Из горла

В казенной избе Александра Христофоровича было полутемно, масляная лампа отбрасывала грязно-желтый круг на стол, который служил, похоже, обеденным, в двух углах (без образов не обошлось) в покрытых нагаром тарелках громоздились свечи. Но Гуро будто специально выбрал самый темный и холодный угол недалеко от двери. Принял-таки, гляди, приглашение поужинать в доме полицмейстера? – Кончились силы, Яков… Петрович? – спросил Бинх, приосанившись на своей лавке около мутно-голубого вечернего окна.– Умаялись ловить того, кого нет? – Убийцу то есть? – едко ответил Гуро вопросом на вопрос.– У вас потрясающая способность игнорировать очевидное. Бинх задрал подбородок, как будто комплимент услышал. – Я во всяких неуловимых всадников не верю. И в мистику вообще. Гуро усмехнулся. Как Бинху показалось – нехорошо. – Вы, Яков Петрович, бледный совсем. Идите к столу. От торжественного ужина вы отказались, но я слов назад не беру: угощу, тем, что есть. И Александр Христофорович встал, для смелости осушив до дна железную кружку, которую отставил, когда Гуро к нему заявился. И вел себя, надо сказать, странно. Глазами в темных кругах смотрел, говорил неохотно и в углу сидел колода колодой. Куда дел только того резвого столичного франта, которым вылез из брички. Вылез пусть и бледный… Бинх мотнул головой и с громким звуком водрузил ладонь на стол. – Вы в конце концов не вампир, по юным девственницам оголодавший! Ужин всё исправит. Бинх уже двинулся к вышитой красно-белой шторке, отделявшей «столовую» от кухни, когда Гуро произнес ему в спину: – А вы верите в вампиров? Было видно, как рассердился, напрягая плечи, Александр Христофорович. – Не верю. Как и в оборотней, чертей и мавок. И всадника вашего. Лицо Гуро, похожее на маску, не изменилось, только сверкнули маслянистые черные глаза. Тихо ругаясь, Бинх загремел на кухне утварью. Он знал, наслышан был, чем занимается в столице Третье Отделение, подозревал, что вовсе это не особая императорская полиция, а кружок – тайный, обладающий знанием и за еще большим знанием охотящийся. Только как бы не околел искатель знаний прямо здесь у него, Бинха, в избе. – Не хотите по-хорошему? Ну ладно... – Возвратившись, Александр Христофорович прямо в руки Гуро сунул миску ароматной каши с мясом. Горячая, из печи, она поблескивала пропаренным луком и в целом казалась аппетитной даже на взыскательный вкус. А вот поднятые навстречу руки Якова Петровича были холодны как лед. Руки эти остановили миску в воздухе, и как Бинх ни старался – не смог подвинуть ее хоть чуточку вперед. Только руки и шею напрягал до вздувшихся вен. И сопел. В итоге процедил, шевеля желваками: – Неужели нельзя было поесть по-человечески, пока вы ехали в Полтаву, Яков Петрович? – Только по-человечески и было можно, – ответил ему Гуро, щуря свои невозможные глаза.– Со мной был господин Гоголь, при нем никак. – Мало вы моей крови пили, Яков Петрович, вам еще подавай? – Я кровь вашу предпочитал пить фигурально, когда вы были молодым и дерзким по отношению к начальству. Позвольте теперь взять с вас должок… – Хватит. Кто старое помянет, Яков Петрович… Миска каши стукнула об стол. Гуро только вздохнул, складывая руки на навершии своей трости. Вздох у него вышел почти согласным. Почти смиренным. Цыкнув, Бинх запустил пальцы под шейный платок и начал разматывать его резкими движениями. Яков Петрович отмер, посмотрел на это с притворным удивлением и неодобрительно подбородок прижал. – Какая пошлость. Отправьте за доктором, будет вам позировать. – Пошлость? – на границе слышимости прошипел Бинх, багровея.– Брезгуете, никак, без приборов… Тесак! – рявкнул оглушительно, голову к кухне повернув. – Да! – раздалось из кухни лающе, как при перекличке на плацу. – Сходи за Бомгартом! Срочно! В глубине избы скрипнула дверь, раздался звук, с которым ветер припечатал ее к косяку, стукнул ножкой по полу стул. Из-под цветастой тряпки показался длинный собачий нос, а затем и сама длиннющая собака – бело-рыжая, высокая (Бинху, наверное, по грудь) борзая. Она медленно повернула голову и опасливо глянула карими выпуклыми глазами на Якова Петровича, потом как-то вопросительно на Бинха, вылезла целиком из-под тряпки и потрусила в сени, клацая по полу твердыми когтями. – Да на, держи, не смотри так! – Подорвался со своего места Бинх, тарелку с кашей выставил в сени, но борзая шарахнулась от него боком – и выбежала за дверь. – Не в коня корм, – буркнул Бинх себе под нос. Бомгарт прибежал так быстро, что краснота с лица сердитого Александра Христофоровича сойти не успела, Гуро поднялся со своего места, изображая беспокойство. – Видит бог, Леопольд Леопольдыч, кровяное давление замучило дражайшего господина Бинха, – в обычной манере преподносить любую весть как хорошую вещал Гуро, впрочем, не выходя из плохо освещенного угла.– Ослабить ток крови в венах ему будет пользительно. К тому же знаете ли вы, доктор, что говорят о таких взрывных натурах, как Александр Христофорович? В повисшей тишине Бинх со стуком положил руку в закатанном рукаве на стол. – Что в них крови много, оттого она наружу просится. Даже говорят, такие люди и сами кровят. У них, судя по ряду виденных мною свидетельств, и появляются пресловутые стигматы! – Бог с вами, Яков Петрович, это всё антинаучно. Бомгарт махнул рукой и зачем-то мимолетом перекрестился. Гуро мучительно поморщился, отворачиваясь. Из сеней раздалось скромное чавканье, по полу звякнула миска. – А где, кстати, Тесак? – Внезапно закрутил головой Бомгарт.– Он в окно мне стукнул, голосом таким хриплым, обеспокоенным позвал. Я поспешил выбежать, но его не было, видать – к вам направился? – Еще приказ у него, – отговорился Бинх, работая кулаком.– Достаточно? – Да-да. Бомгарту, судя по лицу, не нравилась ни перспектива взрезать Бинху сгиб локтя, ни ритм его сердца, который он выслушивал пальцами на шее. Шмыгнув носом, надрез он всё-таки сделал, и кровь весело побежала струйкой в подставленную суповую тарелку. И уже очень вскоре доктор потребовал зажать в локте проспиртованную марлю. – Триста миллилитров, доза чуть больше положенного. Как вы сейчас, Александр Христофорович? Бинх слабости никакой не чувствовал, даже лицом посвежел. Он крякнул, встал и свободной рукой похлопал Бомгарта по плечу. «Спасибо, удружил, иди отдыхай, Леопольд Леопольдыч, я тоже на кровать прилягу во избежание…». Гуро на ноги поднялся, губы изогнул так, что зубы жемчужно блеснули. Хорошо, что Бомгарт не видел. – Ступайте, – сказал он негромко, но очень весомо, и Леопольд Леопольдович мешкать больше не стал – обулся. Борзая вновь шарахнулась, освобождая ему место, потом зубами подхватила миску, которую успела опустошить, – и скрылась в комнате. Бомгарт вышел не попрощавшись. Гуро, изогнув бровь, проследил в щель между шторкой и косяком, как борзая кинула миску в кадку с водой. Правильно, чтобы каша не присохла. -Так хлебнешь или бокал наполнить? – поинтересовался Бинх, но фигура Якова Петровича уже выросла из воздуха прямо рядом с ним. Запавшие глаза глядели на глянцевую поверхность крови. – Лишний раз переливать – она стынет, – сказал Гуро глухо, протянул руку, взял– и начал пить через край. Только кадык ходил. Бинх глядел на эту противоестественную трапезу с плохо сдерживаемым отвращением. Всякого он повидал на войне и трупов видел немало, но чтобы так? Вспомнилось ему вдруг, как Яков днем, позируя перед бледным с дороги Гоголем,уминал хрустящую квашеную капусту, и сделалось ему вдруг грустно. Что же ты сделал с собой, Яша? Зачем? Гуро пил аккуратно и не пролил ни капли. В помертвевшие глаза возвращался понемногу характерный, будто у вулканического стекла, блеск. Бинх сошел с места – резковато, так, что в глазах на миг потемнело, отошел к окну. За окном теперь была тьма, и фигура Гуро явственно отражалась в стекле. Вранье значит, что не видно их в зеркалах. Так может, и в остальном врут? И не такой уж и мертвый? – У тебя сердце бьется, Яша? – спросил он вдруг, не оборачиваясь и руки за спиной сцепив. Гуро оказался над его плечом, склоняясь к невысокому, но оттого не менее опасному бывшему гусару и выдохнул: – А ты проверь, Саша. И теплом от него веяло, и пахло каким-то столичным одеколоном. И медью. Бинх неторопливо повернулся и оказался с Яковом лицом к лицу. От запотевшего стекла в затылок веяло холодом. – Попугать меня решил? – спросил он насмешливо. Зашипела и погасла криво вставленная в подсвечник свеча. Комната почти погрузилась во мрак, но Бинха это не напугало. Метнулась вверх рука – Гуро, пожалуй, мог бы перехватить ее, если бы захотел – пальцы сжались на беззащитном горле. Жилка под кожей билась туго и мерно. – Хочешь сказать, и дышишь ты как человек? – И дышу, – ответил Яков покладисто, тихо. Наклонился – и поцеловал. Приложился к губам плотно, будто после крови хотел – дыхание Сашино выпить. Языком тронул едва-едва, но кислый привкус ударил в губы Бинху чем-то знакомым: ну точно, палец порежешь и сосешь зло и обиженно. Отклонился. Беззвучно отошел и от последней свечи обыденным жестом начал зажигать другие. – Николай Васильевич об этом догадываться не должен, Саша. Я приехал из Петербурга с желанием закончить дело быстро, не нуждаясь в дополнительном питании, но оно так просто сдаваться не желает. Мне... исчезнуть надо. Бинх быстро лизнул уголок рта, словно чудился ему до сих пор привкус то ли крови, то ли того, давнишнего, поцелуя, подошел к Якову размашистым шагом, за плечо взял – и развернул к себе. – Исчезнуть, говоришь? Ну и как ты собрался это сделать? Бесследно, знаешь ли, только в земле исчезают. – А мы посмотрим, Александр Христофорыч, дражайший. Гуро плавно из хватки вывернулся, трость подхватил и пошел в сени. В щель между занавеской и косяком на него смотрели внимательные карие глаза. - Вдруг – подвернется случай.– Яков Петрович улыбнулся обычной своей хитрой улыбкой – и вышел в ночь.