Aı

      Драко выглядел на редкость встревоженным. Он бесшумно зашел в опочивальню, куда прежде меня уже размещала Нарцисса Малфой, коснулся волшебной палочкой ручки двери и замер статуей.       Да, здесь было окно, но открыть его не представлялось возможным. Наложили какие-то чары, не иначе. Учли склонность к выпрыгиванию с высоких этажей.       — Драко, — вновь позвала я и всё же добилась реакции.       Белокурый юноша спрятал палочку в складках мантии и с неестественно прямой спиной подошел к кровати. Пока что, я передвигалась с видимым трудом. Беллатрикс подтвердила мастерство в истязании.       — Темного лорда нет в мэноре, но Лестрейндж уже прибыл с миссии. Он первым же делом, узнав, что некому отчитываться, направился к тебе. Тётя не помешала ему. Я сам видел камеру, там всё в крови… — взгляд серых глаз прошелся по шрамам на видимых участках моего тела.       Половина увечий была нанесена магическим оружием и сойдут последствия не сразу, но мне нет дела до физической оболочки, принесшей море страданий.       — Лестрейндж взбесился не на шутку. Отец и матушка пытались успокоить его, но безуспешно, тётя Белла подливала масло в огонь. К чему я веду? Дуэль быстро перетекла в наказание или пытки, смотря с какой стороны… Он пробил все её щиты, как материальные, так и ментальные. Пожиратели же предпочли сбежать из мэнора на время разборок внутреннего круга.       — Разве имеет право Родольфус так поступать с… — сдержала оскорбление. Драко её племянник. — С преданнейшей слугой Темного лорда?       Малфой вздохнул:       — Не имел бы права, если бы тётя сама не нарвалась. После твоей попытки суицида Темный лорд строго запретил трогать «трофей» Лестрейнджа. Без исключений. Сам Повелитель счёл правильным продолжение древнейшего рода через тебя, — им было приложено видимое усилие для того, чтобы избежать правдивых фактов, пятнающих честь близкой родственницы.       Я склонила голову, спрятав торжествующую гримасу за длинными волосами.       — Видя происходящее, мне стало кристально ясно чего ты добивалась, — задумчиво сказал Драко перед уходом.       

***

      Дверь в комнату отворилась медленно, но тяжесть шагов, эхом разнесшихся по полу, прервала полусонное состояние. Я вздохнула и выдохнула, беря себя в руки, — он решил проведать.       Alla taǵala maǵan kúsh ber.       — Кто здесь? — слабо воскликнула.       — Разумеется, я, лунная красавица, — его голос прозвучал низко, пропитанный смесью угрозы и противоестественной… ласки? — Люмос, — тусклый свет озарил комнату.       Скрип кровати. Надо мной склонилась высокая тень. Я подняла взгляд на мужчину, чья физиономия запятнана кровью, а губы растянулись в ехидной усмешке.       Bul onyń qany emes.       Нетерпеливым движением он сорвал одеяло с моих ног, но я прикусила язык, не спеша выдавать резкую реакцию.       Он должен осознавать, что я в плохом состоянии для его прихотей.       Эльф переодел меня в ночную рубашку, которую Родольфус бесцеремонно задрал, чем заставил сомневаться в правильности собственных выводов.       — Родольфу-ус, — тревожно прошептала, пытаясь отползти к изголовью, но была остановлена довольно мягким прикосновением — мужская ладонь легла на бедро, стремительно поднявшись выше.              Вслед за ладонью, он тягуче-медленно наклонился, прижав голову к ещё плоскому животу, если не впалому. Дыхание обжигало оголённую кожу, накрывая горячими волнами и пробуждая непрошенные мурашки.       Я лежала неподвижно, но до того напряжённая, что напоминала дерево. Неподвластный страху взор, казалось мог быть отведён куда угодно, но невозможно было оторваться от растрёпанных, едва тронутых серебром, волос.       — Ты в безопасности, — низкий голос, прозвучал так, будто он разговаривал не со мной.       За словами последовали ласковые поглаживания живота.       Я в неверии прикрыла веки.       Ol muny balaǵa aıtty…       Вымораживающая истина скрутила внутренности в тугой узел.       Áli týylmaǵan balaǵa.       — Она сполна получила за истязания твоей матери, — он замолк, начав прислушиваться к тому, кто находится внутри меня.       К эмбриону.       Время словно замедлилось. В комнате стало так тихо, что было слышно только наше дыхание.       Мучительные мысли не давали покоя.       На породистом же лице, показалось выражение, которое не могло принадлежать Лестрейнджу, но то, что я видела было истиной — то была смесь мрачного удовлетворения и почти болезненного благоговения.       Он поднял голову с живота, облегчив положение, и оставил только мозолистую ладонь, не прекращая поглаживания, что казалось нелепым.       Как может человек, способный на жестокость, проявлять нехарактерную ласку?       — Ты — моё будущее, — бормотание усилилось.       — Никто больше не посмеет причинить тебе вред, мой маленький наследник, — и он неожиданно посмотрел на меня. — И твоей матери тоже.       Мои мысли замерли в хаотичном вихре.       Eger men qazir birdeńe jasamasam, onda men tek bala kóterýge arnalǵan qýyrshaq bolyp qala beremin.       Я всегда ощущала себя кроликом перед удавом, но в глазах напротив промелькнуло нечто, придавшее уверенность ранее небезопасным идеям.       — Беллатрикс получила по заслугам, лунная красавица, — я завороженно кивнула и почувствовала, что конечности перестал сковывать страх.       Вспомнилась агония, когда Беллатрикс наставляла палочку и с упоением пропевала заклинания.       Собственный вдох оказался глубже и предстал затишьем перед бурей.       Губы исказились в улыбке, не продержавшейся и нескольких мгновений, как они мелко задрожали, а знакомый спазм сковал горло.       — Что с тобой? — удивлённый Лестрейндж приподнялся.       Всхлип.       — Я-я, — прикрылась руками.       Слёзы заструились по лицу — это было из-за вспомнившегося бессилия, — поначалу.       Родольфус молча наблюдал за плачущей мною и внезапно протянул ладонь, настороженно коснувшись трясущихся рук, как хищник, проверяющий добычу.       Я не дёрнулась — каждое движение было просчитано.       Его пальцы сомкнулись вокруг моих, и он потянул, пытаясь развести их в сторону, следуя вероятному желанию заглянуть мне в лицо.       Ссутулилась, отрицательно качая головой.       Он не первый раз видит мои слёзы, конечно, понимает, что увидит заплаканное лицо.       Слёзы, ярость и слабость — давно привычная ему картина моего стабильного состояния.       Biraq búgin bári basqasha, Bellatrıksti josparǵa keltire otyryp, bári óz jolyna tústi.       Он упрямее потянул руки, я поддалась, заметив как его брови приподнялись.       В жесте читался неозвученный вопрос: «Почему именно сейчас ты так сломлена?».       — Пожалуйста, — надрывно сказала. — Я боюсь госпожи… Я умоляла её сжалиться! — фразы были наполнены безысходностью.       Я окончательно разрыдалась, ничего не видя за пеленой слёз.       — Не надо мной, а над нашим малышом, Родольфус, — слова срывались с уст, как откровения человека перед неминуемой гибелью, цепляясь за попытки успокоиться. — Я не хочу гибели нашего ребёнка.       — Она обещала вернуться за мной.       Растерянность мужчины была осязаема.       Слова всё же оборвались в рыданиях, и я, в поисках защиты, обессиленно прильнула к нему, спрятав опухшее лицо на его широкой груди.       Искать защиты у своего же насильника — безупречно.       Я безнадёжно вцепилась в помятую рубашку, сжимая её в кулаках, словно хваталась за спасительный канат.       Пожиратель медлил, но не спешил отталкивать от своего напрягшегося тела.       — Луна, — шёпотом позвал он.       Спустя долгие мгновения ладони легли на мои плечи.       Всхлипнула, прижимаясь ближе, вкладывая в этот жест многое: первобытный ужас, отчаянную мольбу, головокружительную слабость.       Эта интонация, мягкость, направленная исключительно на меня, а не на плод, говорила мне больше, чем любые слова.       — Я прошу вас, Родольфус, — подняла голову и робко заглянула в темные глаза, уже не так обжигавшие жестокостью. — Защитите нас от всего мира.       — Нет никого, кто был бы добро настроен к нашему малышу.       Родольфус вглядывался в мои глаза, ища в них ответы на неизвестные вопросы, и некрепко сжимая плечи…       Прильнул к моим губам, вынудив прикрыть веки из-за возникшего отвращения, — нельзя показывать настоящие эмоции.       Впервые поцелуй был невинным, но с солёным привкусом.       Каково бы ни было действие мучителя, оно не принесёт мне человеческой симпатии, включая наш целомудренный поцелуй, который был с тем же подтекстом, что и всегда — соль на открытую рану.       — Я даю слово Магией, что не допущу, чтобы тебе и малышу причинили вред, даже если на моем пути встанет Темный лорд, — уверенно произнес он.       Родольфус увидел во мне не только рабыню и тело для вынашивания наследника, но и существо, нуждающееся в нём.       Ol maǵan óziniń sıqyrymen ant berdi.       Магия означает всё для чистокровных волшебников.       — Мы с малышом счастливы, что вы взяли на себя обязательство по нашей защите, Родольфус, — благоговейно сказала, не скрывая измученной улыбки.       Я знала, что это не было проявлением доброты или заботы.       — Ложись спать, лунная красавица.       Пожиратель намеревался оборвать разговор на неоднозначной ноте и очевидно уйти, но как только он отвернулся, я вновь обняла его за спину, удерживая на месте.       — Не уходите, — пробормотала, вкладывая в голос сочетание уязвимости и стеснения.       Он не оборачивался, явно поглощённый попыткой разгадать головоломку под названием «Лавгуд и нарглы», которая была сложна для его понимания.       — Почему, Луна? — голос прозвучал сдержано, как если бы он опасался, что слишком многое может выдать его собственное недоумение.       Рискованно.       — Пытки госпожи внушили мне неподдающийся укрощению страх, — осторожно провела пальцами по его плечу, как бы случайно. — Мне некому доверять и просить о таком в мэноре. С вашим же приходом, я испытала забытое умиротворение.       Не встретив сопротивления, я повернула его к себе лицом и по-детски коснулась губами щеки, не обратив внимания на размазанную кровь.       — Если вы милостиво останетесь в моей опочивальне…       Мои слова звучали почти искренне.       — Хорошо, — вдруг согласился Лестрейндж, не выражая ни раздражения, ни довольства.       В этот момент мне показалось, что все чувства и эмоции в нём просто исчезли, как если бы кто-то отключил их в самый неподходящий момент.       Родольфус выглядел не просто равнодушным — он был опустошенным.       Я не могла понять, что произошло, но в голове мелькнула тревожная мысль: «О чём же ты думаешь, Родольфус?»       В конце концов, усталость сморила и я поддалась сну.