Молчание — золото

My Darkest Days - Still Worth Fighting For

Цзинь Лин был не из тех людей, кто умеет говорить. Наверное, в этом и была его самая большая проблема. И поэтому, после всего случившегося он не стал просить помощи, да и в целом принял своё положение довольно… не смиренно, нет. Безмятежно. Клану нужен глава — Цзинь Лин готов был стать главой. Ни больше, ни меньше. Нужно, значит, нужно. — Ты в порядке? — спросил Вэй Усянь. — Нормально, — ответил Цзинь Лин. Дядю — к целителю, себя — в новый удивительный мир. Нужно, значит нужно.

***

— Мне не нужна помощь, — повторяет Цзинь Лин в сотый, кажется, раз. — Тебя никто не спрашивает, — отмахивается Вэй Усянь и тут же оборачивается к Ханьгуан-цзюню. — Эй, Лань Чжань, мы не едем в Гусу. Лань Чжань ничего не говорит, лишь смотрит на Вэй Усяня пристально, а потом качает головой. Цзинь Лин только вернулся от лекаря, и просто хочет побыть один, но видимо, у мира на него огромный зуб, и одиночество нынче непозволительная роскошь. — Я тоже не еду в Гусу, — подаёт голос Лань Сычжуй. — Мне. Не. Нужна. Помощь, — чеканит Цзинь Лин интонацией, которая копирует голос Цзян Чэна просто идеально. Это сходство бьёт по остаткам контроля, и Цзинь Лин встряхивает головой, отгоняя непрошенные мысли. Сычжуй подходит ближе и легко ему улыбается: — Это для меня. Я не смогу себе простить, если брошу друга в сложившихся обстоятельствах, — беззаботно говорит он. Глаза Сычжуя, — фиолетовые с голубыми прожилками, — смотрят ему прямо в душу. “Спасибо”, — хочет сказать Цзинь Лин, но не может. Поблагодарить — значит, признать собственную слабость и уязвимость. Он не может, просто не может, ладно? — Мне не нужна помощь, — обессиленно шепчет Цзинь Лин, но Сычжуй качает головой. Воздуха в помещении резко становится мало, Цзинь Лин передёргивает плечами и устремляется на выход из постоялого двора. Он буквально спиной чувствует направленные в его сторону взгляды, но не сбавляет шаг. Сочувствие, жалость, снова сочувствие. Это слишком, просто слишком для него. Ноги сами несут за черту города, туда, где тихо, туда, где никого нет. Он прекрасно понимает, что не сможет один, не справится один, но… Что толку в бесполезных разговорах, если от них ничего не меняется?

***

Быть главой клана сложно, быть неопытным главой сложно вдвойне, но быть главой опороченного клана вовсе невыносимо. — Тебе надо отдохнуть, — произносит Лань Сычжуй, а Цзинь Лин раздражённо передёргивает плечами. — У меня много работы, — бросает он, в душе признавая, что Сычжуй прав. “Я бы без тебя просто сдох”, — хочет сказать Цзинь Лин, но вместо этого изо рта вырывается: — Тебе заняться больше нечем? Сычжуй — Лань Юань? — мягко произносит: — Давай помогу, — и тянется к кипе бумаг на столе, но Цзинь Лин приходит в бешенство. — Иди помедитируй, потренируйся, да хоть подготовься к ночной охоте!— рявкает он, яростно выдёргивая бумаги из чужих хрупких пальцев и вскакивает на ноги. Сычжуй хмурится, но буквально спустя мгновение выражение его лица разглаживается, и он миролюбиво произносит: — Я принёс тебе еды, ты скоро с ног от усталости свалишься. Цзинь Лин замирает. Он и в самом деле не ел уже… Сколько? Со вчерашнего дня? Позавчерашнего вечера? Он не знает, не знает, не знает, и задачи, эти бесконечные задачи не кончаются, и шёпот, противный шёпот людей вокруг, кажется, гудит в его голове тысячей голосов. Черепная коробка начинает раскалываться, Цзинь Лин устало потирает указательными пальцами виски. — Эй. Прикосновения Сычжуя обжигающие, как удар молнии, которая сразу прошивает всё тело. Цзинь Лин опасно сужает глаза, но Сычжуя это не останавливает. — Я рядом, — тихо говорит он, убирает руку от его лица и уходит, давая чуть больше драгоценного личного пространства. Цзинь Лин возвращается за стол, замечает тарелку с фруктами и тяжело вздыхает. Хочется броситься следом, хочется сказать… Прости меня. Спасибо. Я не знаю, что делал бы без тебя. Цзинь Лин ничего не говорит. Он садится за стол и продолжает заполнять бумаги дальше, растерянно забирая из тарелки яблоко. И только позже он понимает, что головная боль ушла, а место около виска, где Сычжуй его касался, теперь не горит, но греет. Каким-то призрачным, едва уловимым теплом.

***

— Ты с ума сошёл! — орёт Цзинь Лин. Сычжуй обводит комнату мутным взглядом, а у Цзинь Лина внутри всё сворачивается в тугой узёл, который давит на внутренности и не даёт нормально дышать. — А если бы тебя убили? — говорит Сычжуй на грани слышимости, а Цзинь Лин думает, что ему показалось. — Что? — Если бы эта тварь убила тебя? Они не рассчитали силы, он не рассчитал силы, и соваться на ночную охоту против такого монстра было большой ошибкой. Им несказанно повезло, что рядом были Вэй Усянь и Ханьгуан-цзюнь, которые тут же пришли на выручку. Но… — Но ранен из нас двоих ты! — рявкает Цзинь Лин. Сычжуй улыбается, — как и всегда, как, гули его задери, и всегда, — и тихо произносит: — Одним заклинателем больше, одним меньше. А глава клана Ланьлин Цзинь один. Цзинь Лин, опешив, смотрит на него, вытаращив глаза. Спустя несколько бесконечно долгих секунд удаётся взять себя в руки. — Никогда. Больше. Не смей. Так. Делать, — чеканит он, подходя ближе. Сычжуй хмурится и старается привстать на постели, его лицо болезненно морщится, и Цзинь Лин оказывается рядом тут же. — Лежи, — командует он. — Я просто… — Небеса тебя задери, Вэнь Юань, ты можешь просто лежать? Просто выздоравливать, ладно? — снова взрывается Цзинь Лин, укладывая нерадивого друга обратно. Сычжуй, услышав своё родное имя, отшатывается, а Цзинь Лин закрывает глаза и считает до десяти, приказывая себе успокоиться. — Позвать лекаря? — говорит он другим, более спокойным голосом. — Не нужно, я и так доставил тебе слишком много неудобств, — дрожащим голосом отвечает Сычжуй, и Цзинь Лин прикусывает губу. — Еды? Воды? Он не может остановиться, он должен сделать, хоть что-нибудь сделать. Цзинь Лин подтыкает Сычжую простынь, закоченевшие пальцы не слушаются, будто обратились в дерево сразу, как тот побледнел, пытаясь встать с проклятой кровати. И интонация, эта извиняющая интонация, он не должен, не должен, он… — Воды, — раздаётся хриплый голос Сычжуя. — Пожалуйста, — добавляет он тише. Цзинь Лин кивает. — Воды, хорошо, — повторяет он, поднимаясь на ноги. В голове до сих пор не укладывается, что Сычжуй был готов пожертвовать собой, чтобы прикрыть ему спину. Что он готов был умереть, потому что… Цзинь Лин замирает, оборачиваясь на пороге. Сычжуй кажется сейчас таким хрупким, ранимым. Он лежит на постели, прикрыв глаза и тяжело дышит. Рана на животе начинает кровоточить, а Цзинь Лин просто не может сдвинуться с места. Слова рвутся наружу, царапают стеклянной крошкой горло. “Твоя жизнь имеет куда большее значение, чем ты думаешь, — хочет сказать Цзинь Лин. — Самое дорогое, что вообще есть в этом мире”. Но ничего не говорит. Он выходит из комнаты и посылает за лекарем, а потом идёт за водой. Оставляет кувшин в комнате Сычжуя, ловит его затравленный взгляд, когда лекарь перевязывает рану, а потом идёт на кухню. Сычжуй не просил, но ему надо есть. Цзинь Лин не умеет говорить, но может хоть что-то сделать. Сварить дурацкий суп, например. Он может, он справится. Ему есть ради кого. Он остаётся с Сычжуем до утра. Бесконечно смачивает полотенце в холодной воде, укладывая его на горячий лоб, приносит воды и держит за руку, когда тот мечется в бреду. Он не уходит ночевать в свои покои. Не может, не хочет находит это абсолютно бессмысленным. Он хочет быть с Сычжуем, рядом, так долго, как ему это позволят. Не уходит он ночевать в свои покои и на следующий день. И через день. И потом, кстати, тоже.

***

Когда Сычжуй встаёт на ноги, Вэй Усянь и Ханьгуан-цзюнь всё же решают уехать. Наконец-то. Цзинь Лин малодушно не хочет, чтобы они его оставляли. Рядом с ними… тепло, спокойно вовсе не так как с Цзян Чэном, но это та ситуация, где нужно попросить. Сказать набор слов вслух, а Цзинь Лин не готов и не может. Дела клана только-только начали выравниваться, Солнце показалось сквозь тучи, и он не должен позволять себе лишнюю слабость. — Спасибо за помощь, — говорит он, и это — максимум, который получается из себя выдавить. Спасибо, что не бросили меня одного. Спасибо, что знал(и), что именно мне нужно. Спасибо за уроки, советы и… — Ты — мой единственный племянник, — беззаботно улыбается Вэй Усянь. — Иначе было нельзя. Цзинь Лин кивает и поворачивается к Лань Юаню. — Я остаюсь, — говорит тот с непривычной решительной интонацией. Слова застревают в горле, Цзинь Лин непонимающе распахивает глаза. — Сычжуй? — зовёт его Ханьгуан-цзюнь, а тот лишь упрямо поджимает губы. — Я. Остаюсь. Он смотрит на Ханьгуан-цзюня в упор, повисает неловкое молчание, которое тут же разрушает Вэй Усянь, усмехнувшись: — Лань Чжань, я знаю этот взгляд. — Но… — Нам пора, любовь всей моей жизни, нам пора. Поверь мне, они разберутся, — ухмыляется тот, усаживаясь на Яблочко. Ханьгуан-цзюнь не спорит. Он несколько долгих мгновений буравит Лань Юаня внимательным взглядом, а потом всё же уходит. Цзинь Лин смотрит вслед удаляющимся фигурам, но в итоге приходит в себя и тихо замечает: — Тебе следовало поехать с ними. — Я не брошу тебя, — упрямо повторяет Лань-Юань, а у Цзинь Лина от этой решительной интонации теплеет на сердце. “Пожалуйста, не оставляй меня никогда”, — хочет сказать он. “Спасибо”, — хочет сказать он. “Я бы не дал тебе уехать далеко”, — хочет сказать он, но вслух лишь произносит: — Мне не нужна помощь. Лань-Юань поворачивает к нему голову, смотрит на него своими сияющими — безумно, безумно красивыми глазами, — и говорит: — Я знаю. Но я хочу быть здесь, хочу быть рядом. Цзинь Лин чувствует, что сердце колотится в грудной клетке как сумасшедшее, того и гляди пробьёт её сейчас насквозь, совьёт в руках Лань Юаня уютное гнёздышко и никогда больше не вернётся обратно. Он ничего не говорит. Они молча возвращаются обратно во дворец, но Цзинь Лина не покидает ощущение, что сегодня произошло что-то очень значимое. Что-то, что раз и навсегда разобьёт ему жизнь на “до” и “после”. Хотя, казалось бы, она уже была разбита, но…

***

— Она положила на тебя глаз, — говорит Цзинь Лин, сощурившись. А-Юань беззаботно пожимает плечами. — Тебе кажется, — уверенно говорит он, забирая из рук Цзинь Лина чарку с вином. — И тебе уже хватит, — отметает безапеляционно, когда Цзинь Лин тянет руки обратно. Частое общение с Вэй Усянем плохо на него влияет. На них обоих, что уж там. — Столько восхищения в чужих глазах трудно принять за что-то иное, — качает головой Цзинь Лин. На душе — противно и пусто. И хочется выгнать нахалку, которая продолжает украдкой кидать на А-Юаня томные взгляды, взашей. — Что ж поделать, — улыбается А-Юань, — будет очень неловко, если ты прав, ведь моё сердце радуется при виде другого человека. Желудок ухает куда-то вниз, внутри начинает нарастать нервное напряжение, от прежней безмятежности не остаётся и следа. — Кого же? — хрипло спрашивает Цзинь Лин, понимая, что нужно бы молчать, да только сказанного не воротишь. А-Юань поворачивает голову, аккуратно проводит кончиками пальцем по его скуле и нежно улыбается. И тут до Цзинь Лина доходит. Он понимает практически сразу, внутренне негодуя на себя за то, что был так слеп всё это время. В первую очередь, относительно себя. — Я… — начинает он. — Ты… А-Юань резко кладёт указательный палец ему на губы и качает головой: — Я знаю, — тихо говорит он, глядя своими невозможными глазами на Цзинь Лина в упор. — И я всё ещё здесь. Цзинь Лин не может молчать, но и сказать не получается тоже. Вместо ответа он берёт руку А-Юаня и кладёт себе на грудь. Туда, где заполошно и счастливо бьётся юное сердце, которому было уготовано пережить слишком много для такого короткого срока. — И никогда тебя не оставлю, — тихо добавляет А-Юань, впиваясь ногтями в одежду. Будто вырвать пытается трепыхающийся кусок плоти и присвоить себе. Было бы что присваивать, конечно. И так уже его, с потрохами. Кажется, целую вечность.

***

She Wants Revenge - A Little Bit Harder Now

В отличие от Цзинь Лина, у Лань Юаня нет проблем с тем, чтобы говорить очевидные вещи вслух. Он понимает, что основная проблема Цзинь Лина заключается именно в том, чтобы говорить именно тогда, когда чувствует под своими пальцами его сердцебиение. В тот момент он думает лишь о том, что никогда и ни за что его не отпустит. — И никогда тебя не оставлю, — говорит Лань Юань, впиваясь ногтями в одежду Цзинь Лина, будто подтверждая свои же недавние мысли. Цзинь Лин вздрагивает, но смотрит на него в упор, взгляд не отводит, и со свистом втягивает воздух. Грудная клетка под ладонью Лань Юаня вздымается, доказывая, что перед ним — живой человек. Не выдумка, не фантазия, не что-то призрачное, о чём он думал и мечтал все эти годы, а настоящий человек, который отвечает ему взаимностью, который точно так же не представляет свою жизнь без него. Лань Юань сгребает одежды Цзинь Лина в кулак, сминая дорогущие ткани, и притягивает к себе. Цзинь Лин, не ожидающий такого поворота событий, чуть ли не валится на Лань Юаня, но тот лишь усмехается в полуоткрытые губы. А потом целует его, легко, практически целомудренно, и тут же отстраняется. Цзинь Лин прерывисто дышит, касается пальцами своих губ, словно боится, что произошедшее ему показалось, а Лань Юань, улыбаясь, заправляет выбившуюся прядь тому за ухо. Потом наклоняется ближе и шепчет: — Пойдём. Куда-нибудь. На празднике шумно, много людей, и это нервирует и отвлекает. Лань Юань хочет наслаждаться этой близостью, взаимностью, признанием, пока что не озвученным, но рвущимся наружу. Нет смысла в том, чтобы скрывать правду, но Лань Юань не хочет говорить об этом здесь. Цзинь Лин кивает и встаёт на ноги, Лань Юань поднимается следом. Лань Юань вцепляется в запястье Цзинь Лина, боясь, что тот снова вырвется, ускользнёт сквозь пальцы, но Цзинь Лин, вывернувшись, сам сжимает Лань Юаня за руку, и сердце предательски замирает на короткий миг. Им удаётся улизнуть незамеченными, Цзинь Лин уверенно ведёт их к своему павильону, Лань Юань идёт за ним следом, облизывая губы и смотря на фигуру человека, который значит для него буквально всё. Оказавшись на пороге своих покоев, Цзинь Лин замирает, и Лань Юань позволяет себе то, что не мог позволить такое долгое время. Не выпуская руку Цзинь Лина, он пальцами сдвигает его волосы, затянутые в тугой хвост, и целует обнажившуюся шею. Цзинь Лин вздрагивает, делая рваный вдох, а Лань Юань наклоняется к его уху, заигрывая, опаляя дыханием чужую кожу: — Я так долго тебя ждал. Цзинь Лин отворяет дверь, решительно заходя внутрь, а потом он выпускает ладонь Лань Юаня. Лань Юаня это приводит в растерянность, потому что ему нужно чувствовать Цзинь Лина здесь, рядом с собой, и короткая разлука сейчас ощущается настоящей катастрофой. Лань Юань давит рвущийся наружу недовольный рык — он сам от себя не ожидал подобной реакции, но Цзинь Лин буквально сводит его с ума — Цзинь Лин прижимается спиной к стене, запрокидывая затылок, и шумно сглатывает, прикрывая глаза. Он опускает руки вдоль пояса и своей позой напоминает, скорее, безвольный труп, нежели живого человека. Неуместно сравнение отрезвляет, и Лань Юань мягко, бережно, кладёт Цзинь Лину ладонь на лицо, аккуратно оглаживая скулы и задерживаясь большим пальцем на прикрытых веках. Тот повинуется молчаливому приказу и распахивает глаза, а у Лань Юаня перехватывает дыхание. Они красивые у него, самые красивые, которые Лань Юаню доводилось видеть — тёплого карего оттенка, практически золотого, с зелёными крапинками. Он столько лет любовался ими поодаль, но теперь… — Я люблю тебя, — говорит Лань Юань твёрдо, любовно оглаживая родные скулы. Цзинь Лин широко распахивает глаза, открывает и закрывает рот, пытаясь что-то сказать, а Лань Юань просто не может отвести от него взгляд, жадно впитывая каждую мелочь, каждую мимическую морщину, все эмоции, мелькающие на таком подвижном и горячо любимом лице. — Я… — наконец выдавливает Цзинь Лин. — Ты… Лань Юань качает головой и прижимает палец к его губам. Спускается ладонью ниже, поднимает его голову за подбородок, но внезапно Цзинь Лин подаётся к нему всем телом и целует сам. Лань Юань с непередаваемым трепетом скользит языком по кромке зубов и едва слышно стонет, когда его пускают дальше. Он ни разу не целовался и ревностно следил, чтобы Цзинь Лин ни с кем не целовался тоже. Поцелуй выходит скомканный, мокрый, воздуха прекращает хватать быстро, Лань Юань отстраняется и снова смотрит на человека, ради которого готов пойти на всё. Тот облизывает припухшие губы и поднимает на Лань Юаня глаза, подёрнутые поволокой. Это слишком, просто слишком, Лань Юань сгребает Цзинь Лина в охапку и делает несколько шагов, недостаточно осторожных, к сожалению. Они падают на пол, не прекращая цепляться друг за друга, и в последний момент Лань Юаню удаётся подложить руку Цзинь Лину под голову, чтобы он не ударился слишком сильно. Тот скользит по лицу Лань Юаня мутным, совершенно пьяным взглядом, и от этого внутри поднимается настоящая буря. — Ты в порядке? — спрашивает Лань Юань, чтобы спросить хоть что-то, перевести дух, а Цзинь Лин в ответ кивает. Он лежит под ним — расхристанный, волосы Цзинь Лина рассыпались по полу, а сам он начинает дрожать и дышать через рот, его грудь вздымается, Цзинь Лин без конца прикусывает припухшие губы. Цзинь Лин сжимает в кулаке его ленту, за которую ухватился при падении, а Лань Юаня разрывает от множества эмоций разом. Счастье, желание, любовь, трепет и нежность, а также желание, граничащее с алчностью. Он чувствует его мягкие волосы подушечками собственных пальцев, запах Цзинь Лина опьяняет, а в глазах напротив, кажется, плещутся ответы на все загадки в мироздании. Он может любоваться Цзинь Лином вечно, просто быть с ним рядом, просто касаться его, но сейчас этого кажется недостаточно, совершенно недостаточно. — Ты такой красивый, — выдыхает Лань Юань и склоняется над ним. Он снова целует Цзинь Лина — мало, мало, Господи, как ему мало, — осыпает поцелуями каждый участок его тела, всюду, где может дотянуться, и на короткий момент ему кажется, что они с Цзинь Лином поменялись местами. Теперь сердце Лань Юаня колотится о рёбра как сумасшедшее, а когда Цзинь Лин подаётся к нему всем телом, выгибаясь в его руках, Лань Юань теряет последние остатки разума. Он рычит, начиная выпутывать Цзинь Лина из многочисленных одежд, пытается добраться, стать ещё ближе, дотронуться везде, где сможет, испробовать его на вкус так сильно, как ему позволят, просто… Он руками скользит по любимому телу, и млеет, откровенно млеет, когда Цзинь Лин ему отвечает; когда тот дёргает ленту и следом — практически в то же мгновение — дёргает вторую. Волосы рассыпаются у Лань Юаня по лицу, они мешаются, но Цзинь Лин, как завороженный, накручивает длинные пряди себе на руки и смотрит, смотрит на него своими невозможными глазами, в которых Лань Юань видит отражение собственных мыслей и ощущений — не совсем идентичное, но в целом почти такое же. Он едва слышно стонет, когда Цзинь Лин выпускает пряди и зарывается ему в волосы, оттягивая их у корней. Цзинь Лину приходится привстать на одной руке, чтобы притянуть Лань Юаня ближе, и эта откровенная потребность, не озвученная, но высказанная более, чем понятно, будоражит его сильнее поцелуев. — Я хочу, — голос не слушается, — хочу касаться тебя везде, где ты позволишь. — Так касайся, — фыркает Цзинь Лин, и большего сейчас слышать просто не нужно. Важнее чувствовать. Лань Юань подхватывает его — обнажённого, такого горячего, такого хрупкого и сильного одновременно, — прижимает к себе как величайшее сокровище и рвано выдыхает. Цзинь Лин пахнет просто волшебно, на ум приходит ассоциация с цветами, но задуматься об этом Лань Юань не успевает — Цзинь Лин внезапно впивается зубами ему в шею, и Лань Юань коротко вскрикивает. Словно метку оставляет, словно Цзинь Лин заявляет на него свои права. — Я обожаю тебя, — шепчет Лань Юань ему в ухо, а Цзинь Лин шумно выдыхает. Его руки жадно шарят по телу Лань Юаня, намереваясь как можно скорее выпутать того из одежд, словно ему тоже важно, жизненно необходимо оказаться ближе. Прикосновения Цзинь Лина сводят Лань Юаня с ума, они такие горячие, нетерпеливые, жадные, в точности отражают его же чувства. Это кажется чем-то странным, мистическим, потому что не могут люди друг другу так подходить, но они подходят — Цзинь Лину всё же удаётся раздеть Лань Юаня, причём полностью, и он начинает целовать его плечи, ключицы, грудь, спускается поцелуями всё ниже. Но у Лань Юаня свои планы: он тянет его за волосы наверх, и Цзинь Лин, шумно вдохнув, подчиняется святые Небеса, опять подчиняется и Лань Юань снова целует его, меняя их местами и бережно укладывая Цзинь Лина обратно. Он отрывается от Цзинь Лина, шарит в ворохе своей одежды и, найдя искомое, отстраняется. Цзинь Лин протестующе мычит, но Лань Юань всё равно не может его не касаться — поэтому рукой проводит у Цзинь Лина по груди, успокаивая. Он плохо понимает, что нужно делать, все наставления учителя Вэя, с которым он советовался по этому деликатному вопросу накануне, улетучиваются из головы при одном только взгляде на Цзинь Лина. Он прокручивает в руке сосуд с маслом, который холодит кожу, и бросает на Цзинь Лина быстрый взгляд. Тот, словно понимая, что произойдёт дальше, разводит ноги в стороны, раскрываясь перед ним, и Лань Юань ахает. Он целует Цзинь Лину внутреннюю сторону бедра, и не может отказать себе в минутной прихоти — впивается зубами в нежную кожу. — Ай! — возмущается Цзинь Лин, а Лань Юань дует на место укуса. — Не только у тебя есть зубы, — с улыбкой отвечает он, смотря в мечущие молнии глаза. Цзинь Лин уязвлённо поджимает губы, и Лань Юань, воспользовавшись паузой, смазывает маслом свои руки и надавливает ему на ноги, понукая их развести, и Цзинь Лин, закусив губу, послушно их разводит, и Лань Юань скользит пальцем в открывшийся проход. Он старается делать всё аккуратно, медленно, но Цзинь Лин дёргается, и палец проскальзывает внутрь полностью чуть ли не сразу. Лань Юань готовится к тому, что сейчас его будут проклинать на чём свет стоит, но этого не происходит. Цзинь Лин закрывает рот рукой и сдавленно дышит, а Лань Юань поворачивает палец внутри, продолжая целовать Цзинь Лину внутреннюю сторону бедра. — Всё в порядке? — спрашивает Лань Юань осипшим голосом, Цзинь Лин кивает, не убирая руку от лица. Лань Юань решает добавить ещё масла прежде, чем вводить второй палец. Он вытаскивает руку — Цзинь Лин сдавленно охает, — снова смазывает руки и Цзинь Лина, и вводит два пальца сразу. В этот раз получается лучше контролировать себя и процесс — Цзинь Лин не дёргается, только дышит, его грудь вздымается и опадает, и кусает тыльную сторону ладони. Кажется, что запах цветов преследует его, и Лань Юань дуреет от того, что делает прямо сейчас, что он, святые Небеса, он буквально… — А-Юань, — зовёт Цзинь Лин, и его голос ударяет по сознанию тут же. Он обхватывает рукой член Цзинь Лина, с нажимом проводит вниз, и Цзинь Лин стонет, прогибаясь в пояснице и сильнее насаживаясь на его пальцы. В этот момент Лань Юань чувствует подушечками бугорок внутри, и в памяти всё же всплывают наставления учителя Вэя, и он надавливает пальцем там. Раздаётся громкий, очень громкий стон, и Лань Юань не сразу понимает, кому он принадлежит: ему, потому что он сейчас творит с Цзинь Лином то, от чего в груди бушует пламя, и в сознании бьётся только одна связная мысль — моймойМОЙ, — или Цзинь Лину, разметавшемуся по полу. Звук — гортанный, глубокий, будит в нём что-то страшное, чего Лань Юань не ощущал прежде. Кровь приливает к собственному члену, а внутри всё кипит. В голове на мгновение проносится мысль, что всё его естество сейчас просто разорвёт от всего происходящего — так живо и ярко оно ощущается, болезненно-остро. Лань Юань снова проводит по члену Цзинь Лина, и снова, и снова, а Цзинь Лин выгибается, инстинктивно насаживаясь на пальцы, и Лань Юань разводит их в стороны, продолжая массировать неизвестную точку внутри. Он млеет от ощущений, от того, что обладает Цзинь Лином прямо сейчас, от того, что заставляет его сходить с ума, не принадлежать себе, а принадлежать… Словно в дурмане, он вытаскивает руку, ещё раз смазывает пальцы маслом и вводит Цзинь Лину сразу три, продолжая рваными движениями доводить того до исступления. Цзинь Лин пальцами комкает их одежды, которые лежат неподалёку, вцепляется в них так яростно, что раздаётся характерный звук, с которым трескается ткань, и шепчет речитативом: — Поцелуй меня, я сейчас, я, поцелуй меня, пожалуйста, пожалуйста, я сейчас, так близко, А-Юань, пожалуйста, я… Лань Юань проворачивает руку, и тут же приникает губами к Цзинь Лину, а тот впивается в него так жадно, будто сожрать хочет, выкачать весь воздух из лёгких. Смешивается всё: ощущения, запахи, вкус Цзинь Лина, и в этот момент Лань Юань чувствует, как ему в руку выплёскивается тягучее и тёплое. Цзинь Лин впивается ногтями Лань Юаню в плечи — не жалко, пусть хоть всю спину расцарапает, — и стонет: — Я… Прости, я… Лань Юань ничего не говорит. От множества ощущений у него голова идёт кругом, от такого Цзинь Лина он вообще не может держать себя в руках. Он снова целует его, но Цзинь Лин внезапно отстраняется и дрожащим голосом говорит: — Ложись. Лань Юань не понимает, но Цзинь Лин хватает его за плечи и силой тянет к себе, не прекращая целовать. Лань Юань ложится рядом, а Цзинь Лин, выровняв, наконец, дыхание, перекатывается и, опираясь на руки, встаёт на колени, ненадолго оставляя Лань Юаня одного, лишая его такого необходимого сейчас присутствия и тепла. Это продолжается недолго — теперь Цзинь Лин нависает над ним, опираясь одной рукой о пол, а другой ведёт сначала по лицу, потом по груди, спускается всё ниже, к животу, и наконец, гладит налившийся кровью член. Лань Юань шумно сглатывает, закусив губу, и Цзинь Лин говорит ему: — Я позабочусь о тебе, — и потом происходит это. Цзинь Лин, приноровившись, находит нужную позу, и, помогая себе рукой, начинает опускаться на член Лань Юаня. Дыхание перехватывает, но Лань Юань внимательно за ним следит, теряясь в ощущениях и пытаясь контролировать ситуацию одновременно. Он видит, как брови Цзинь Лина сходятся к переносице, видит закушенную губу, и чувствует. Чувствует, как постепенно, миллиметр за миллиметром оказывается внутри, чувствует Цзинь Лина внутри, рядом, в своём сердце, везде. Кажется, что весь мир, вся жизнь Лань Юаня сосредоточена вокруг этого человека. Он не против, вообще нет, но заметив, как в очередной раз дёргается его лицо, не может не спросить: — Больно? Цзинь Лин сильнее прикусывает губу, и в следующий момент резко насаживается до основания. Лань Юань вскрикивает, понимая, что он теперь полностью внутри, а выражение лица Цзинь Лина каменеет. По его виску стекает капля пота, и Лань Юань хочет прекратить начатое, потому что не в силах видеть, как Цзинь Лину плохо — изнутри поднимается желание заботиться и защищать. Лань Юань привстаёт на локтях, копируя недавнюю позу Цзинь Лина, в попытке остановить происходящее, но тот делает движение вверх-вниз, и у Лань Юаня звёзды отпечатываются на обратной стороне век. Локти сами собой разъезжаются, Лань Юань падает обратно на спину, а Цзинь Лин продолжает насаживаться на его член медленными и аккуратными движениями. Лань Юань закрывает глаза и вслепую шарит руками, пытаясь найти, дотронуться, почувствовать. Он находит бёдра Цзинь Лина и сжимает их, напоминая себе, что это не сон, что это — реальность, что всё происходит на самом деле, потому что ощущения — яркие, острые, кажутся чем-то за гранью возможного в этом мире. Сама мысль о том, что Цзинь Лин — такой несговорчивый, дерзкий, всё равно, что вулкан, готовый вот-вот взорваться от любого неосторожного движения, что он сейчас… Что он… — Я хочу тебя, — с придыханием говорит Цзинь Лин, и Лань Юань понимает, что предел человеческой выдержке всё же есть. Лань Юань подаётся бедрами навстречу, и Цзинь Лин стонет. Это выбивает из головы последние остатки рассудка. Лань Юань немного смещает угол проникновения, и толкается ещё раз, и ещё, и ещё. Внутри у Цзинь Лина тесно, но так чудовищно приятно, так правильно, так необходимо сейчас, идеально. От того, что Цзинь Лин разрешает ему делать с собой нечто подобное, от того, как тот принимает его в себя, как показывает, насколько сильно хочет, Лань Юань просто… — Ты с ума меня сводишь, — горячечно шепчет Лань Юань, а Цзинь Лин подаётся ему навстречу с характерным шлепком. Каждое его движение выбивает из горла Цзинь Лина тот самый звук, ласкающий уши не хуже любой музыки. Это только усиливает ощущения, ещё сильнее размывая реальность, но Лань Юаню мало. Он чувствует себя алчущим странником, добравшимся до оазиса посреди пустыни, и не может, просто не может насытиться происходящим, и полностью перехватывает контроль. Цзинь Лину, впрочем, мало тоже, потому что он припадает к Лань Юаню, сминая его губы в жадном поцелуе. Лань Юань не прекращает толкаться в податливое тело, но не менее жадно отвечает, а потом, приподнявшись на локте и прижимая Цзинь Лина к себе, садится, не отпуская его ни на секунду. Он всё никак не может насытиться, он просто не может отпустить его куда бы то ни было, он хочет чувствовать его, хочет быть рядом, хочет не потерять ни единого ощущения, запомнить, осязать каждое движение. Он чувствует, как Цзинь Лина снова начинает охватывать дрожь. Звуки непристойные, просто ужасные: собственное рваное дыхание, бесстыдные стоны Цзинь Лина — это всё слишком, просто слишком. — Я тоже… — раздаётся прерывистый шёпот в самое ухо. — Тоже… — шлепок. — Тебя… — гортанный стон. — Люблю. Внезапное признание похоже на взрыв Солнца, рождение новой звезды, Вселенной, схлопнувшейся в эту самую минуту, а Лань Юань продолжает наращивать темп, просто не в силах остановиться, подстёгиваемый стонами, которые оседают у него на коже. Цзинь Лин прижимается теснее, руками впивается ему в плечи, приникнув головой к груди. В какой-то момент Цзинь Лин замирает, а потом с остервенением вгрызается Лань Юаню в плечо, сжимая его внутри неистово, яростно. Кажется, что паршивец пытается приблизить финал, и это действует — Лань Юань чувствует, как достигает предела, пика желания, охватившего его ранее, и, громко застонав, выплёскивается внутрь, достигая разрядки. Это нечто большее, чем единение тел. Единение душ, не иначе. Только с любимым человеком, растворившись в нём полностью, можно испытать нечто подобное — выпить его до дна, отдав всего себя, но взамен получить нечто большее. Лань Юань не знает, как это работает, да и не хочет знать. Он прижимает Цзинь Лина к себе, стараясь привести дыхание в норму. — Ты меня обесчестил, — запыхавшись, говорит Цзинь Лин, не поднимая головы, доверчиво уткнувшись ему в грудь. Лань Юань улыбается. Он ненадолго размыкает объятия, выскальзывает из Цзинь Лина с негромким хлюпающим звуком, а потом укладывает его на пол, и сам ложится рядом, прижимая его к себе, сжимая самое важное сокровище в своей жизни ослабевшими руками. Цзинь Лин ёрзает, а потом привстаёт на локте, заглядывает Лань Юаню в лицо, нежно убирая пряди волос, и пальцем оттягивает его нижнюю губу. Лань Юань, повернув голову, целует Цзинь Лину руку, и тот, смутившись, пытается её убрать, но Лань Юань ему этого не позволяет. Он кладёт свою ладонь сверху, их пальцы переплетаются, и Лань Юань говорит: — Стало быть, мне придётся на тебе жениться. Цзинь Лин усмехается, по его лицу пробегает озорное выражение, и он, улыбаясь, ложится с Лань Юанем рядом, рукой выводя невидимые узоры у него на груди. — Стало быть, придётся, — тихо говорит он и поворачивает голову. В его глазах всё ещё плещется недавний дурман, но Лань Юань видит нечто большее: радость и бесконечную любовь. Он уверен, что в его собственных отражается то же самое. В конце концов, он не зря выбрал именно этого человека тогда, и не зря столько лет его ждал.