Клубничные духи

— Моё детство давно закончилось, — Душенька, в привычной манере драной кошки с улицы, ласкает носом рассвет — сегодня особенно прекрасный. Холодный камень крыльца сейчас ощущается слишком комфортным, таким, будто тысяча перин-облаков сзади чувствуешь — но потрогать в полную меру, к сожалению, не можешь, как бы не тянулась лопатками. Мечты-мечтами, а серый бетон все ещё до безумия твёрдый. Лучины-пальцы трогают и веснушки, и хрупкую обсидиановскую кожу, и даже душу, которая сейчас не стоит ни копейки — даже дьявол такую тоску не смакует. Утренний весенний ветер подхватывает пару кудрей: и тёмные, жёсткие, сформированные, и мягкие волны — Обсидиан думает, что Душеньке намного больше идёт её новостриженное каре. Обсидиан вообще считает, что Душеньке все к лицу. — У моего папы на бороде седина, а мама больше никогда не угостит меня свежими яблоками, — неловкая тишина бьёт по ушам сильнее любого рок-концерта. В них — девочках — ни капли алкоголя, только порывы отрастить крылья и улететь из чертового городка на окраине к свободе, розовым пегасам и Богу. Обсидиан прощупывает почву даже слишком осторожно — боится, что крылья за спиной зудят только у неё. Обси прикусывает губу, все ещё размалеванную вино-красным тинтом, собирая непослушные пряди за уши — волнуется как восьмиклассница перед экзаменом. Черно-розовая рябь бессмысленных символов на штанах отражается в чужих стеклянных глазах пеленой. Душенька роняет ещё один неловкий вздох, пряча размазанную тушь за собственной гордостью, но путает её с руками. Её ловят за самым откровенным — слезы, будь то счастья или радости, никогда не трогали рябь весеннюю Душеньки на людях. — Из сада? — с лучезарной, почти наивно-детской улыбкой спрашивает Обси. Она так же садится рядом, безцеремонно укладывая тучную голову на хлопок розового, жмется ближе к артерии и неумелому пирсингу на ушах — медицинская сталь ощущается совсем холодной. — Из сада, — отвечает Душенька, — из сада бабушки, — добавляет она, отодвигаясь подальше от запаха чёртовых клубничный духов, донельзя перебивающих безумную свежесть майского утра. «Непозволительная наглость» — считает она, а после пытается вслушаться в нижние нотки сливок, лишь бы не чувствовать приторность ягоды. Душенька, черт возьми, ненавидит клубнику. У Души, просто-напросто, аллергия на нее. Она не переносит ни запаха, ни вкуса, ни даже тонких намёков клубничных где-либо. Она просто ненавидит духи Обси, которые не шли ей совершенно. Обсидиан — красавица. Душенька замечает это сразу же, желая протянуть свои нежно-розовые ноготки с френчем куда-нибудь в район шеи и щёк, зарываясь в пушистые лакированные кудри. Обсидиан тонкого и нежного телосложения, высокого роста и, черт, удивительно остро-угловатая — совсем наоборот её широкой душе. Выразительные скулы и островатые, почти эльфийские ушки — выглядит до детского восхищения прекрасно, будто она только мечта или неловкая выдумка из сна. Душенька ищет на чертогах разума образ, с которым можно было бы сравнить миловидность Обсидиан — в голове кроме слова «икона» ничего нет. Злобный смоки айс как будто совсем не считается с любовью к ласковым мурчалкам, разукрашенной комнатой и физматной натурой — но Душа закрывает на это глаза, мысленно срывая с Обси ярлыки, так некстати врученные. Но потом, на первой встрече, Душенька чувствует настоящую приторность на корне языка — клубничный духи. И теперь Душа была уверена, что внешность — самое обманчивое, что есть только в людских натурах. Душенька была определённо поскромнее Обси — она, по крайне-мере, не бросалась в пляс перед каждым уличным музыкантом и не покупала бездомным котам по пачке корма — и не имела собственного стиля. Она, Душенька, — человек настроение на все сто процентов, но все-таки особо ей присматриваюсь спортивная и свободная одежда. Она не противилась юбкам и высоким каблукам, но абсолютной любовью для неё все-таки на всю жизнь останется мода оверсайза. Душа была в меру спортивна, на животе виделись даже кубики пресса, а ноги от постоянного бега были особенно рельефными — ей до легкого сумасшествия нравились вечерние пробежки на фоне алеющего заката. И парфюм у Души полностью соответствовал её внешности — цитрусовый, с лёгким подтекстом корицы и нотками чего-то свежего. Обсидиан никогда не имела ни капли святого — это, собственно, Душа знала сразу, — но так бесцеремонно заливать свою харизму и красоту ужасными клубничный духами — преступление на пять звёзд, вылетает вертолёт. — Родная, — почти даже не смущающее начинает Обсидиан, — ты вся продрогла. — Ты наблюдательна, — касается улыбкой Душа, замечая уже наконец тряску рук и побелевшие костяшки. Чужие кисти чувствует где-то в районе талии и вжимает щеки в колени ещё больше, совсем по-идиотски, словно маленькая избалованная принцесса, роняет писклявый выдох. Она — Обсидиан — невыносима. Душе дурно, ужасно, не комфортно, ее просто-напросто физически тошнит от нелепости происходящего. Нет, просто, если рассудить, от поцелуя их отделяет непозволительно открытое пространство крыльца и клубника, будь она проклята — и это бесит Душеньку больше всего на свете. Душа пыталась донести до Обси свои протесты клубнике: водила её в магазин косметики, стараясь вручать в руки только «взрослые» женские духи — Душеньке кажется, что как раз запах роз с красным вином отражает внешность Обсидиана на все сто процентов, — дарила пробники парфюмов на праздники и даже пыталась насильно пристрастить несчастную к чему-то, что не напоминала термоядерную страсть запахов из детского набора «Юная принцесса», но все тщетно. Обсидиан — однолюбка, каких ещё поискать надо. — Пойдём в дом? — старается скрыть стучащие зубы Обси, но у неё совсем не выходит — голос дрожит, почти как у голодного льва, готового проглотить тебя всю и за раз, даже не подавившись. Душенька в вере молит, что именно сейчас богиня милосердия сжалится и клянется, что больше никогда к ней не обратится. — Ты приглашаешь меня в гости? — удивлённо восклицает Душенька, высоко поднимая лучики-ресницы и смазанную тушь — и, о Боже, Обсидиану нравится такой растрёпанный вид даже слишком сильно. Что-то вроде фетиша, такого неловкого, который ты открываешь случайно в подростковом возрасте. — Знаешь, я не каждый день вижу лучшую подругу в слезах на пороге дома, — закатывает глаза Обси, поднимаясь на ноги. Звонок без пятнадцати пять утра — дерзость, которую готов принять не каждый. Но если эта дерзость от Душеньки — Обсидиан готова пойти под присягу как соучастница. — Надеюсь, больше не увидишь, — шмыгает Душенька, — я явно не Санта-Клаус. — Глупая, — Обсидиан подаёт руку подруге — Душенька не может оторваться от тонких пальцев с чёрным лаком на ноготках, — Санта-Клаус приходит ровно в полночь, а ты на дьявола не похожа. Душенька думает, что образ дьявола больше подходит Обсидиану. Обсидиан думает, что это самая ужасная шутка за все их общение. Дома у Обси пахнет так же приторно-сладко, и Душенька скоро уверует во всех Богов древней Греции, лишь бы избавится от этого навязчивого желания обнюхать все вокруг. На кухне даже подозрительно спокойно, пока не выходит трехцветная мурчалка: валяжно бёдрами влияет, хвостом махает, коготками стучит по паркету методично — и, да, Душенька согласна, что домашние животные похожи на своих хозяек. — Знакомься! Это Лава, — она ловит юркую под передние лапы, поднося кошку ближе к гостье, — Лава, это Душенька — моя лучшая подруга, — и улыбается по-обсидиановски задорно кошка. — Приятно познакомится, Лава, — пожимает мягкую лапку Душенька, — а Вода есть? — Если ты хочешь пить, то фильтр на столешнице. — Я про кошку, — вытирает обветрившие щеки Душенька, сильнее размазывая свою тушь. Она, на самом деле, готова залиться самым светлым смехом, но такую перемену настроения, боится, Обсидиан не выдержит — хотя именно сейчас психбольница кажется не на столько и ужасной. — Нет… Но ещё есть кот-пенсионер Баксик и котеночка Аксиома, — наивно ворует Обси, отпуская животное, — но они, вероятно, спят. У нас только Лава кошка-полуночница. — Это была шутка, — сдаётся Душенька, цепляя фиолетово-шоколадную печеньку в виде коровы со стола, рассматривает ещё с полсекунды, и категорично откусывает сначала голову несчастной. — Знаешь, ты не похожа на человека, который хочет веселится сейчас, — разводит руками Обси, всматриваясь на вкусности стола — она с удовольствием съела бы сейчас ягодного мармелада, — Чаю? — О, было бы очень к месту, — Душенька неловко слизывает крошки с уголков губ. — Родная, сейчас будет почти мем, — вальяжно, как та самая кошка Лава, юркает Обсидиан к кухонной фурнитуре, — У нас есть: эрл грей, с мелиссой, с мятой, с клубникой, с женьшенем, молочный улун, травяной… — А просто чёрный есть? — перебивает Душенька, принимаясь за второе печенье. В этот раз просто с шоколадной крошкой и кусает просто где больше вкусности — ярлык живодерки снимается почти автоматом. — Скучно, но найдётся, — Обсидиан заливает сразу готовым кипятком заварку — небольшой дом на отшибе Богом забытым города сразу наполняется нотками приятной интимности разговоров в пять утра и запахом раскрытых чайных листьев. Рассвет малюет хуже ребенка, случайно нашедшего в шкафчике старшей сестры акрил, — Итак, — неуверенно начинает Обсидиан, сваливаясь на обивку стула, — что случилось? Прямолинейность Обсидиан смущала в плохом смысле практически до психоза. Она будто вообще в жизни не стеснялась, в шутку отмахиваясь: «Все, что могло заставить меня чувствовать стыд, отрубили мне при рождении», но сейчас выглядела Обсидиан подозрительно спокойной, будто совсем и не Обсидиан — Душенька держит ухо востро, лишь бы уловить нотки хоть чего-нибудь. Душенька, в отличии от лучшей подруги, даже дышит пассивно-агрессивно. — Я… — хотя и правда, а что, собственно, случилось? Этот вопрос ставит в ступор в первую очередь, ведь переварить его физически невозможно — кусок даже в горло не лезет. Душенька многозначительно анализирует ультра-режимом происходящее, пытается шифтом-рестартом перейти в сейф мод — оперативка, видимо, окончательно забилась, — не могу тебе сказать. — Ты мне не доверяешь? — почти обиженно вымурыкивает Обси, придвигая стул непозволительно ближе, носом практически утыкаясь в смуглую кожу, — Я же хочу помочь, обсудить проблему. Знаешь, ты не похожа на человека, который срывается в пять утра просто так. Душенька закусывает губы и чувствует вкус дынной гигенички. Молитвы не помогли, красота встала посреди горла, как обычно поступает предательская косточка от рыбы, а руки продолжают так же ритмично дрожать — на этот раз из-за адреналина в крови. И сегодня, манифестирует Душенька для всех своих тараканов в голове, она будет смелой, как никогда. — Я не могу жаловаться тебе, — искренне признается Душа, — потому что это связано с тобой, — и наблюдает распахнутые резко глаза и ламинированные брови, которые сейчас, кажется на миг, с лица сойдут куда-нибудь на галактику Андромеды. — Я что-то сделала не… — Да потому что, Обсидиан Тайм, нужно хотя бы немного распознавать намеки. Третий десяток пошел, а ты все ведешь себя как шестиклассница, — Душенька чувствует себя главной героиней второсортного аниме романтики и почти сразу открещивается от пометки для всей семьи, — сама как думаешь? — Думаю, что ты безумна прекрасна с этой глупой тушью на щеках, — лучшая защита — нападение? Душенька почти сразу свою напыщенную уверенность теряет, да еще и с немым криком внутри, будто реакция какая-нибудь не самая хорошая пошла. На секунду она немеет, стараясь нащупать языком хотя бы зубы или небо, но находит только безграничную пустоту. — Или ты все еще думаешь, что я настолько глупая? — и Душенька практически готова упасть в обморок или навсегда закрыть глаза с предсмертной запиской «Кремировать, пепел — в горы.», но любопытство берет свое почти сразу же, когда она видит чужую голову слегка в наклоне. Первый поцелуй настолько кроткий и смущающий, что Душенька принимает его почти за Иудин, пока не чувствует легкий толчок языком, практический приказывающий рот открыть. Душа потоку поддается, под оглушающую какофонию чувств внутри, жмется руками ближе к столько обожаемой шее. Не смытый по неосторожности тинт почти сразу же смешивается с дыней, а души, кажется, в одно целое. Такое, которое разорвать ничем нельзя, даже самым острым ножом — Душенька, кажется, до неприличия долго об этом мечтала. Обсидиан имела определённо больше опыта в поцелуях. Она целуется практически улыбкой, и Душенька отчетливо это ощущает — хочется еще и еще млеть под величием черных кудрей, вздыхать в алые губы, просто-напросто ощущать безумную эйфорию и ноги в легких судорогах. И Душенька, впервые в жизни, находит клубничные духи вполне приятными.