fencing you

       Серёжа Олега на удочку пытается лениво зацепить, иначе он этого объяснить не может — рыжий смотрит недоверчиво, готовый вот-вот получить своё «иди гуляй, парень» и отчалить в закат, ни о чём особо не жалея. Олег думает недолго, проженный взгляд из-под челки, мелькающий через клубья дыма, оставляет без вариантов на капитуляцию. Он кивает в сторону:       — Оставляешь Вадима одного?       — Мне кажется, он не расстроится. — Серёжа прицельно кидает окурок и, спрятав руки в глубокие карманы, выжидательно замирает, несобранные волосы гуляют по ветру. Олег рассматривает его, а сам смиряет, что к чему: если вернется в клуб — будет пить, если уйдет — останется тет-а-тет с рыжей гарпией, чьи мотивы загадочны и непрозрачны.       — Пошли, чего встал? — Говорит Олег и, поправив кожанку по плечам, первый уходит к боковой калитке, где курит парочка закончивших смену охранников. Серёжа кидает ему в спину задорную хриплую от сигаретного дыма в легких усмешку и спешит следом.       — Куда тебя отвезти? Серёжа непонимающие жмёт плечами.       — Отвезти?       — Такси. Я закажу. Синие глаза закатываются так красноречиво, что Олегу дурно становится, он морщится.       — Надо воздухом дышать, а не на машинах кататься, особенно в твоём возрасте. — Олег уже даже не реагирует, пространно поджимает губы и оборачивается в пол головы, проверяет, следует ли оранжевая тень по пятам. Они выходят на Адмиралтейскую, где движение гудящих машин не сходит на нет даже ночью, а туристы шмаляют туда-сюда, пока погода позволяет. От большой Невской воды дует — или ветер статичен для Питера? — и Разумовский кутается в пальто, распаренный.       — Почему ты начал заниматься фехтованием?       — Я, ну … — Серёжа задумчиво чешет подбородок. — Не знаю? Ты разве помнишь, именно почему начал? Да пришел пиздюком на тренировку открытую, мне зашло, тренерам я зашел. Вот типа и да, я ни в какие секции до этого не ходил. К нам в школу, я был в классе втором или третьем, пришел старший тренер, ходил по классам и звал детишек. Э-э, это, конечно, странно прозвучит, но я ему сразу понравился?       — Чем?       — А чё — не видно? Ну худой, руки-ноги длинные, а это же очень важно, ты-то не знаешь, что ли? — Олег знает. Не любит кичиться высоким ростом — в котором Серёжа не сильно уступает, — но прекрасно понимает, тем не менее, что это одно из решительных преимуществ. Длина руки, окольцованной ровной шпагой, может стоить решающей победы, когда последний укол остаётся за тобой. Олег вздыхает. — Ну ты понял, в общем. И мне че-то так понравилось, что пиздец. — Серёжа заговаривает и громче, пугая примостившихся на перилах пятерки ворон. — Туда-сюда, машемся шпагами, на сорьки катаемся первые по Москве, с парнями новыми корешимся, девчонки у нас в группе были прикольные. Ну жизнь! У меня и результаты быстро появились. Волков улыбается. Серёжа шагает через огромную лужу и, не зная, как её обойти, берётся за протянутую олеговскую руку, чтобы не свалиться лицом вперёд. Мимо гудит красная лада.       — Спасибо! Я на первых своих соревнованиях, когда вообще пиздюком-несмышлёнышем был, семнадцатое место занял.       — Из скольки участников?       — Где-то семидесяти? Да хуй знает, больше десяти лет назад было, не помню. Меня тренер называл «Легендой номер семнадцать». Завертелось всё быстро, из нашей маленькой школки фехтовальной меня через три года перевели в «Динамо», когда я выиграл Азнавурян по возрасту своему. Ну я типа карьерист, Волков, ты имей в виду. То, что пацан в «Импульс» попал по собственной настырности и большому желанию, уже Олега держит за ногу: он не беспокоится за своё место, но предчувствует, что за Разумовским что-то стоящее может и получится. Говорить о таком без дебюта за пределами России еще рано, но … Что-то в нём есть. Что-то, чему Олег — матёрый фехтовальщик, — не может дать точного определения. Он задумывается, пропускает слова Серёжи мимо ушей, и тот, чтобы привлечь внимание, мягко за локоть тянет:       — Самый красивый спортивный холостяк, ты уснул по дороге? Я спросил: ты сам как вообще втянулся в процесс махания шпаг? Свет фар слепит Олега, алкоголь чуть сушит в горле, он моргает несколько раз, глядя в лицо Серёжи, вдруг рассредоточиваясь и ничего не слыша. Сердце больно колет три раза, и Волков неосознанно касается своей груди.       — Олег? Ты чего? — Серёжа напрягается, автоматически берёт Олега за второй локоть, думает, что тот сейчас свалится с приступом. Синие глаза как блюдца фарфоровые — огромные и блестящие. — Если такая грустная история, можешь не рассказывать, только не умирай. Олег концентрацию находит в рыжих пушистых от влаги волосах, смотрит на них малость завороженно, пока делает три раза квадрат дыхания. Серёжа выглядит внушительно серьёзным, насупившимся и готовым вот-вот взвалить Волкова себе на плечи и тащить до больнички на собственном горбу.       — Всё ок?       — Да, алкоголь хуёвый был, видимо.       — Пу-пу-пу, а пили-то все. Серёжа отпускает его руки, фантомно продолжая придерживать и недоверчиво разглядывает хмурое лицо:       — А ты при мне уже второй раз за сердце хватаешься. Это что-то да значит? Промолчав, Олег качает головой. Ситуация смешная и душещипательная. Стоя столбом, Разумовский всё ждёт его, ни тени хотя бы притворной улыбки не появляется.       — Хочешь анекдот? На приёме у психиатра пациент говорит: «Доктор, у меня в квартире по ночам волки кашляют, что делать?», а врач ему отвечает: «Вам нужно обратиться к ветеринару. Следующий!» — Резь в сердце как рукой снимает. Олег смотрит на Серёжу кристальными удивленными широкими глазами и забывает про боль напрочь. В тишине ночной улицы раздается клацание зубов — волнительно Сережа смыкает челюсть и также смотрит на Волкова в ответ. Молчание звенит в ушах, а потом Олег громко смеётся, запрокидывая голову, и напряженные плечи Сережи, наконец, опускаются. — Слава Богу, целебная магия тупых анекдотов всё ещё со мной.       — Это очень плохо.       — У меня есть ещё! «Волки у нас цивилизованные», — говорят сибиряки, — «Почтальона сожрут, а почту не тронут». Олег под впечатленным почтением кладет руку на грудь и кланяется головой. Они выходят почти к Неве, бредут лениво вдоль увешенной огоньками гирлянд набережной, переговариваясь ни о чём дальше.       — Как твоя семья реагирует на твои успехи? — Пожалеть о вопросе Олег успевает сразу, рыжий пацан с лица всю безмятежность сбрасывает и снова хмурится, кусая щеки.       — У меня нет семьи. — Слова звучат укорительно, так, будто Волкову пощечиной отвешиваются. — Я типа одинокий чёрный ворон. Вздохнув, Олег запрокидывает голову и смотрит на небо: звёздное, даже сквозь прерывистые тучи озаряется. Рядом с водой так всегда — Олег помнит, как лет в двадцать один скатался на деньги федерации на Байкал, ничего кроме черноты неба его тогда не увлекало. Сейчас не такое густое, но всё ещё очень красивое, знаковое, питерское. Переводя взгляд на Серёжу, делающего спокойный порхающий вид, Олег говорит:       — У меня тоже нет родителей. Только тренеры и сборная — вот моя семья. — Олег надеется, что звучит достаточно сердечно, чтобы Серёжа понял, что он не хотел его задеть. Серёжа всё понимает по-своему:       — Пиздец.       — М-м?       — Не спортшкола, а сиротский приют. — Олег, улыбаясь, кивает. Он уже высказывал свои ужасающие подозрения Прокопенко, и тот, подыгрывая, делал испуганный вид, что скоренько прячет какие-то секретные документы в стол. — А у Федора Иваныча свои дети есть? Или он только чужих воспитывает? Какое точное слово, «воспитывает», Олег над ним задумывается. Правда, получается так, что большую часть сознательной жизни с Федором Ивановичем провёл: и тренировки каждодневные, и выезды первые, и помощь с жильем, и нравоучительные речи от тети Лены. По-другому в большом спорте не выжить, ты либо сродняешься со своим тренером, либо летишь, как срубленный ферзь с шахматной доски.       — Видимо, всё-таки только чужих. — Считав молчание, отвечает сам себе Серёжа. Из-за крыш виднеется высотка одного из корпусов «Импульса». Они доходят минут за двадцать, Серёжа прилично подмерзает, глубже кутаясь в пальто, застегивая его на все пуговицы и придерживая рукой лацканы стойкой, чтобы не задувало в шею, не хватало ещё разболеться в начале сезона. На повороте под каменной аркой — в излюбленном сережином месте для курения, — останавливаются.       — Знаешь, что мне моя бывшая тренерша говорила, ещё до того, как стала бывшей? — Разумовский заговорщически ухмыляется, оголяя ряд ровных зубов. В тени, освещаемый блеклым светом оранжевого фонаря и парой зажженных ламп в окнах он выглядит демонически.       — Что нужно не расставлять ноги в шпагате на выпаде?       — Что я должен себе зубами место под солнцем вырывать, чтобы чего-то добиться. — Олег хмыкает, тренерша, безусловно, была права. — Так что, если понадобится, и я шею капитана прогрызу, имею ввиду. — Непроизвольно Волков касается кожи под челюстью, и Серёжа прищуром жест ловит, опасно улыбаясь. Угрозы, тем не менее, на Олега не действуют, он слишком давно на спортивной арене, слишком весомой фигурой является, слишком многое знает и умеет — но сопернический дух уважает и с дельным почётом серёжину улыбку зеркалит, медленно моргает. Протягивая руку, Олег аккуратно вытаскивает из путанных волос Разумовского опавший желтый листик липы.       — Тогда удачи, кадет.

***

Возвращение в пустую квартиру Олега приводит в диссонанс. Юле хватило несколько дней пребывания и окучивания пространства вокруг своими медовыми духами, чтобы Олег вдруг остро ощутил пустоту стен. Текила в крови продолжает пузыриться, Волков стягивает обувь, вешает кожанку и сразу идёт в душ — смывать липкость с тела от влажного холодного питерского воздуха. Воскресенье — выходной, Олег преднамеренно отменяет все встречи, пишет заранее отказ от пресс-конференции для «России-1» и запирается в квартире, как в логове, один и только. Утром голова побаливает, поскабливается, и Олег решает дольше спать, уступает режиму и выключает первый будильник. Тишина квартиры кажется странной и тошной, от такой хочется скрыться. Хотя мысль о шуме и других людях в доме Олега приводит в не меньшее отвращение. Выходные даются сложно, но Олег давно живёт в ритме, в котором без отдыха отъедет на каталке в бобике скорой помощи. Пока запекает сыр с перцами для пасты, ловит ушами перезвон телефона, сообщение. Олегу лениво сегодня общаться с людьми, но из маленького интереса он смотрит: Сергей Разумовский: «Вот люди ахуеют, что ты улыбаться умеешь» — 14:14. Желание загадывать можно. Серёжа отправляет скриншот с сайта спортивной желтушки: обрезанная статья под заголовком «Ночной загул капитана сборной России по фехтованию и его нового дружка?» — Олег скрежет зубами, закатывает глаза и кусает щеки, как оригинально. В центре кадра, конечно же, размытая пиксельная фотография с ним и Разумовским. У того лицо рыжими волосами прикрыто, не сразу разберешь, а Волков широко улыбается. Подловили на тупой шутке — как ахуенно. Цитируя классика, Олег вкрадчиво отвечает: Олег Волков: «Пиздец» — 14:19. А потом взаимно подписывается на Серёжу и спустя десять минут получает пару дюжин уведомлений о лайках на всех постах.