За тысячами прутьев мира нет

— Фигня твои стихи, понял? — сказал Стайлз, когда в следующий раз навестил Питера. — Прочитал? — Ага. Они супердепрессивные. Все. Даже те, что якобы о счастье, какие-то унылые. Как будто этот мужик не знал, что такое счастье. Просто смерть и мрак. Меня это вгоняет в тоску! — Какие же стихи тебе нравятся? Шекспира? Сравню ли с летним днём твои черты? Но ты милей, умеренней и краше. Или Гёте? Не-а, ты не производишь впечатление любителя классики. Может быть, тогда что-то попроще, твоего уровня? Солнце на небе в тот день не светило. / Сыро, дождливо и холодно было. / Трудно заняться весёлой игрой / Серой осенней печальной порой. / И мы ни во что, ни во что не играли. / Сидели мы рядышком — я и Салли. / Сидели и делали только одно: / Глядели, глядели, глядели в окно...       Стайлз глядит на Питера, разинув рот, пока тот декламирует «Доктора Сьюза». Откуда он, черт возьми, вообще это знает? Поэзия — ещё ладно, но Питер, рассказывающий по памяти «Кота в шляпе» — уму непостижимо! Стайлз даже не смог обидеться на то, что Питер считает, что его уровень — это Доктор Сьюз, потому что это безумие! — Ты что, всю книгу наизусть знаешь?       Питер замолкает на полуслове и искоса смотрит на Стайлза. — В этой книге не так уж и много слов, Стайлз. — А что еще ты знаешь? — Много чего. Так вот. Мы говорили о твоем любимом поэте, поскольку к Рильке ты, по-видимому, испытываешь неприязнь. Так что же?       Питер стонет, когда Стайлз просто смотрит на него. — Серьезно? Чему вас учат в школе? Ты хоть каких-нибудь поэтов знаешь, кроме Шекспира и Доктора Сьюза? Не то чтоб я считаю Доктора Сьюза поэтом.

***

— Что делаешь? Школьный проект?       Стайлз резко оборачивается, смотрит на отца и борется с желанием заслонить экран. — Я... э... Я вот... э-э...       Джон прищуривается и входит в комнату, смотрит на экран монитора и морщит лоб, прочтя строчки из «Прометея» Гёте. В браузере висит еще с десяток вкладок со стихотворениями. — Стайлз, ты стесняешься, потому что читаешь стихи?       Стайлз застыл, как олень в свете фар, в голове пусто, и только нараспев повторяется «Питер, Питер, Питер». Стайлзу кажется, что у него все написано на лице, и отец это видит, и его подозрения подтвердились, когда по лицу Джона прокатилась грусть, и он со вздохом опустился на кровать Стайлза. — Что происходит, Стайлз? — Я-был-у-Питера-Хейла, и-он-спросил-меня-о-моем-любимом-поэте, а-я-ничего-не-знаю-о-поэзии, теперь-я-ищу-стихи, а-у-тебя-есть-любимое-стихотворение-пап? — выдал Стайлз на одном дыхании.       Джон мгновение потрясенно глядит на сына, видно, пытается разобраться в веренице его слов. — Ты навещал Питера? — наконец спросил он. — В Доме Эха? Мне казалось, ты ненавидишь это место. — Ненавидел и ненавижу, но это неважно, потому что стихи, пап!       Джон просто игнорирует попытку Стайлза сменить тему и не сводит с него глаз. — Зачем ты навещал Питера Хейла, Стайлз?       «Попал», — думает Стайлз, проводя рукой по волосам. — Потому что... эм... мне стало любопытно? — И теперь ты читаешь стихи вместо того, чтобы делать домашнее задание?       Стайлз закатывает глаза. — Я уже сделал домашку, мне с ней обычно помогает Питер. Он знает все об истории и литературе, и, видимо, ему нравится, когда я читаю ему, скорее всего, потому что ему больше нечем заняться. Поэтому теперь мне нужно найти поэта, который мне понравится. Питер, видимо, предпочитает мрачные и депрессивные стихи. — Обычно. Значит, ты ходишь к нему постоянно. Как долго это продолжается?       Черт бы побрал наблюдательность отца. Стайлз на секунду задумывается соврать или как-нибудь уйти от ответа, но потом вспоминает, чем обернулась для них ложь, когда началась вся эта история с оборотнями. Добавьте к этому фиаско с ногицунэ: да, никакой лжи. К тому же, Стайлз не сделал ничего плохого. — Два месяца, плюс-минус. Я захожу после школы, здороваюсь, немного болтаю с ним, — он пытается представить всё так, будто нет ничего страшного, потому что это вовсе не так. Странно, что Питер заперт и накачан наркотиками, а всё равно смог вспомнить всего «Кота в шляпе».       Джон молчит, рассматривая Стайлза, размышляя, взвешивая. Стайлз вздрагивает, потому что раз в жизни не сделал ничего плохого. — Как Питер?       Стайлз от такого вопроса чуть не упал со стула. Отец это серьезно? Стайлз совсем этого не ждал. — В основном нормально, но, кажется, скучает. Это когда его не накачивают наркотиками и не связывают, — Стайлз еще злится из-за этого, злится, что Питер так обколот наркотиками, что едва ли передвигает ноги; злится, что он вынужден смотреть на одни и те же четыре стены каждый божий день без всяких развлечений. Ему даже книг не выдают! А ведь Питер — массовый психопат-убийца, который не только загубил дюжину людей, но и пытался убить Скотта.       Взгляд Джона заостряется. — Его накачивают наркотиками?       Стайлз пожимает плечами. — Чтобы не использовал свои способности оборотня. Обычно ему делают укол аконита раз в день, — Питер рассказал ему об этом несколько недель назад. Питеру делают укол утром. Иногда еще один вечером, если он шалит. — Аконит. Разве он не ядовит для оборотней? — В малых дозах он, видимо, просто делает их слабее, — придется спросить об этом Питера, когда Стайлз зайдет к нему завтра. Питеру стало лучше, он уже не такой вялый. Стайлз сам себе удивился, что не расспросил подробнее о том, как действует аконит.       Джон только кивает, подбирает с пола красную толстовку Стайлза и рассеянно складывает ее. — Я несколько раз навещал Питера, когда он лежал в больнице. После пожара.       Стайлз почувствовал, как приоткрывается у него рот. Он совершенно не ожидал такого поворота. Опять. Что сегодня происходит? — Это я нашел его, — продолжает отец. — Ему каким-то образом удалось выбраться из дома. Я был уверен, что он мертв, настолько сильно обгорел. Я все равно проверил пульс, и вдруг он открыл глаза и только посмотрел на меня, — отец вздрагивает и закрывает глаза, поглаживая толстовку Стайлза в руках, потом продолжает. — Все были уверены, что он не переживет первую ночь, но он как-то выжил. Его ввели в кому, чтобы организм мог восстановиться. Я забегал несколько раз, рассказывал ему о спорте или погоде.       Потрясенный Стайлз не может вымолвить ни слова и только хлопает глазами. — Знаешь, он был чертовски молод. Ему едва исполнилось двадцать. — Чего? Он же отец Малии!       Джон сморгнул, словно приходя в себя, и пожал плечами. — Может, ему было около двадцати пяти.       Стайлз уставился на отца. По его подсчетам, даже если Питеру было тогда около двадцати, в пятнадцать он стал отцом Малии. В пятнадцать! Это на два года меньше, чем Стайлзу сейчас. — Так что, — говорит Джон, кладя толстовку рядом с собой на кровать, — стоит ли мне беспокоиться? — Э... нет? — Потому что прямо сейчас я думаю о том, что мой сын навещает осужденного убийцу в тюрьме. Убийцу, который, как известно, манипулировал людьми, заставляя их делать то, что он хочет.       Под таким углом звучит и впрямь ужасно. — Ну, он не просил меня никого убить или вытащить его, если тебя это беспокоит. — Но просил тебя прочитать стихи?       Стайлз чувствует, как его лицо горит от смущения. — Нет... не совсем. Он просто хотел узнать моего любимого поэта, а я... ну, вроде как понял, что не знаю никаких поэтов. Кроме Шекспира. И Доктора Сьюза.       Отец посмотрел на него, а затем расхохотался. — Доктор Сьюз? Серьезно? — Эй, это вообще начал Питер. Он даже пересказал целиком «Кота в шляпе». Наизусть!       Джон пристально смотрит на Стайлза. — Хочешь, поеду с тобой в следующий раз, когда ты соберешься к Питеру?       Стайлзу интересно, что на это скажет Питер. В последний раз, когда они виделись, Джон наставил пистолет на голову Питера. Но, видно, только так можно убедить отца, что Питер не пытается манипулировать Стайлзом и сделать своей послушной маленькой пешкой, поэтому Стайлз неохотно согласился.       Стайлзу не терпится увидеть лицо Питера, когда он явится вместе со своим отцом.