раны, водка, ватки

      валера любит руки зимы. запястья, за которые он постоянно хватает когда выдаётся возможность. кисти рук, пальцы, сбитые костяшки с постоянно трескающимися ранками, к которым так и хочется прикоснуться губами, расцеловать.       вахит любит обрабатывать раны валеры, даже если это небольшие ссадины. любит сидеть напротив валеры, совсем рядом с ним. проводить ваткой, иногда касаясь подушечками пальцев кожи. любит благодарный взгляд валеры, адресованный только ему и никому более.       валера любит затевать драки с кем придётся, в итоге выходя оттуда победителем. любит получать синяки и ссадины. любит как бы невзначай светить ими в качалке.       но больше всего валера любит когда вахит, садясь напротив с ватками и бутыльком водки, аккуратно и нежно обрабатывает синяки и ссадины.       зиме открывает дверь снова побитая морда турбо, с уже чуть засохшей кровью. вчера этого всего не было, с кем этот дебил успел пособачиться?       — здаров, что с рожей? — спрашивает, пожимая руку.       — отец опять буянил.       — почему не обработал? — турбо в ответ лишь пожимает плечами. — отец дома?       — да, напился и щас спать завалился.       — пустишь?       — конечно. — отходит, пропуская в квартиру.       валера разливает чай по двум кружкам, берёт в руки и кивает на дверь в комнату. зима достаёт ватки и бутылёк водки из нижнего шкафчика на кухне и заходит за турбо в комнату, закрывая дверь, и садится на край кровати.       — ну что, иди сюда, щас тебя латать будем. — валера садится напротив и упирается руками в свои колени.       зима смачивает ватку, двигается ближе и прикасается к засохшей крови. валера уже который раз вот так сидит перед вахитом, пока тот заботливо раны обрабатывает, но для него всегда каждый раз как в первый. валера всегда застывает, дышит через раз, вздрагивает от редких прикосновений пальцев к коже, смотрит завороженно на лицо вахита. красивый такой, смотрит сосредоточенно, будто не кровь стирает, а задачу по физике решает, будто это самое важное дело в его жизни. будто ничего, кроме синяка на щеке валеры не существует. пальцы вахита аккуратно, почти невесосомо проводят по синяку и спускаются ниже к подбородку. валера дышит еле-еле, а когда зима резко подаётся вперёд и мягко целует, кудрявый, кажется, перестаёт дышать. прежде, чем он успевает как-либо среагировать, вахит отстраняется, смотрит испуганно и сразу же говорит:       — прости. я не знаю что это было, забудь.       валера даже не говорит «пацаны не извиняются», только кивает заторможенно, пытаясь понять почему это ввело его в такой ступор, хотя реакция должна быть очевидна: кулак в лицо, плевок, выгнать его нахрен из квартиры, а после пацанам рассказать. но валера просто сидит и глазами в замешательстве хлопает.       вахит любит рассматривать лицо валеры. особенно когда тот не рвёт и мечет, а когда он спокоен и не хочет побить и убить всё и вся. когда вместо молнии в его глазах штиль и умиротворение. когда вахит смотрит в эти глаза, сразу всё каким-то блёклым и неинтересным становится. всё, кроме глаз напротив. сразу хорошо становится.       валера любит молча сидеть рядом с вахитом, потягивая чай. думать о чём-то своём, или ни о чём, иногда говорить что-то, шутить, улыбками обмениваться. а потом снова молчать. молчание с вахитом это что-то такое правильное и родное. только с вахитом. именно с ним. с другими молчать не хочется, ровно как и говорить в принципе. хочется отойти от них. и прийти домой. прийти к вахиту. прийти и заварить чай. прийти и сесть рядом. прийти и обнять. прийти и поцеловать. снова ощутить каково это.       но валера вовремя себя останавливает и они продолжают проводить время так, будто ничего не было. будто и вправду забыли.       только вот валера всё не может выкинуть это из головы. это воспоминание въелось в корку мозга, поселилось там и долбит каждый день как надоедливый сосед. каждый день напоминает о себе.       валера стал чаще смотреть на своего товарища. нет, осматривать. осматривать каждый раз так, будто видит его впервые, будто если он сейчас не заметит новое пятнышко на куртке, то мир схлопнется.       валера продолжает любить руки зимы. как-то вечером он ловит себя на мысли о том, что был бы не против получить по морде. чтобы вахит снова сел напротив него, придвинулся поближе, и обработал бы раны, касаясь пальцами лица. или не лица.       валера думает, а стал бы зима помогать ему, если бы надо было обработать раны на теле, а не на лице? смотрел бы также сосредоточенно? проводил бы также пальцами по коже? или сказал бы, что это уже совсем перебор, и как-то слишком по-пидорски?       а разве целовать своего друга это не по-пидорски? нет, конечно нет, это так, просто… просто так получилось. так получилось, что валера теперь хочет поцеловать в ответ. и оправдание этому найти не может.       через пару недель, валера сцепляется с какими-то сильно борзыми пацанами. те, на удивление кудрявого, оказываются не промах. и удары у них тоже оказываются не промах. видимо, какие-то высшие силы всё же существуют, думает валера. иначе как объяснить то, что буквально пару недель назад он думал о том, будет ли вахит обрабатывать раны на его теле, если понадобится, а сегодня он идёт к дому зимы с ноющими рёбрами и согнувшись пополам от боли, валера не может.       открывают почти сразу. затем следует беспокойное «чё произошло?» от вахита и скомканное объяснение ситуации от валеры. через несколько минут он уже сидит на стуле в кухне и смотрит на садящегося напротив вахита с ватками и водкой в руках. пока зима занимается ссадинами на лице, боль в рёбрах уходит на второй план, уступая место чувству нежности. нежности, абсолютно не свойственной валере. нежности, с которой он смотрит в глаза вахиту.       но когда тот откладывает окровавленные ватки и отстраняется, боль снова наступает ногами на побитое тело.       — чё уселся? расчехляйся давай. — до турбо не сразу доходит смысл слов зимы. — не думаю, что у тебя там всё хорошо, если ты в полусогнутом положении приполз. давай снимай к хуям свитер.       — да я и сам могу, если че. ну в смысле, тебе необязательно.. — валера не хочет, чтобы зима делал это только потому, что он выглядит слишком жалко. в таком случае он и сам может.       — валер, ты прикалываешься? я знаю, блять, что необязательно. я хочу тебе помочь. — молча смотрит в глаза несколько секунд и когда ответа не следует, продолжает — всё, возражений нет? отлично.       валера снимает свитер, небрежно вешая его на спинку стула сзади себя. когда вахит приближается к нему, чуть склонившись, и оказывается в нескольких сантиметрах от ключиц, валера, кажется, перестаёт дышать. по телу вахит водит ваткой также аккуратно и нежно, как и по лицу.       и также касается пальцами, отчего по валера каждый раз табунами несутся мурашки.       закончив с последней ссадиной, вахит, всё ещё держа ватку в руках, проводит по ранке, непривычно долго задерживая руку на коже, а потом ведет выше, поднимая голову. но когда его глаза встречаются с глазами напротив, он сразу же отдёргивает руку, будто испугавшись. отворачивает голову и тянется к столу, чтобы положить эту ватку к остальным. но его останавливают, кладя руку на шею, залезая пальцами на подбородок, а затем целуя. ватка летит на стол, руки вахита обнимают валеру за шею, а сам он отвечает на поцелуй.       валере нравятся руки вахита.       валере нравится сосредоточенный взгляд вахита.       валере нравится как вахит аккуратно водит ваткой по коже.       валере нравится как вахит аккуратно касается.       валере нравится как вахит обрабатывает ему раны.       валере нравится вахит.