает вещать про правильный градус сгиба ребра клинка.       — Пошли в малый зал. Серёжа очухивается от растройств, улыбается, радостный, и идёт вслед, за спиной. Олег его усмешку лопатками чувствует и разминает мышцы — у него самого сегодня нет тренировок, но Дмитрий Александрович настоятельно просил заехать и забрать в химчистку первый комплект формы, чтобы до Кубка успели постирать. Встретить Серёжу было приятно, хоть и неожиданно; Олег молчит, открывает ключом малый зал, включает свет, пропускает Разумовского вперёд. Внеплановые занятия — самые эффективные. Так Олег считает ровно до момента, когда спустя тридцать минут не оказывается с Разумовским на одном поле боя. Зал небольшой, на четыре дорожки расчитанный, не скрыться от пытливого синего взгляда.       — Кто это был?       — А?       — Тот парень, с которым ты фехтовал в финале. — Олег подключает шпагу. — Он был не рад тебя видеть. Личные недомолвки между спортсменами всегда считываются, как ни плюнь. Повезёт, если сможешь за годы соревнований сохранить нейтралитет, но если нажил себе недруга — пиши пропало. Злость, выброшенная через бой на шпаге, может стать травмоопаснее пары синяков. Серёжа нервно усмехается и кусает щеки.       — Мой бывший.       — Ты из-за этого проиграл? — Дорожка не колет, Олег подходит проверить гарды — металлический скрежет раздаётся в тишине эхом. Серёжа мрачнеет. — Извини.       — Да не, всё норм. Это символично, что мы с Диманом встретились только в конце, до этого я даже в группе с ним не фехтовал. — Серёжа заправляет шнур. — Но врать не буду, надеялся, что он сольётся раньше и руки нам жать друг другу не придётся.       — Он коротышка.       — Ага, поэтому и расстались. — Серёжа нагло улыбается с языком, перед тем, как надеть маску, говорит: — Люблю парней повыше. Олег дёргает бровями:       — У тебя большой размах рукой, тогда нужно больше на скорость уколов ставить. Если ты, как я понял, не особо любишь защищаться. — Тут же Олег сам с собой поспорил — защищался Разумовский как чёрт бешеный, но только на настроении азарта, когда оставался нерастраченный с атаки пыл. А так — скоростная ракета, уповающая на быстрые ноги. Хорошая тактика, рабочая — не дать сопернику продышаться, заколоть до судейской команды, но срабатывает только на дилетантах.       — Даже не знаю, ты хвалишь или срёшь меня.       — Вставай, и разберёмся. — Олег опускает маску и перетряхивает колени, гоняя кровь. Как бы Разумовский не выкобенился, душу его Казань задела — Олегу с двух нот распознать упавший дух, но на то он и капитан сборной, чтобы этот дух восполнять, даже если придётся жертвовать собственным свободным временем. В пустоте зала раздаётся лязг шпаг.

***

      — Как ты это сделал? Серёжа так громко шокировано смеётся, несмотря на усталость, ломкость в мышцах, красные щеки и забитую правую руку, что Олегу самому становится легче двигаться. Он смотрит на вооруженную руку, куда угодил острый Волковский укол, как на пришитую третью конечность.       — Ты ломишься вперёд, но не успеваешь вовремя отойти и правильно защититься. — Серёжа смотрит на него, как на восьмое чудо света. Олег прокашливается, отсоединяется от системы, точным рывком кладёт шпагу обратно в ширенгу. — У тебя очень слабая вторая защита, а в ноги колют постоянно. — Олег поднимает левой рукой клинок Серёжи, выкручивает под нужным углом, показывает, Серёга только кивает, внимательно разглядывает, как аккуратно волковские пальцы управляются с чужим оружием. Сердце под костюмом чуть щемит, Олег расправляет плечи, перетягивает туда-сюда шейный отдел, чтобы кислород под ребра поступал — когда чуть подышит, не стягиваемый по телу костюмной резинкой, проще ясно смотреть на мир. Переодевается Волков раньше, прикрыв глаза и считая ритм, стоит за дверью, ждёт, когда рыжая макушка задорно выпорхнет из-за двери, чтобы закрыть зал на ключ и передать тренеру.       — Мне к Фёдору Ивановичу надо ещё.       — А, ну, ладно, давай, до встречи. — Серёжа неловко мнётся, путается в сторонах коридора, пока Олег ему пальцем не показывает нужное крыло, и ретируется, обернувшись через плечо — волосы летят. Олег поднимается в тренерскую неспешно — в груди снова резь неприятная. В кабинете Прокопенко пахнет кофе, краской стен и бумагой — родной запах. Фёдор Иванович перебирает бумаги, туда-сюда переправленные отчеты федерации об аккредитации спортсменов, кажется, будто постучавшегося Олега и не замечает, так, только бровью ведёт, один взгляд кидает и снова в стол смотрит. Олег заходит и садится в кресло, напряженный и расслабленный одновременно — перманентное состояние стресса на затворках вьётся, никак его не соскоблить, сколько бы не отдыхал. Наблюдая, как легонько мигает старая лампочка — скоро заменят, — Олег не замечает, что Фёдор Иванович ещё одну кружку-таки достаёт: не спрашивает, просто льёт кофе и Олегу через стол бережно толкает.       — Ну чего ты, Олежа, устал?       — Нет. — Олег резко весь присобирается, но плечи опущены остаются. — Нет, я так, просто … К вам заскочил, вдруг что-то надо. Прокопенко смотрит недоверчиво, полуулыбается. — Ну чёрт с тобой, если не сознаёшься. Я понаблюдал за вашими с Разумовским плясками, и я, признаться, впечатлён. Не только им, но и тобой.       — А у вас разве не тренировка младших была? — Олег смотрит на время: семь сорок, ну да.       — Какой там, уже все разбежались по домам, им в этом возрасте никакого спортивного поведения не привить. — Олег усмехается: сам был такой же. — Олеж, а ты в тренеры подаваться не хочешь после карьеры спортивной? Вопрос выбивает из Олега воздух — он закашливается, пока Фёдор Иванович терпеливо протягивает бутылку воды, благодарит и несколько раз в грудь кулаком бьёт.       — Да я … Я как-то не планировал пока карьеру спортивную заканчивать.       — Правильно! Правильно, Олеж, я так, на будущее. Сам в твоём возрасте только об Олимпиадах и думал, тренерство само по себе пришло, но ты этот вариант не отметай, у тебя бы получилось, мне кажется, пару поколений шпажистов поставить на ноги. — Олег сглатывает улыбку, тепло от слов Прокопенко разливается по груди, и он медленно кивает головой, неловко зачесывая волосы. — Как ты этому Серёжке точно сказал про двойку, даже я не сразу обратил внимание.       — Вы слышали?       — Я стоял на мостике. — Олег глупо усмехается, так был увлечен, что тренера не заметил. — Разумовский этот мне нравится, Алла его очень хвалила после Казани: говорит, ничего такой, цельный, не распадается, шпагу держит, не боится. Я знаешь, что думаю. — Фёдор Иванович заговорчески вперёд клонится, будто тайну Олегу поведать собирается. — Что его можно будет не откидывать на второй план на будущих соревнованиях. Олег лениво мешает ложечкой кофе, рассматривает деревяный узор лакированного стола и мимолетно по разложенным бумагам пробегается взглядом. За спиной раздаются голоса — кадеты пришли на вечернюю тренировку, Дмитрий Саныч их ждёт. А Разумовский … Разумовский, да, будет обидно, если на второй план окажется задвинут. Волков думает громко, на лице мысли писаны: он согласен. Серёжа бои за шестьдесят четыре, тридцать два, шестнадцать и восьмёрку прощелкал, как орешки. Без лишних закидонов, с большим отрывом в счете, не размениваясь лишними минутами: колол уверенно, быстро, не труся. Мог бы, Олег уверен, так же и в финале, запросто бы выиграл, но эмоции взяли своё. Если они им управляют, расстановка сил может быть неравномерна, Олег знает по себе. Когда он фехтует, напротив нет ни друзей, ни товарищей, ни партнеров, ни семьи — никого, кроме соперника, единственный способ оказаться превосходным над которым станет нанесённый укол.       — Посмотрим на Кубке, да? Серёжа по юности многовато чувствует.       — А должен больше думать. — С выдохом грудью кивает Волков и ставит кружку на стол. Фёдор Иванович суетливо принимает распихивать документы по полкам, а потом смотрит красноречиво на Олега. — Что?       — Ты со мной поедешь? Тётя Лена приглашает. Приглашения на посиделки в чете Прокопенко Олега всегда чуть выбивают из сил — ему невмоготу странно и диковато себя ощущать в обстановке, где тепло и семейно, а сам он — желанный гость. Олег уже встаёт, хочет начать отнекиваться, отвертеться соревнованиями через пару дней, к которым нужно готовиться правильно: спать там, за едой следить. Фёдор Иванович по-отечески смеётся над ним, возражений не принимает, снисходительно чешет усы и уже приговаривает, каких они вкусных пельменей налепят. Мнение Олега, в общем-то, теперь не учитывается. Ему снова пятнадцать лет, и Фёдор Иванович, не терпя возражений, зовет летом во время спортивного отпуска их с Игорем к себе на дачу на недельку, хотя бы на речке-вонючке покупаться. Олег смиряется. Не смиряется он со стоящим в коридоре Разумовским: тот растерянно хлопает глазами, оборачивается по сторонам — может, Олег не на него так в упор смотрит, — пока Прокопенко возится с ключами, пытается их из внутреннего кармана пальто достать.       — О, Серёжка! А ты чего ещё здесь? Всех уже отпустили.       — Да я это … — Ай, неважно, с нами-то поедешь? — Разумовский моргает, посматривает на Олега, а тот молчит: выпутывайся сам. Выпутываться, в общем-то, Серёже некуда, Фёдор Иванович в том радушном настроении, когда душа нараспашку.       — Куда?       — Пельмени лепить. — Фёдор Иванович говорит так просто. — Всё, да, давай, собирайся-одевайся, мы на улице тебя подождём, только не забудь Ане ключи сдать. Тренер, насвистывая синичку, идёт первым, Олег за ним. Оборачивается, жестом показывает Серёже ускориться и перестать стоять на месте истуканом. Пока они стоят на улице около машины, а где-то севернее уже гремит приближающаяся гроза, Серёжа быстренько пишет: Серёжа Разумовский: «Это же не прикол, да?» — 19:48. «Меня реально Прокопенко позвал лепить пельмени?» — 19:48. Олег Волков: «Обычная практика, ты скоро привыкнешь, не переживай» — 19:49. Других аргументов Серёже не нужно, он выбегает, переодетый, минут через семь, пытается на ходу собрать волосы в мало-мальски сносный пучок, Олег протягивает руку и берёт его сумку, закидывает в багажник ниссана Прокопенко, пока рыжий пытается пристегнуться. Неловкая аура душит Олега под челюсть — он откашливается, когда они своей почти семейной группкой заходят в квартиру к Фёдору Ивановичу: в куртке моментально становится жарко, Олег помогает Разумовскому снять пальто и повесить на плечики, когда в коридор выходит румяная тётя Лена в зеленом фартуке.       — Опять ты своих оборванцев к нам в дом тащишь! — Она широко-широко улыбается, у Серёжи от взгляда на неё глаза светятся. — Олег, привет, дорогой! — Олегу достаются крепкие материнские объятия, два звучных поцелуя в щеки и пожатие рук в догонку. — Как ты себя чувствуешь? Нет с сердцем проблем?       — Всё хорошо, теть Лен, очень рад вас видеть.       — Ну проходи тогда, не стой в проходе. А потом тётя Лена замечает молчаливую рыжую макушку и незамедлительно — будто Разумовскому семь и он ребёнок только-только в школу пошедший, — чешет за ушами. Олег понимает, ему самому хочется эти волосы потрогать иногда.       — Лена, знакомься, это и есть наш новенький, Сергей Разумовский. — Фёдор Иванович стягивает ботинки и приглаживает усы.       — Можно просто Серёжа. — Он улыбается, как сытый кот, принявший участь стать любимчиком.       — Просто Серёжа, значит, а я просто тетя Лена, будем знакомы. Двадцать минут спустя Серёжа сидит за столом напротив, пытается вслушаться в рябое радио на полке, за окном звенит синица. Солнце село, небо синее, лиловое. Олег над серёжиным сложным выражением лица смеётся, а когда тот поднимает голову и без слов спрашивает: «Че, бля?», мотает головой. Лампочки у Прокопенко дома все с теплым светом, золотистым, солнечным, в таком все веснушки на втянутых от напряжения щеках видны. Пельмени Разумовскому даются не с первой попытки — оно и понятно, не так давно у Прокопенко тренируется, опыта маловато. Фёдор Иванович снова и снова — терпеливо, без нервов, — поправляет, склеивает углы, сыплет побольше муки или выпавшие кусочки фарша обратно засовывает. Первый полученный пельмень Разумовский торжественно вручает Олегу. Олег берёт, коснувшись пальцами чужих, смотрит вопросительно:       — Ты даришь мне свой пельмень?       — Бери. В итоге Разумовский, отмыв руки, рядом с горкой идеальных — по линеечке слепленных, — пельменей сидит и нервно дёргает ногой. Курить хочет, ага. Только хуй скажет при тренере, Олег усмехается, вытирает тыльной стороной ладони кожу, убирает чёрные волосы за уши.       — Ты испачкался. — Он наклоняется через стол, Серёжа топорно всей ладонью оттягивает их назад. — Одна фигня.       — Да щас уже заканчиваем. — Прокопенко деловито хлопает ладонями, мука по кухне летит, Олег чихает. — Будь здоров, Олег.       — Ага, спасибо. Фёдор Иваныч, а вы скажите, мы на Кубок-       — Олег-Олег-Олег. — Тренер морщится, недовольный, смотрит на Волкова, как на нашкодившего щенка — со снисходительным возмущением. В домашней одежде, без костюма или длинного утепленного тренча выглядит совсем по-семейному. — Давай не будем работу и жизнь смешивать, отдыхай. — Олег хочет возмутиться, он — профессионал, для него «работа» и «фехтование» — это синонимичные понятия, но ничего не говорит, потому что на Серёжу взглядом натыкается, а тот одними глазами говорит: «Давай, спиздани, что спорт — это жизнь», и Олег ничего не произносит, хмуря брови. Серёжа усмехается. А несколько часов мрачнее тучи ходил. Олег завидует. Хорошая привычка должна вырабатываться быстро — не переживать дольше положенного времени о неудачах. Хуйня случается. Либо исправляй, либо забивай. Воспитательница Волкова — когда тот был мелкий и взбалмошно-ретивый, — частенько намекала, что фехтование можно и оставить, у Олежи же хорошо математика получается, а со спортом чего-то пока не идёт. Когда он восемь лет назад выиграл свой первый чемпионат России, она по возвращении вручила букет цветов и попросила прощения, у Олега слезы текли. Потому что Олег исправлял ошибки и никогда не забивал.       — А чего, Игорь с Юльком правда свадьбу планируют к осени следующей? — Тетя Лена заходит с чайником и кастрюлей. — Ну наконец-то.       — Ещё не планируют, вы же знаете Игоря, он всё момента подобрать не может, чтобы кольцо вручить.       — Дурак. — Все оборачиваются на Серёжу, он невозмутимо жмёт плечами. — Ну Юля классная, не знаю, чего он тогда думает. — Тетя Лена согласно поджимает губы.       — Серёж, в «Импульсе» столько ещё гимнасток тренируется, познакомился бы с кем-то. — Олег вспоминает историю про бывшего парня и усмехается одним уголком губ. Прокопенко и тетя Лена от Разумовского не отстают.       — А кстати, да. Серёжа, ты внимание обрати, многие тоже в общежитии нашем живут, может, пересекался с кем-нибудь? Серёжа стреляет взглядом в Олега, неловко передергивается на месте, когда видит, что тот уже смотрит в ответ.       — Фёдор Иванович, мне не до этого. — Говорит, а на Волкова смотрит, сузив глаза. — Я карьеру спортивную хочу построить.       — Ну молодёжь. — Фёдор Иванович хлопает Волкова по плечу, тот вздрагивает от неожиданности и растерянно улыбается. — Я вот Олеже всё тоже не могу невесту найти. Ладно, это дело нехитрое, вы ребята ещё молодые, всё впереди, главное — не проморгать.

***

К вечеру Серёжа расслабляется, смеётся громче, тетя Лена от него в восторге пребывает — постоянно наклоняется к уху и что-то тихо рассказывает, клянется, что в Москву обратно пацана не отдаст, он ей нравится. Фёдор Иванович не спорит и ещё Серёже в тарелку подкладывает пельменей, потому что «слишком худенький» — Олег раньше внимания не обращал, ему казалось, нормальный, для спортсмена-фехтовальщика так точно. После чая становится жарко. Ближе к ночи расходятся, Олег помогает Серёже влезть в своё огромное безразмерное пальто, тетя Лена недовольно ворчит, что тот без шарфа ходит и мотает вокруг шеи свой большой вязаный красный. Лампочка над головами мигает. Напоследок Разумовскому вручают запакованный кусочек домашнего пирога с клубникой, и Серёжу это трогает до глубины души. На улице первом делом нервно закуривает:       — Что это было, Олег?       — О чём ты? — Олег неспешно бредёт, спрятав руки в карманы, оборачивается.       — О них. Это … У вас всегда так было, что ли? — Олег не находится с ответом, он молчит и кивает, Серёжа ровняется, идёт рядом, а голову не поднимает. — Ты счастливчик. Не поспоришь. Будучи круглым сиротой, выросшим в детском доме, Олег научился ценить тёплое людское отношение, не кроящее под собой двойного дна. Доброта и любовь — редкость, Олег сжимает плечо Серёжи, потому сказать ему решительно нечего. Настроение рыжей бестии сменяется по щелчку пальцев. Он выкидывает окурок в мусорку, глубже кутается в шарф. Погода у подножья Невы портится также быстро. Набежавшие тучи и дождь — сначала тонкий и незаметный, а потом разбушевавшийся, — заставляет их забежать под козырек ещё не закрывшейся кофейной лавки. Олег, чтобы не заканчивать день на треморной ноте, предлагает зайти и выпить кофе. На это Серёжа красноречиво кривовато дёргает губами, и Олег себя поправляет:       — На чай?       — Ещё хуже. — Разумовский нервно посмеивается, Волков буднично игнорирует, но открывает перед ним дверь, чтобы не навернулся сгоряча на мокрых ступеньках — Серёжа скользит в кафе и весь перетряхивается от теплого воздуха и запаха мандариновых эклеров. Внутри почти пусто, три человека: облюбовавшая столик в углу под лампой парочка и дедок с газетной сводкой вечерних новостей. Серёжа осматривается по сторонам внимательно, Олег — буднично. Это не шоколадница, а несетевое кафе, где один стакан латте выйдет на пятихат, поэтому Разумовский пытается стереть недовольно-скомканное выражение с лица, но у него не получается, Олег помогает снять пальто и, устало выдохнув, занимает столик у окна:       — У меня есть деньги угостить тебя кофе.       — А ничё, что я со своим пирогом? — Он машет пакетом. — Не выгонят?       — Серёж …       — Всё-всё, заглох. — Серёжа садится напротив, ножки деревянного стула скрипят, он испуганно цокает, кусает губы и смотрит в окно на дождь — улица становится серой и мрачной, из открытого в другом конце зала окна задувает холодный ветер, официантка торопится закрыть, а потом подходит к ним, пытаясь скрыть зевок в кулак.       — Добрый вечер, меня зовут Мария, хотите посмотреть меню или сразу оформить заказ? — Протянутое тонкое меню Серёжа берет крепко, а сам смотрит на Олега, как на маму-кошку, от которой всё не дождаться распоряжений.       — Посмотрим меню. — Отвечает Олег, сначала не отводя взгляда, а потом всё-таки улыбнувшись Марии — у неё такие же рыжие волосы, но орехово-зелёные глаза, в которых вспыхивает узнавание. Она кивает незатейливое «хорошо» с плохо скрываемой улыбкой и тихо отходит.       — Она запала.       — На кого?       — На самого красивого холостяка в российском спорте.       — Серёж. — Олег подпирает кулаком подбородок и буравит хмурым укором Разумовского, листает меню, даже не глядя. Рыжие помокревшие волосы переливаются в золотом свете лампочек, Серёжа улыбается с языком — красивый, как чёрт, Олег тупит взгляд, не может оторвать.       — Могу её понять. — Олег зеркалит улыбку. Эта тонкая нить флирта щекочет нёбо, а Волков слишком долго вьёт вокруг себя кокон одиночества, чтобы не засмотреться в синие лисьи глаза. И всё же …       — Что ты будешь брать? — Пыл Серёжи сдувается, он кусает щеки изнутри, зачесывает гребнем пальцев чёлку и опускает взгляд, скрывается в меню, смущенный. — Серёжа?       — Олег, четыре с половиной сотки за кофе с сиропом лавандовым — это же пиздец.       — Ты хочешь?       — Я не …       — Нам латте с лавандовым сиропом и американо с корицей. — Олег выхватывает меню из лапок Серёжи быстрее, чем тот успевает одуматься, и передает в руки подоспевшей Марии. Она всё смущенную улыбку прячет, сфоткаться хочет.       — Что-то ещё желаете? — Олег красноречиво оглядывает Серёжу, его давящий укор и готовые вот-вот броситься кусаться зубы.       — И самый вкусный миндальный круассан.